ЗОЛОТАЯ КОМЕТА ЭМИГРАЦИИ

№ 2015 / 28, 31.07.2015

Почти четверть века прошло с тех пор, как духовное наследие русской эмиграции стало возвращаться на Родину. Многие имена художников слова, философов и мыслителей, некогда отправленных в изгнание на «философском» пароходе, уже вошли в наш привычный культурный обиход, в том числе имена некогда абсолютно запретные. Не так благополучно обстоит дело с прикладными литературными дисциплинами, такими как критика и литературоведение. Частично лакуна восполнена трудами Михаила Филина, выпустившего в издательстве «Русский путь» целый ряд именных томиков, начиная со сборников, посвящённых творчеству Пушкина и Гоголя.

Теперь обратим внимание на научный багаж, с которым наши соотечественники отправились в изгнание. Долгое время философия, искусствознание и литературоведение как научные дисциплины в нашем Отечестве просто не существовали. Когда Плетнёв вознамерился опубликовать несколько неизвестных стихотворений своего друга Александра Пушкина, то тут же был вызван в тогдашнюю тайную полицию, где ему устроили за это намерение суровый выговор и пообещали отправить его куда следует: «Сибирь у нас велика – на всех смутьянов места достанет!» Какое уж тут литературоведение… Василий Розанов свидетельствовал, что в 50-е годы ХIХ века, во времена его гимназической юности, не то что произведения Пушкина, само имя поэта не упоминалось. Зато каждая строчка Некрасова воспринималась продвинутой молодёжью как откровение свыше. Подлинным властителем дум студенческой молодёжи стараниями III Отделения был возвеличен Тургенев с его антихристианским лозунгом: «Природа не храм, а мастерская, а человек в ней – работник!» Кстати, позаимствованным у Гегеля. Есть основания полагать, что в условиях суровой и крайне мнительной цензуры и тотального стремления самодержавной власти уничтожать мало-мальское литературное явление, имеющее народное происхождение, литературоведческая наука не могла рассчитывать на благоприятные условия для своего развития в дореволюционной России. То же относится и к искусствознанию в целом.

В конце царствования Александра III властителями страны душа народа была, по слову Ивана Шмелёва, успешно «законопачена», и можно было приступить к осуществлению давней «державной» мечты – пересадке благонравной европейской литературы на отечественную почву, которая должна была в дальнейшем принести плоды, исключительно полезные для общественного потребления, по мнению большого начальства. Внедрение французского символизма осуществили через «Северный вестник», своего рода реинкарнацию некрасовского «Современника». Непосредственными модераторами процесса стали Валерий Брюсов, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Правительству наконец удалось нейтрализовать великого Льва Толстого. До сих пор остаётся загадкой, какие психологические практики были использованы для того, чтобы уже глубокого старика выгнать из собственного дома в последний погибельный путь. Антон Чехов и его творчество были заботливо упакованы в непроницаемую оболочку «певца печальных сумерек». Наконец, наступил «Серебряный век», и на Россию опустился «апофеоз беспочвенности», по слову Льва Шестова.

14

Юлий Айхенвальд

 

Едва ли не единственным защитником подлинной литературы выступил в начале XX века известный литературовед Юлий Айхенвальд, который тогда же издал трёхтомные «Силуэты русских писателей» и отдельной книгой «Спор о Белинском». Историк литературы веского Зарубежья Глеб Струве так характеризовал Юлия Айхенвальда: «Это был преданный и верный рыцарь литературы, смелый и нелицеприятный в своих суждениях, в которых он руководствовался своим вкусом, не всегда, быть может, безошибочным, и своим пониманием литературы». Вполне понятно, что Айхенвальд стал одним из первых пассажиров «философского» парохода, которым большевики отправили в изгнание русских интеллектуалов, наиболее опасных для установленного ими бесчеловечного режима.

Вот так и мы с вами, любезный читатель, оказались в эмиграции вместе с нашими героями. Поскольку этот феномен был русским по происхождению, то и отличался беспримерным размахом даже в планетарном масштабе. Нечто подобное имело место в отечественной истории, когда наши предки, которых даже призвание суровых варягов не смогло спасти от тотального насилия жестоких и алчных доморощенных властителей, покинули обжитые пространства Киевской Руси и ушли на Северо-Восток.

Изгнанники ХХ века забрали с собой не только привычнее мировосприятие инфернального самодержавного строя, но и духовные богатства, накопленные за многие века и хранимые под бюрократически-жандармским спудом. Именно зёрна российской духовности в душах людей, изгнанных со своей родины, проросли и образовали род стержня, который не дал им согнуться и сгинуть, а помог выстоять в тягчайших условиях послевоенной разрухи в обескровленной Европе. С удовольствием можем адресовать читателя к фактически документальной книге Джорджа Оруэлла «Почём фунт лиха в Париже и Лондоне», тем более что в ней одним из главных героев является русский эмигрант по имени Борис, изображённый автором довольно верно и с большой симпатией.

Понятно, что воссоздание культурного и духовного пространства было начато с организации книгоиздательств, повременных изданий, выявления и привлечения к печатному делу работников печатного слова. Одним из первых заработало в Париже издательство «Русская земля», организованное деятелями Земского союза, оказавшимися в эмиграции. В их числе был известный биограф Льва Толстого «земец» Тихон Полнер. После странной гибели Юлия Айхенвальда под колёсами берлинского трамвая его место в литературно-критическом отделе крупнейшей эмигрантской газеты «Руль» занял пражский учёный Альфред Людвигович Бем, видный исследователь творчества Достоевского. Упомянем некоторые из его работ: «Игрок» Достоевского. (В свете новых биографических данных)», «Достоевский: психоаналитические этюды» и другие. Альфред Бем был расстреляy во дворе тюрьмы после занятия Праги советскими войсками в 1945 году.

По-настоящему полно раскрылся в эмиграции исследовательский и литературный талант Константина Васильевича Мочульского (1892–1948), сына профессора Новороссийского университета и питомца Петербургского, где Константин Васильевич был оставлен на историко-филологическом факультете в качестве приват-доцента по специальности «История романских литературы». Он эмигрировал из страны в 1920 году и первые два года провёл в Болгарии. Помимо интенсивной работы в редакции газеты «Последние новости» и её литературном приложении «Звено», выходившими в Париже, куда Мочульский перебрался из Софии, он стал регулярно публиковаться в лучшем «толстом» журнале русского Зарубежья «Современные записки». Константин Мочульский находил время для работы и над фундаментальными трудами по истории русской литературы. Первой его книгой, увидевшей свет в парижском издательстве «УМСА-Press», стала монография «Духовный путь Гоголя». В дальнейшем вышли книги – творческие биографии таких выдающихся деятелей русской культуры, как философ Владимир Соловьёв, поэты Александр Блок и Андрей Белый. За год до своей безвременной кончины Константин Мочульский успел увидеть напечатанным, может быть, свой главный труд «Достоевский. Жизнь и творчество». В то время, когда в Русском Зарубежье выходили все эти книги, в Советском Союзе подобное не то что издавать, писать невозможно было помыслить.

13

Павел Муратов

 

Плодотворно работали на чужбине поэт, художественный критик, бывший редактор дореволюционного журнала «Аполлон» Сергей Маковский, писатель, искусствовед, человек самых разнообразных талантов Павел Павлович Муратов. Именно ему принадлежит видная роль в деле привлечения широкого общественного внимания в начале ХХ века к возрождаемым памятникам древнерусской иконописи. Вновь открытые реставраторами шедевры древнерусского искусства придали русской истории новые поистине волшебные краски и дополнили её казалось бы давно утраченными прекрасными ликами и образами. Истрия древнерусской иконописи, основы которой были заложены в том числе и Павлом Муратовым, обрела в среде изгнанников благодатную почву. Русская икона сыграла выдающуюся роль, которую невозможно переоценить, в излечении болящего духа людей, лишившихся отчего дома, своих близких людей, Родины, прежнего мира, понятного и навсегда потерянного. Ярким примером значения иконы в жизни русского человека может служить вершинная сцена в романе Михаила Булгакова «Белая гвардия», когда Елена перед иконой Богоматери Нечаянная Радости вымаливает у Всевышнего жизнь брата. Напомним, что роман впервые увидел свет отдельным изданием в Париже в 1927 и 1929 годах.

Именно литература послужила первоначальным истоком, положившем начало полноводному феномену культурного и духовного пространства Русского Зарубежья. Этот новый дивный мир вбирал в себя всё больше творцов в самых различных областях. Это были русские балетные труппы, коллективы драматических актёров, воспитанных на идеях Станиславского, и в свою очередь оказавшими революционное воздействие на западное театральное сообщество, включая голливудских актёров. Создания российских мастеров изобразительных искусств – живописцев, скульпторов и графиков 20–30 годов прошлого века и по сию пору составляют гордость художественных галерей во всём мире. Объяснение такому массовому подъёму творческого духа могло заключаться в освобождении от многовековой рабски-подчинённой психологии угнездившейся в российском человеке едва ли не на генетическом уровне. Это тот самый феномен, впитавшийся во все поры российского образованного общества, который Александр Грибоедов назвал «горем от ума». Через полвека Фёдор Достоевский изобразил такое же общество изворотливых, хитроумных людей с деформированной психикой, привычно лгущих друг другу и самим себе, среди которых нравственно чистый и добрый князь Мышкин вполне естественно выглядит умалишённым, как и его предшественник Чацкий.

Павел Муратов взял под защиту историков древнерусского искусства, как бы «проглядевших» красоту и величие творений старых мастеров, объясняя их «варварство» эстетическими программами академизма или передвижничества, навязанных народу самодержавной властью вместе с общей системой мировоззренческих канонов, единственно с целью сохранения существовавшего порядка вещей. Проще говоря, ставя во главу угла для любых проявлений человеческой активности охранительные начала.

Иван Бунин в книге воспоминаний приводит такие слова Антона Чехова: «Вот умрёт Толстой – всё к чёрту пойдёт! – говорил он не раз. – Литература? – И литература». Конечно, Чехов прекрасно знал Евангелие, в том числе и Евангелие от Иоанна, как все властители России, включая будущего советского диктатора. Большевистский режим начал системное уничтожение наиболее непримиримых своих идейных противников уже в 1919 году. Тогда погиб в Финляндия перед самым своим отъездом в США Леонид Андреев. Почти сразу в Софии последовало покушение на жизнь Бунина и его жены. Они явились на собрание с минутным опозданием – это и спасло им жизнь. Взрывное устройство было заложено там, где они должны были находиться в качестве почётных гостей. Позднее скоропостижная кончина настигла Аркадия Аверченко, издавшего в эмиграции несколько книг, в которых высмеивались советские вожди, а на следующий год известного поэта Петра Потёмкина свёл в могилу внезапный сердечный приступ. В следующем 1927 году опять же в результате паралича сердца в Варшаве умер Михаил Арцыбашев, за ним в Берлине под колёсами трамвая трагически погиб Юлий Айхенвальд. Самые талантливые молодые поэты Русского Зарубежья – Борис Поплавский и Николай Гронский – также трагически погибли один за другим. Первый – в результате смертельной инъекции неизвестного вещества, а второй – нашёл смерть под колёсами поезда в парижском метрополитене.

Надо отметить, что метрополия против Русского Зарубежья использовала не только террористические методы. Посредством финансово-экономической диверсии одномоментно были уничтожены почти все берлинские издательства, выпускавшие литературу на русском языке. Успешно были осуществлены мероприятия по разрушению идейно-культурного единения русских изгнанников с помощью общественно-политических движений «сменовеховства» и, особенно, «младоросов» возглавляемых Александром Казем-Беком.

Историки выявили несколько периодов в развитии культуры русского Зарубежья: зарождение и становление – 1920–1924 годы; период «самоопределения» в 1925–1939 годах. Где-то в последнем периоде находится условная точка расцвета русской культуры за рубежом, после которой последовало медленное угасание, прерываемое отдельными вспышками новых талантов. Всего русской литературе в Зарубежье был отпущен срок в два десятилетия, что менее условной продолжительности жизни одного поколения. Но даже эти два десятилетия – доля секунды в нашей истории – дали такие богатые плоды трудов наших соотчичей, что смогли с лихвой восполнить духовные потери народа на родине.

Игорь ВЛАДИМИРОВ

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.