КРИТИКА. ЗАГАДКИ И ОТГАДКИ ВИКТОРА ПЕЛЕВИНА
№ 2000 / 27, 28.05.2015
В московском издательстве “Вагриус”, литературной альма-матер Виктора Пелевина, его называют “самым загадочным писателем поколения тридцатилетних”. Маститый журнал “Новый мир” публикует роман, который с достойной торопливостью комментируется редактором как “наш ответ Пелевину”. Расхристанный “кислотник”, остановленный на Манежной площади беглым вопросом тележурналиста, говорит, что Пелевин “круто пишет”. Моя знакомая, намного менее эксцентричная и более зрелая, нежели подростковый фэн некой рок-поп-рэп-группы, протянула мне книгу “Чапаев и Пустота” со словами: “Прочитай, интересно…”
Имя Пелевина у всех на слуху, сегодня его знают в самых широких литературных и читательских кругах, но… По существу о Пелевине ничего не пишут и не говорят. “Вот наш ответ”, “загадочно”, “круто” и “интересно” — это всё. Те невнятные улыбчивые статьи, которые предваряют первые публикации “Жизни насекомых” и “Чапаева и Пустоты” (наиболее значительных и известных произведений автора), в расчёт брать не приходится: их писали некритичные поклонники его таланта. А тем не менее творчество Пелевина достойно пристального критичного взгляда. И на то есть две причины. Одна весомее другой.
Первая: он является одним из тех редких современных авторов, которые создали себе имя вне жанра детектива, боевика или фантастики — настоящих кузниц новых литературных имён, вне “чернушной”, кровавой либо скандальной тематики. Пелевин сотворил свой жанр, свою тему, занял свою собственную литературную нишу.
И вторая причина. Творчество Пелевина решает некую суперзадачу, которая делает его, это творчество, — прошу подготовиться! — натужным, противоречивым, негуманным и в конечном итоге негативным в смысле ментального и эмоционального воздействия на читателя. Именно вторая причина затыкает рот всем тем, ко мог бы что-нибудь сказать о Пелевине. Действительно — и интересно, и загадочно, и круто, но… Для чего всё это? Книги Пелевина, проглатываемые взахлёб — ибо именно таков завораживающий талант автора! — после прочтения откладываются в сторону с некоей недоумённой задумчивостью: что сказать? Читатель не готов к тому плотному и неординарному воздействию, которое организует Пелевин в своих книгах. Это означает, что те жертвы, которые возносит Пелевин на алтарь решения своей суперзадачи, в конечном итоге оказываются напрасными: он не справляется…
Но, пожалуй, достаточно. Раз автору предъявлены столь серьёзные претензии, необходимо и объясниться самым серьёзным образом.
Давайте по порядку. Итак, “интересно”. Почему? Пелевин — редкий оригинал и тонкий наблюдатель. Говоря словами его героя из рассказа “Затворник и Шестипалый”, “не так важно то, что сказано, как то, кем сказано”. Пелевина читать приятно хотя бы потому, что сквозь текст чувствуешь умный ироничный взгляд автора, а это по сегодняшним литературным меркам уже большое достоинство произведения. Пелевин интеллектуален и современен, в его произведениях с естественной точностью воспроизводятся человеческие типажи сегодняшнего дня — бизнесмены и бандиты, телекомментаторы и наркоманы, криэйторы и чечены. Этого мало — пересекаются реальности, а сюжет и герои испытывают самые неожиданные метаморфозы. Люди превращаются в насекомых, герои компьютерных игр — в людей, политическая жизнь страны создаётся руками пиарщиков и системных программистов… Если прибавить ко всему этому, что Пелевин умеет “строить”, то есть чутко чувствует композиционную вязь произведения, стремительно развивает события, правильно расставляет акценты и безошибочно соразмеряет части своего произведения, — становится понятным, почему его книги завораживают читателя с первых страниц.
Говорят, что за время существования издательского бизнеса в России разными издательствами были предприняты четыре попытки “раскрутить” российскую мистическую литературу — все они потерпели фиаско. Пелевину удалось создать свою мистико-фантасмагорическую литературу, которая сегодня пользуется всё большим и большим спросом.
Но из чего же сшит мистицизм Пелевина? В чём “загадочность” “писателя поколения тридцатилетних”?
На самом деле никакой загадочности нет — хотя бы потому, что сам автор буквально суёт в лицо, порой беспардонно и навязчиво, ответы на загадки собственных литературных построений. Дело в том, что Пелевин — апологет, я даже скажу сильнее — российский литературный м е с с и я буддизма. Мессия — рьяный, бесконечно преданный учению, через которое пришёл спасать своего читателя, авторитарный и…
И агрессивный.
Как непохоже на “интересного”, легко читаемого и, казалось бы, доброжелательного автора! Но об этом мы ещё будем говорить. Сейчас о другом.
Мессия. Буддизм… Вот литературная суперзадача Виктора Пелевина — донести до читателя весть о буддистском освобождении сознания и основные положения буддизма. “Когда я говорю “труп”, я имею в виду, что тебя ждёт тот, кто сейчас живёт вместо тебя” (“Жизнь насекомых”); “Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращённо — Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала” (“Чапаев и Пустота”); “Татарский чувствовал, что его мысли полны такой силы, что каждая из них — это пласт реальности, равноправный во всех отношениях с вечерним лесом, по которому он идёт. Разница была в том, что лес был мыслью, которую он при всём желании не мог перестать думать (“GENERATION ‘П'”). И так далее. Всё это — буддизм в переложении Пелевина. И в принципе, в лейтмотивах и фабулах своих произведений автор достаточно монотонен: он всегда говорит об одном, ведёт к одному. Например, его большие рассказы “Затворник и Шестипалый”, “Жёлтая стрела” и “Принц ГОСПЛАНА” совершенно однотипны по построению. Их герои переживают некоторые неприятные события в своём мире, который они считали единственно реальным и незыблемым, а потом обретают понимание того, что этот мир — не единственный и из него можно выйти в счастливый свет и свободу. И выходят.
Вообще, в самом первоначальном внутреннем посыле Пелевина — доверительном изложении постулатов одной из мировых религий — нет ничего зазорного. Вряд ли кто-нибудь будет предъявлять претензии поэтической проповеди православного христианства в повести “Лето Господне” Шмелёва или ярком, динамичном и искреннем рассказе об интегральном йоге в эссе Сатпрема “Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания”. Всё дело в том, каким образом это делается. Каким образом это делает Пелевин.
И получается ли это у автора.
Потому что если нет, то надо выяснить, ч е м платит читатель за несостоятельность авторского подхода.
Пелевин не справляется с темой. Это однозначно. Хотя бы потому, что совершает кардинальную ошибку: он преподносит буддизм как н е г а т и в н о е, а не позитивное учение. И, следовательно, изначально не признаёт ничего лучшего в этом мире: он утверждает иллюзорность реальности мира и, следовательно, всех тех материальных и духовных ценностей, которые в нём существуют. Он не понимает того, что прекрасно понимал Гаутама Будда: путь к осознанию великой истины, к которой должен прийти адепт буддизма, происходит только через возвышение и облагораживание натуры, через позитивное усилие, а не огульное отрицание чего бы то ни было. А что Пелевин? “Сила ночи, сила дня — одинакова х…ня”. Это фраза из “Чапаева и Пустоты”. И она полностью совпадает с мировоззренческим подходом автора.
Но это — не главная причина несостоятельности Пелевина-литератора-буддиста. Она — в другом. Буддизм — и именно поэтому он привлекает интеллектуалов по всему миру — на первом этапе является ментально изощрённейшей системой самосознания. Вопросы, ответы на которые в других религиях оставляются на усмотрение слепой веры, в буддизме разрешаются размышлением над сказанным. Одним из инструментов такого размышления является парадоксальная логика, которая не имеет никакого отношения к логике формальной. Цель такого размышления (и последующих медитаций) — разбить вдребезги обыденную ментальность ищущего и привести его к осознанию неких истин. Как видно только из этого, занятия буддизмом — сложнейший и ответственный процесс. Пелевин же решает поднести читателю буддизм в обёртке из “интересного”. Литературно интересного. И добивается он только того, что создаёт действительно интересные, забавные диалоги, в которых демонстрируются возможности парадоксального восточного мышления. Это здорово развлекает интеллектуалов-эксцентриков, но вряд ли они при этом понимают, с чем имеют дело. А дело они имеют с великим и сложнейшим учением, обращаться с которым надо очень бережно, иначе кроме наплевательства на всё и вся ничего не обретёшь.
Пелевин не добивается ничего, кроме этого — наплевательства. Он становится тургеневским Базаровым сегодняшнего дня. Но по-другому и быть не должно. “В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань”: невозможно сочетать остросюжетность с основательностью изложения постулатов мировой религии. Он не рассказывает об истоках буддизма, о великом сострадании к человечеству, которое испытал основатель буддизма принц Сиддхартха Гаутама перед тем, как двинуться в Путь, о трёх великих принципах “восьмеричного пути” — правильной речи, правильных поступках и правильном образе жизни — нравственной основе учения. Пелевина вовсе не волнуют вопросы нравственности. Он их обходит. И в результате читатель получает нечто хулиганское, очень лёгкое и свободное. Наплевательское. Ура! Именно поэтому, кажется, проблемная молодёжь яляется одной из наиболее широких читательских групп, знающих и любящих Пелевина: после его книг жизнь кажется проще.
Дальше — больше. Пелевин понимает, что не справляется с задачей. А на прямую проповедь не решается — преступать законы жанра нельзя. Его герои не могут серьёзно и кропотливо заниматься буддизмом на страницах книги: читатель уснёт. Поэтому они достигают изменённых состояний сознания и осознания истин через алкоголь и наркотики. Его герой Пётр Пустота из “Чапаева и Пустоты” с первых страниц романа начинает хлебать водку с кокаином, потом к нему присоединяются Чапаев и Котовский с огромными бутылями с самогоном; Татарский из “GENERATION ‘П'” постоянно втягивает “в два сопла” кокаин, глотает таблетки ЛСД, периодически напивается, как свинья, жуёт мухоморы. При этом герои Пелевина ведут теософические споры, попадают в иные миры, разговаривают с неведомыми существами и открывают для себя дороги к освобождению сознания. По существу, — сделаем акцент ещё раз — Пелевин не проповедует буддизм как таковой (“срединный путь”, “восьмеричный путь”, преданность, дисциплина, очищение, нравственность, медитации, поклонение Будде и т.д. и т.п.): ему интересны результаты, которые достигают адепты учения. И вот к этим результатам — познанию Абсолютной Пустоты через сопутствующее познание иных, интереснейших, страшных и прекрасных миров — Пелевин ведёт читателя, но кратчайшим путём. Водка, кокаин, цинизм, наплевательство на всё лучшее, равно, впрочем, как и на всё худшее, в этом мире. Пелевин настолько увлекается процессом, что очень часто забывает о физическом состоянии своих героев. Они у него не страдают от похмелья, их мало тревожит абстинентный наркотический синдром. А тем не менее, судя по тем дозам алкоголя и наркотиков, которые употребляет, например, Татарский, он должен существовать в книге только в качестве неподвижного и стонущего мешка с костями, подлежащего срочной госпитализации.
Но Пелевин не был бы настоящим писателем, если бы не чувствовал, что нарушает принцип достоверности излагаемого. И поэтому он исправляет свою ошибку, педалируя на другое. Его герои — раз уж они поставлены в положение солипсически мыслящих пьяниц и наркоманов — очень достоверно следуют общепотребительской пьяной лексике. Мат, грязная брань, циничные анекдоты и обороты речи — яркая примета книг Виктора Пелевина. Цитировать не решаюсь. Откройте любую из его книг наугад и вкусите от плодов творчества…
“Круто пишет”… Мне кажется, что если мы говорим о Пелевине как о писателе, модном среди наших молодых идиотов с Арбата и “Манежки”, то можно себе представить, к а к мессианские порывы Пелевина работают в их сознании.
У творчества Виктора Пелевина есть ещё одна грань, обойти которую вниманием — значит упустить существенное. Пелевин незрел как истинный буддист. Он ведёт себя как воинствующий неофит. Он демонстрирует неординарную преданность учению и позволяет себе обливать грязью христианство. Его “Затворник и Шестипалый” — скабрезная пародия на евангельскую историю. Он топчет те вещи, которые испокон века являлись святыней для поколений и поколений русских людей. Да и не только русских. Христианство — это и православие, и католики, и протестанты, иезуиты, лютеране… Это люди, верующие во Христа во всём мире. Пелевин не оставляет от христианской идеи камня на камне. Ему наплевать на искреннюю веру миллионов. Ему не приходит в голову, что если христианство занимает столь значительное место в мире, если оно т о т а л ь н о значительно, то оно не может не нести в себе истины. Вот как понимает отношения Бога и человека, раскаяние и всепрощение один из его героев — бывший зэк: “Но кум (читай “Бог”. — И.Г.) тебе срок скостить может, особенно если последним говном себя назовёшь. Он это любит. А ещё любит, чтоб боялись его. Боялись и говном себя чувствовали. А у него — сияние габаритное, крылья веером, охрана — все дела…” И не стоит обольщаться: слова зэка — не мнение изломанного и извращённого героя, это мнение автора, ибо отрицание догматов христианства — один из рефренов во всех его произведениях.
Я не хочу вдаваться в теософические дискуссии. Возможно, что с точки зрения изощрённой ментальности буддиста христианское учение не выдерживает никакой критики. Но ведь существуют надрелигиозные учения, в которых буддийская идея со всей своей сложностью и парадоксальной логикой компетентно и совершенно адекватно осмысляется и также подвергается сомнению. Но при этом не отвергается, а обнимается пониманием, и ей с уважением отводится то место, которое она должна занимать в глобальном видении вещей. Пелевин же цинично и зло воюет, используя свой немалый литературный талант, компетентность современного образованного человека, сарказм, интеллект. Для чего? Разве Гаутама Будда начинал свои беседы об Абсолютной Пустоте с грязной ругани в адрес индуизма, мусульманства или христианства?
Получается, что Пелевин, выдавая вексель на истинное осознание себя, мира и жизни, мало что понимает…
Таким образом, можно констатировать только одно: литературное мессианство Пелевина — абсолютно провальное мероприятие. Автор пытается наиболее простым способом достучаться до сознания читателя и подаёт ему облегчённую версию буддизма, буддизм “занимательный”. И не решает свою суперзадачу, а достигает обратного. Он не “очищает” (общеупотребительный буддийский и индуистский термин) сознание читателя, а скорее загрязняет его. Он сваливает в одну кучу циничную брань, наркотики, отрицание всего и вся, агрессивное и безжалостное попрание чужой веры и обрушивает всё это на страницы своих книг. И можно было бы не обращать на это внимания: мало ли существовало циничных авторов и кануло в Лету? Но Пелевин искренен и силен. Он “интересен”, талантлив и популярен. Он действует решительно и с неколебимым сознанием собственной правоты. Его читают и будут читать. “Самый загадочный”, “круто”… Читать и не понимать, что же на самом деле происходит в книгах Пелевина и с теми, кто держит эти книги в руках.
Что происходит. И какая ведётся работа, когда Виктор Пелевин с непринуждённостью талантливого профессионала втягивает своего читателя в действо повествования.
Игорь ГЕТМАНСКИЙ
По более внимательному прочтению произведений Пелевина складывается впечатление, что его мессианство имеет не буддийскую, а сатанинскую природу.