Константин Паскаль. ВОПРОС НА ЗАСЫПКУ

№ 1999 / 17, 28.05.2015

Существует ли сегодня литературная критика? Во всяком случае, вот уже несколько лет на этот вопрос не существует однозначного ответа. Серьёзные литературные люди глубокомысленно гмыкают или же выносят скоропалительные приговоры, но назойливый вопрос всплывает вновь и вновь. При том, что людей, называющих себя критиками, как будто не становится меньше.

Второй, следующий за этим вопрос звучит, как правило, так: а существует ли сегодня литературный процесс? Но интересно, почему не задаются третий и четвёртый – о существовании поэзии и прозы. Стало быть, наличие прозы и поэзии в журналах и на книжных лотках подтверждает реальность их существования. А вот реальность существования литературной критики и литературного процесса под сомнением. Почему?

В № 10 «Литературной России» на эти вопросы отвечали сами литературные критики. И вновь мнения разделились. Хотя, согласитесь, критик, отрицающий существование критики, должен чувствовать себя по меньшей мере заговорившим неандертальцем в палеонтологическом музее. Однако рассмотрим ответы пессимистов.

Например, Павел Ульяшов считает, что критика, как во времена Белинского, должна быть организатором литературного процесса. А если этого нет, значит, она никому не нужна и не будет востребована. Тут же добавляется, что на критические статьи сегодня невозможно прожить. Что ж, позиция ясная. Но давайте спросим остальных участников литературного процесса – можно ли прожить на стихах и прозе? Тяжёленько. Если же равняться на времена Белинского, то рискуем и вовсе оказаться в Зазеркалье. Совершенно другая литературная обстановка! Да и задачи в критике прошлого века ставились иные. Каждая частная литературная проблема осмысливалась в эстетически широком плане. Тот же Белинский любую критическую задачу решал с точки зрения философских и общественных идей своего времени. И не важно, будь то гегельянство или славянофильство, но именно идеи занимали умы.

А сегодня? Кому нужны новые идеи, кого ими можно увлечь? Сегодня – время Истории. Даже самые осведомлённые умы скорее процитируют вам Чаадаева, чем Хайдеггера И потому, с точки зрения новейшей литературной ситуации, уход Вадима Кожинова в историю вполне понятен и оправдан. Допускаю и то, что ему просто неинтересно происходящее сегодня в литературе, как стало бы неинтересно и Белинскому, попади он в наше время.

Видимо, похожие настроения и у Владимира Бушина, ещё одного «пессимиста», похоронившего критику. Хотя он-то, скорее всего, лукавит, все мы знаем его бойцовские качества. Как раз эти качества и позволили ему легко переквалифицироваться в мастера ударной публицистики. Кстати, и его ответы на анкету – та же ударная публицистика с элементами провокации. И то, что «клюнул» на неё Валентин Оскоцкий, лишнее тому подтверждение. Своим открытым письмом («ЛР», № 13) он, что называется, «подставился», и выглядело это беспомощно. Чего, надо думать, и добивался коварный Бушин.

В числе пессимистов, как ни странно, оказался Игорь Золотусский. Он, правда, критику не хоронил, но посетовал на то, что критика обслуживает ныне слишком узкий круг людей. Понятно, что, уйдя из критики, ему стало трудно следить за всем, что происходит в литературе. Но групповые интересы существовали и во времена, когда он активно в этом жанре работал. Впрочем, разделяя его печаль, хотелось бы задать вопрос всем критикам: почему «Взгляд на русскую литературу 1847 года» Белинского занимает 100 страниц? И это лишь первая половина обзора за один только год! И это журнальная статья. Что, у нас писателей меньше? Хочешь не хочешь, приходится от критики переходить к политике.

В этом плане показательны результаты ещё одной анкеты в журнале «Знамя» (1999, № 1). Речь шла как раз о «раздельном существовании двух культур в одной национальной культуре». То есть об отношениях двух непримиримых писательских лагерей и о возможности диалога между ними. Любопытно, что более взвешенно и доброжелательно отвечали критики старшего поколения – участники многолетнего противостояния. «Младшие» же явно диссонировали и даже местами брызгали слюной.

М.Новиков наконец-то «облегчил душу» – признался в «подлинной и искренней ненависти к Союзу писателей Советского Союза»! Очень своевременно. А Н.Елисеев, несколько запутавшись в своих «парадоксальных и труднодоказуемых» мыслях, нашёл зато и выдал всем на удивление секретную формулу патриотической литературы. Не удержусь от цитаты: «Эта триединая гремучая смесь: озлобленный люмпен – растерянный интеллигент – циничный богач – эта неслиянная и нераздельная субстанция самой природой своей волит к «патриотической» литературе, к«патриотической»политике – к ЛДПР или КПРФ…»

Это уже не парадоксально и труднодоказуемо, а просто чёрт-те что. Спрашивается: если растерянные интеллигенты читают исключительно «Наш современник», то кто тогда читает «Новый мир»? А уж «озлобленные люмпены» и «циничные богачи», знающие хоть что-нибудь о какой-нибудь литературе, – это вообще из другой реальности. Если бы голодным шахтёрам и «новым русским» было до чтива, разве такие тиражи были бы у всех наших литературных изданий?

Впрочем, привожу, конечно, явные ляпсусы. В основном же позиция «младших» крепится на том, что, мол, настоящая литература была и будет вне лагерей и союзов, а литширпотреб прекрасно уживается и у правых, и у неправых. Правые при этом, естественно, у каждого свои. И диалог, естественно, неуместен, в крайнем случае вынужден.

Куда вдумчивее и – да-да! – патриотичнее размышляетЛевАннинский. Патриотичнее прежде всего по отношению к литературе – великой и русской. Его независимое поведение многих раздражает, его сотрудничество с враждующими между собой изданиями иногда превратно понимается. Но его позиция – убеждённого в правоте своего дела профессионала – вызывает уважение. Не желая попасть под каток или диктат литературной коммерции, не желая заниматься ничем другим, кроме русской литературы, не желая участвовать в литературных распрях, Аннинский предупреждает: «Не надо повторять: «Чума на ваши оба дома» – после чумы вообще ничего не будет. Надо лечиться».

Почти в той же тональности выступление Ирины Роднянской, правда, под другим углом зрения. Не видя сегодня возможности диалога, она считает всё-таки, что мы не имеем права не интересоваться друг другом, игнорировать друг друга и что подобное нелюбопытство может всем дорого обойтись. Видимо, поэтому Роднянская не замечает никаких признаков отмирания критики, её в нелюбопытстве не обвинишь. И если на страницах «Нового мира» она считает нужным вступиться за память Николая Рубцова, оскорблённую фальшивым ярлыком с явно провокаторской целью, то наверняка её сочувствие трудностям «Нашего современника» тоже искреннее.

Из высказавшихся, пожалуй, наиболее трагичное видение литературного сегодня у Валентина Курбатова. В его ответах – глубина, строгость и боль. И, может быть, главное, что нужно было сказать. О том, что «в расшатанном дурной политикой мире утрачивает земную основательность и высокая традиция». О том, что разгулявшаяся «провоцирующая словесность» ослабляет и «ту духовную магистраль, которая собственно и питала стержневую, коренную русскую литературу большого стиля». Дело ведь действительно не только в литературе. Утерянная сегодня традиция – это и наш президент, и беспризорные дети, и жирующие нувориши, и даже сербы с мишенями на груди… При этом Курбатов всё ещё верит в возможность диалога. Хочется верить вместе с ним.

Так или иначе, результаты рассматриваемых анкет большей частью обнадёживают. Показательно и то, что на вопрос «Кто из критиков вызывает у Вас раздражение?» в основном ответы осторожные, затевать драку не спешат. Некоторые, как оказалось, просто не читают то, что раздражает. А вот Александр Неверов читает разных – от Курицына до Бондаренко, и ему всё равно, в каком лагере критик, лишь бы «писал ярко» и «копал глубоко».

Что же выходит? А то и выходит, что если, скажем, Павел Басинский пишет ярко, а Валентин Курбатов копает глубоко, то их и хочется читать. А если есть критики, которых хочется читать, то как можно говорить о том, что критика вымерла?

Не так давно в газете «Завтра» вышла статья Олега Павлова «Тотальная критика», где воистину тотальной критике подверглось всё демократическое крыло «вымирающего» жанра. Павлов известен не только как ведущий прозаик, но и как полемист, умеющий, что называется, заварить кашу. И статья его, конечно, во многом претенциозна и провокационна. Но стоит прислушаться к человеку, варящемуся в самом кипятке литературного процесса. Его взгляд – взгляд изнутри. И заявления о том, что критика в России умерла, ему совсем не по душе. Просто, считает Павлов, в общей массе своей столичной она «стала глупа, уныла, неталантлива». И если можно поспорить с автором о том, что «нет в ней людей талантливых», то трудно не согласиться с тем, что есть в ней «сделавшие себе карьерку литературные политики».

О чём тут «речь? Придётся затронуть ещё один аспект наболевшего вопроса. Речь, увы, идёт об опасной общей тенденции. По сути то, о чём говорит Олег Павлов, – это литературная политика, давным-давно прижившаяся на Западе, где наряду с критикой серьёзной (как правило, научной и узкоэлитарной) существует критика коммерческая. Обычно помещается она в ежедневных газетах, и в задачи её входит оценить и продать или же, на худой конец, спрогнозировать успех книги (автора) у массового читателя. В той или иной мере именно этим у нас занимаются Андрей Немзер, Дмитрий Быков, Станислав Рассадин. Разница только в том, что пишут они пока всё-таки о литературе некоммерческой, впрочем, не забывая и о других продуктах культуры. Павлов отмечает опасную тенденцию перехода такой критики в литературную политику «толстых» журналов, издательств и премиальных фондов. Однако, тотально побивая всю демкритику, он не оговаривает один немаловажный момент – почему патриотическая критика не принимает эти условия игры? Почему, скажем, нет у неё своего периодического Немзера?

А по-моему, здесь и надо искать причины массового ухода из жанра критиков старой школы, в большинстве патриотически настроенных. Ведь в «моментальной» критике газеты, которая сегодня в ходу, нет места философии, диалектике, психологизму – всему тому, на чём стояла старая школа, продолжавшая, кстати, традиции XIX века. А литературные традиции XIX века как раз и входят в ту высокую традицию, о которой напоминает нам Валентин Курбатов. Вот и уходят знающие и умеющие профессионалы кто куда: в науку, журналистику, администрирование – подальше от «моментальной» сигнальной критики и литературных междусобойчиков.

Дабы не быть неправильно понятым, прошу не путать сигнальную критику с текущей. Текущая критика всё же не имеет заданности рыночного конвейера, в ней присутствует какая-то избирательность. Это, например, обзоры Николая Переяслова в «Дне литературы» или книжное обозрение в «Новом мире». А вот «мнение» Немзера в газете «Время» – это самая настоящая сигнальная критика. Случилось некое культурное событие – выдай «мнение», зацени и выплюнь! И выдаёт. А ведь Немзер может писать по-другому. Или уже не может? Не зря многими замечено, что в последнее время его стиль заметно потускнел. Ещё бы – такой разброс «мнений»…

Заканчивая тему литературной политики, нельзя не сказать о том, как она ведётся в патриотическом стане. Здесь, наверное, самый яркий представитель – Владимир Бондаренко, критик-организатор и застрельщик. Много ему достаётся с разных сторон, однако в замедленной реакции его не упрекнёшь. Помнится, он одним из первых, если не первый, отозвался целым потоком страстной публицистики на выход книги А.Солженицына «Россия в обвале», в то время как демиздания подозрительно скромно освещали это событие. Именно Бондаренко вызывает раздражение у Аннинского. «Но это раздражение спора», – добавляет Аннинский и продолжает печататься в «Дне литературы». Почему два столь разных критика находят причины для диалога?

Бондаренко – по взглядам государственник. И зовёт на свои страницы всех, кому небезразличны крепость и неприкосновенность границ русской словесности. Идут не все. Демократы обзывают его мастодонтом, патриоты упрекают в заигрывании. Да, он бывает непостоянен во мнениях, да, он превращает в политику всё, что попадается под руки. Но «День литературы» продолжает существовать. И Бондаренко вполне может добиться того, что с этим фактом будут считаться и друзья, и враги. И тогда, может быть, на его страницах сойдутся в споре Кожинов с Сарновым или Золотусский с Ланщиковым, как мечтается об этом редактору «Дня литературы»?

Что же касается вопросов анкеты, с которых мы начали, то позволю себе, как читатель и почитатель литературной критики, тоже ответить на них. В конце концов, именно они вызвали у меня желание высказаться.

1. По Вашему мнению, литературная критика как жанр ещё существует или критика практически уже вымерла?

– Несомненно, существует.

2. Какие работы в литературной критике последнего времени привлекли Ваше внимание?

– Все, которые читал.

3. Кто из критиков вызывает у Вас раздражение и почему?

– Присоединяюсь к воздержавшимся.

4. Какую книгу прозы или поэзии, изданную в последние два-три года, Вам хотелось бы поддержать, а какую – разнести в пух и прах?

– Хотелось бы поддержать книгу критики! Последнюю книгу недавно ушедшего из жизни Владимира Ивановича Славецкого «Русская поэзия 80 – 90 годов XX века» (1998). Умная, нужная, ироничная, высокопрофессиональная критика.

Надеюсь, мои ответы и рассуждения не оскорбили ничей литературный слух, а затронутые проблемы ещё не успели всем надоесть. Ну а критика? Критика выздоравливает! Чего и нам всем желаю.

 

Константин ПАСКАЛЬ

г. РЯЗАНЬ