Терская история без лишних (слов)

№ 2016 / 12, 30.03.2016

Кто лучше песен расскажет о времени, о прожитом, о достигнутом? Сложно прогнозировать насчёт века текущего, но вот ХХ век доказал, что песня является не только сгустковым зеркалом своего (в частности, советского, воодушевлённого) времени, но может являться массам и в роли тарана.

В роли искусителя – это я о родимом роке, в условиях советских благонравий предрешившем перерождение и поражение. Всюду шагали с песней – и вперёд, и назад… Однако некоторые песни «вспятного периода» как-то не хочется вспоминать – «листая старую тетрадь». Но, скажем, в той же знаменитой, изъезженной вдоль и поперёк сперва восторгами, а потом и злопыхателями, кинокартине «Кубанские казаки» – песня не главная героиня.

 

А вот Михаил Мизюков, режиссёр-постановщик Историко-этнографического театра, сумел песню и только песню – вывести на первый план. Правда, и пляски не отстают от песен – лихо сверкают шашки, парят башлыки, поблёскивают галуны. Но, – что и есть торжество самоограничения жанра, настраивающее на вслушивание в песни, – ни одного слова между песнями, как таковых реплик нет, разве что фоном. В этом, пожалуй, даже виртуозность. Терское казачество – как бы островное на фоне прочих, равнинных, но тем-то и интересное. Царь ссылал их сюда, а они всё равно служили верой и правдой потом, как нынешний спецназ («Ичкерия – знай, вечно помни о нас, мы кровью платили, Спецназ» – подпел в рифму другой войны и республики голос)… И вот, начиная там, где стартует жизнь казачья ещё до родов, а в известном роду войск, – когда по-над Тереком стоят и оглядывают горные кручи Он и Она, – там-то и льётся песня…
«Уж ты, батюшка, быстрой Терек», «На горе, горе» (женская).

 

Жизнь казачья оседлая – от ухаживаний до сватовства, а потом и до походов на турок, – вся льётся, словно Терек, песней хоровой. Тут и гармонь «аутентичная» в руках самого режиссёра-постановщика, сильно беспокоящегося за качество исполнения, и «тИм-бидИ-бИди-дАм-бидИ-бИди», как в знаменитой «Кин-Дза-Дзе» (только там-то на словах – а тут прародителями-инструментами на деле). Действие увлекает: вот казаки уже в походе на турок, брать их в плен, поют на привале «Прости, звезда»… А вот и на пути обратном горестную весть о геройски погибшем товарище доносят до казачки. Но… скоро свадьба новой пары.

«Куда летишь, кукушечка»? – женским, смиренным, но и романтическим, щемящим напевом… Вопрос, пронзающий, роднящий поколения!.. И обрядовая часть, не сбивая с песенного лада, разворачивается на сцене. Вот отцы, внешностью кавказковАтой (вспомнилось, что и у Шолохова бабушка казака иных кровей, Григория Мелехова, была из Турции, навродь трофея вывезенная – ничего не поделаешь, ассимиляция) – как на подбор, седобородо напутствуют юнца и молодИцу – но не только отцы, а и ироничные сверстники. Тут и розыгрыш казачий, колкий и задорный – «Если б знал я, утопился», о «прелестях» супружеской жизни… И исповедь пристрастного к водочке: «Ещё в погребе меня заройте».
И, наконец, «Мравол джан минер» (многолетие). Многая лета – жениху и невесте, а жених-то снова аж двумя шашками завращал, что ваши самураи нончаками. И ведь уверенно держит как – в зал вылета сего оружия не боится!

 

Симд, осетинский танец – напомнил мне летний редакционный выезд в Сочи и повыше, к Батырбию Наховичу Нибо. Незабываемый вечер, подробно описанный в № 23 (26 июня) – и там-то уж были такие профессиональные номера, даже с метанием кинжалов в пол зубами.
Но всё же Историко-этнографический театр и родовое гнездо товарища Нибо в Адыгее – разные площадки и, соответственно, жанры ими освоены разные. Там – туристу показать родное, здесь – тонко реконструировать. Хотя – братство-то прослеживается везде, где отвага и любовь к своей многопоколенной биографии. А через хребет перейдёшь – там и соседняя республика, и каскад водопадов (33!), и главный кавказский хребет, и «балаганы» аксакала Нибо, и близкое, как со сталинской башни на Ахун-горе – небо… Прямо даже потянуло в те места из засидевшейся в кварталах Лосинки нашей зимы!

 Дмитрий ЧЁРНЫЙ