Александр Курилов. ПОЭТ ТОСКИ ПО ЖИЗНИ

№ 2014 / 28, 23.02.2015

В последнее время всё чаще и чаще стали обращать внимание на то, что в XX веке ни одна «круглая» дата, связанная с жизнью и творчеством М.Ю. Лермонтова, не была отмечена на достойном, отвечавшем высокой исторической миссии поэта, уровне. Помехой тому явились события как планетарного, так и национального масштаба.

1914 г. – 100-летие со дня рождения: начало Первой мировой войны.

1941 г. – 100-летие со смерти: начало Великой Отечественной войны.

1964 г. – 150-летие со дня рождения: смена в СССР партийно-правительственного руководства.

1991 г. – 150-летие со смерти: смена власти, политического и экономического устройства страны.

Что бы это значило? Ведь торжества, посвящённые дням памяти А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого и других замечательных наших писателей, имели самый широкий, общегосударственный размах и не заслонялись событиями, которые бы имели в той или иной степени судьбоносное значение для страны.

Это могло означать только одно: Небесные, Космические, говоря общедоступным языком, Силы, очевидно не хотели, чтобы отмечались Лермонтовские «круглые» даты, приковывая к поэту внимание не только широкой нашей, но и мировой общественности. Почему? А не потому ли, напрашивается простая мысль, что эти Силы считали нецелесообразным проводить торжественные мероприятия (а «круглые» даты предполагают именно таким образом отмечать дни памяти) на том уровне наших знаний и представлений о творчестве и личности Лермонтова, что были основаны на интерпретации его произведений, не отвечавшей во многом их подлинному содержанию, тому, что действительно сказал в них поэт?

Что же наглядели в произведенияхЛермонтова, о чём главным образом рассуждали наши литературоведы, историки, критики, писатели, философы в конце XIX – начале XX в. (Д.С. Мережковский, В.С. Соловьёв, В.В. Розанов и др.), т.е. накануне 100-летия со дня рождения поэта? Наглядели же они и рассуждали исключительно о мистическом характере его творений, демонизме, богоборчестве, «сверхчеловекости» и тому подобных вещах. И до сих пор у нас продолжают о том рассуждать.

В таком вот идейно-нравственно-философском хоре проходили бы тогда, а за ними и все последующие торжества, связанные с «круглыми» лермонтовскими датами, если бы они состоялись. Но они не состоялись, и именно потому, что ничего такого у Лермонтова не было. А было и есть принципиально иное, чего не заметили (за исключением великого критика, современника поэта) ни в течение второй половины XIX в., ни накануне 100-летия поэта, ни в продолжение всего XX в. И не видят сегодня, в канун его 200-летия.

Да, Лермонтов принадлежал к числу избранных. И был призван, но не для того, о чём упорно и настойчиво твердят лермонтоведы. А для того, чтобы напомнить человечеству, которое продолжало идти по пути самоуничтожения, о его истинном назначении, о смысле его земного бытия. Напомнить, и затем своей жизнью и творчеством служить наглядным уроком-укором всем живущим на нашей планете.

Однако Силы Небесные, Космические не могли и не могут сказать об исторической миссии Лермонтова прямо, непосредственно и тем самым заставить отечественную и мировую литературную общественность отойти, отрешиться, отказаться от возникших тогда, на рубеже XX в. ложных интерпретаций содержания его произведений и его призвания как поэта. И говорили Они о том косвенно, рассчитывая на сообразительность и догадливость людей, создавая раз за разом препятствия, делавшие невозможным проведение торжеств, в результате которых человечество объективно всё дальше и дальше уходило бы от понимания сказанного и выраженного Лермонтовым. И будут продолжать поступать точно также (не свидетельство ли тому начало этого года?), пока люди не догадаются о цели и смысле его избранничества, не осознают его и не поймут, в чём состоит тот укор-упрёк человечеству, что обрёл своё выражение в самой жизни и творчестве поэта.

Лермонтов не был ни «поэтом грусти», ни «поэтом сверхчеловечества», ни «мистическим поэтом» и т.д., и т.п., о чём, начиная с 1891 г., отметив первую «круглую» дату – 50-летие со дня его смерти, писали и продолжают писать. А был он поэтом тоски по жизни. Именно она водила его пером чуть ли не с детских лет.

Первым, и как оказалось единственным, кто это почувствовал и отметил, был В.Г. Белинский. И не просто отметил, а подчеркнул: «…эта тоска по жизни внушила нашему поэту не одно стихотворение…».

В «Бородине» эта «тоска» прорывается «жалобой на настоящее поколение, дремлющее в бездействии, завистью к великому прошедшему, столь полному славы и великих дел». В «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» она проявляется в неудовлетворённости Лермонтова «настоящим миром… русской жизни».

Тоской по боевой, кипучей жизни проникнуто его обращение к поэту («Оправой золотой блистает мой кинжал»), что когда-то почитался пророком и чья жизнь сегодня потеряла смысл: вместо того, чтобы «воспламенять бойца для битвы» и своим стихом «звучать, как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных», поэт «своё утратил назначенье», изменил своему призванию и за злато тешит нас блёстками и обманами. И вопрошая: «Проснёшься ль ты опять, осмеянный пророк?» – уже не надеется на его пробуждение к активной жизни, отвечавшей его назначению.

«Тоска» поэта по жизни носила не только ностальгический характер. В других его произведениях она оборачивается, по мнению Белинского, «безотрадностию, безверием в жизнь и чувства человеческие, при жажде жизни и избытке чувств…».

Тоской по жизни деятельной, созидательной пронизана его «Дума», обличающая поколение, к которому Лермонтов относит и себя и которое не живёт, а томится жизнью:

И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви… …………………………. И к гробу мы спешим без счастья и без славы… …………………………….. Толпой угрюмою и скоро позабытой Над миром мы пройдём без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитой,             Ни гением начатого труда.

Тоской по жизни, которая не состоялась, навеяно «Выхожу один я на дорогу…»:

Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть!

«Тоска по жизни» определяет поступки и поведение и собственно лермонтовских героев.

Мцыри бежит из монастыря, чтобы

Узнать, прекрасна ли земля, Узнать, для воли иль тюрьмы На этот свет родились мы.

Печорин, с одной стороны, как и всё их поколение, «томится жизнию, презирает и её и самого себя, не верит ни в неё, ни в самого себя… а с другой – гонится за жизнию, жадно ловит её впечатления, безумно упивается её обаяниями…». И не просто «гонится за жизнию», а «бешено гоняется» за нею.

Тоска по иной жизни, не во зле, владеет Демоном, что

Сеял зло без сожаленья… И зло наскучило ему…

Тоска по жизни свойственна и «парусу одинокому», который стремится найти её «в стране далёкой». И «дубовому листку», оторвавшемуся «от ветки родимой». И «вечным странникам» – тучам.

Пушкин однажды задался вопросом:

Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? ………………………. Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум.

Лермонтов в «Думе» задал этот вопрос своему поколению, которое «томилось», но тоскою не от «однозвучного шума жизни», а от бездействия, «собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней» (Белинский). И затем в своих «И скучно и грустно…», приходит к нерадостному выводу:

…жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг – Такая пустая и глупая шутка, –

пропев, как заметил Белинский, «похоронную песнь всей жизни» вообще…

Кто же довёл жизнь и отношение к ней до такого состояния, что

И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды… Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят – все лучшие годы Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда, А вечно любить невозможно.

Если в «Думе» Лермонтов винит в том самих людей, то в сказанном о жизни, как «пустой и глупой шутке», в которую превратился Божий Дар, слышится, хотя и косвенный, но тем не менее явный укор Творцу с упрёком, что, даровав людям жизнь, позволил им распоряжаться этим Даром далеко не лучшим, мягко говоря, образом, в результате чего жизнь потеряла всякий смысл, превратившись в «пустую и глупую шутку»…

Это была минута отчаяния, и вскоре поэт переадресует свой упрёк людям:

…Жалкий человек, Чего он хочет!.. небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он – зачем?  («Валерик»)

На этот упрёк очень своевременно обратил внимание Анатолий Парпара (ЛГ, 2014, № 14).

В свою очередь упрёк от Всевышнего получил и сам поэт:

«Ты жить устал? – но я ль виновен: Смири страстей своих порыв; Будь как другие, хладнокровен, Будь, как другие, терпелив…» («Когда надежде недоступный…»)

«Проклиная гнусную, тесную, испорченную жизнь, Лермонтов, – писал в 1909 году К.И. Арабажин, – хотел настоящей жизни и верил в её возможность». Поэт «таил в себе бесконечную жажду жизни», – вторил ему спустя полвека, в 1960 году, известный философ и богослов В.В. Зеньковский.

Лермонтов был призван Небесными Силами, чтобы указать человечеству на то, во что оно превратило жизнь на Земле, что сделало с Божьим Даром, как бездарно им распорядилось. Пробудить в людях тоску по жизни в любви и добре, по жизни созидающей, а не разрушающей, по жизни без вражды и ненависти. И показать, к чему привела и будет приводить человечество бездумная, безрассудная, неблагоразумная жизнь, которой оно продолжает жить.

В этом отношении творчество Лермонтова имеет всемирно-историческое, пользуясь выражением Белинского, значение, какого, по его мнению, не имело даже творчество Пушкина и Гоголя.

Мировое значение писателя, считал критик, определяют содержание и идеи, имеющие всемирное значение. Именно такое значение обрела к тому времени «тоска по жизни», которая была вызвана «бесконечной жаждой жизни», «выработана историей человечества», явилась «общей для всех народов и времён» и стала содержанием творчества Лермонтова. Произведения Пушкина и Гоголя отражали лишь реалии русской жизни, а Гоголя ещё и украинской. Конечно, эта жизнь была неотъемлемой, составной частью жизни человечества, но только частью, ограниченной исключительно одной российской действительностью, проблемами нашей внутренней жизни, которые не были «общими для всех народов и времён», а потому и не имели всемирно-исторического значения. И потому, с точки зрения Белинского, историческая миссия Пушкина и Гоголя также ограничивалась одной Россией: только в ней они имеют «бесконечно великое значение».

Надо отметить, что Белинский, «эстетическое чутьё» которого, по свидетельству И.С.Тургенева, было «почти непогрешительно», в самом Лермонтове и лишь в нём одном почувствовал сходство сШекспиром: они, каждый по своему, были «царями природы», в их творчестве отразились «и небо и земля, и рай и ад».

Историческая миссия Лермонтова имела и продолжает иметь общечеловеческий, всемирный, общепланетарный характер, что особенно заметно в контексте событий первых месяцев этого года. Безусловно нам надо гордиться таким избранничеством. И отмечая каждую «круглую» Лермонтовскую дату напоминать о главном, что было сказано им человечеству, одновременно призывая людей относиться к Божьему Дару бережно, чтобы нерадивое с ним обращение не становилось поводом для тоски по жизни.

И не поощрять разного рода рассуждения литературоведов, писателей, критиков, философов конца XIX – начала XX вв., которые свои представления о демонизме, богоборчестве, «сверхчеловекости», мистике и т.п. освящали именем Лермонтова. (Но это уже предмет специального разговора).

Ну, а самого поэта, как человека с печальной, нерадостной судьбой, что, тоскуя по жизни, не ценил её, который раскрыл перед нами «раны своей души», можно и нужно, что отметил всё тот же Белинский, просто по-человечески, по-христиански пожалеть. Но ещё лучше, считал он, нам, да и всем людям, надо жалеть «самих себя», так как поэт, раскрыв свои «раны», указал тем самым и на наши «собственные раны». И не медлить с их лечением…

Тоска по жизни будет неизменно одолевать человечество, пока оно не изменит свою жизнь, своё отношение к ней, своё личное и общественное поведение. И до тех пор будет современен и актуален со своей и общечеловеческой тоской по жизни наш великий поэт – Михаил Юрьевич Лермонтов.

Александр КУРИЛОВ