У БОГА НЕТ УЮТНЕЙ УГОЛКА

№ 2016 / 25, 15.07.2016

…Эту страну может найти только поэт, в стихах которого встретились земное время и небесная Вечность. И таким поэтом стал Зоран Костич.

 

Два великих народа веками взращивали дивное древо. И корень его был крепок, и ствол его был могуч, и в ветвях его райские птицы находили приют. Помнило древо и подвиги ратные, и урожаи обильные, и песни сладкозвучные.
А ныне умолкли песни, истощилась земля, пропали ратники.

Поникло древо: опала листва, иссохла кора. И только слышно из-под земли тяжёлое дыхание корня, будто хочет из последних сил древо что-то сказать.
А звуки такие родные, такие знакомые: СЛОВО – СЛАВА, СЛАВА – СЛОВО. Ищут они чуткое ухо, живое сердце, ждут, что пробудится чья-то речь, вольётся в стих и призовёт к забытому корню два братских народа – русских и сербов.

Их общей земли не найти на картах физических – единое русско-сербское отечество живёт в пространстве метафизическом, где флаг одних зеркально отражает флаг других, где «века над ратными полками грозными виденьями встают», где «от Куликово до Косова поле Христово нам послано». Эту страну может найти только поэт, в стихах которого встретились земное время и небесная Вечность. И таким поэтом стал Зоран Костич.

Его поэтическая строка – это летопись великого переселения славян, гонимых не мором, холодом и голодом, а врагами, подстрекателями и предателями. И новый Иуда опять дрожал осиновым листом, и новый Пилат опять умывал руки:

 

Пилата дети нынче снова

к ответу требуют невинных,

не чуя голоса святого

и Божьей кары…

 

На этом переселенческом пути разверзались пропасти и расступались моря, были ропот и скорбь, покаяние и упование. Тогда брошенные дома с кровью отрывались от родной земли и уходили за сербами. Тогда предки вставали из могил, а в них, как в колыбели, чтобы забыться вечным сном, ложились потомки:

 

Всё мы оставим – до кромки, до нитки.

Слышишь, жена, собираем пожитки:

 

Всё наше благо, всё наше брашно,

с Богом, навек! Ты прощай мати-пашня,

 

пожня-сестра, гора-отчина, с Богом,

братец-первач в бутыле под порогом,

 

люба-пшеница, зерно многооко,

всё меня жжёт и пытает жестоко:

 

дом мой родимый – дедовский, отчий,

все мои зори и сны, дни и ночи;

 

стены, простите, костёр раздуваю, –

вы меня грели, а я вас сжигаю;

 

жизнь, полыхай же, горите, стропила,

вас не чужая рука подпалила,

 

чтоб этой ночью раздвинулись дали,

чтоб на погосте все мёртвые встали;

 

кости покойных уходят с живыми.

Дом, ты – свечою – над нами, над ними.

 

Бог нас простит, что на отчем погосте

сдвинуты камни, откопаны кости

 

наших покойных и страшным исходом

в ночь со своим выступаем народом

 

землю искать, где их прерванный отдых

не возмутят осквернителей орды.

 

Тогда времена и сроки в жутком столкновении сминали жизни и судьбы, стирали память, растаптывали честь. Одних ослепляли, других оглушали, третьих выставляли на поругание. И уже не было ни прошлого, ни настоящего, ни будущего – были туман и мгла, «кошмар звериного застолья», плач и срежет зубовный.

Тогда камни возопили и реки пошли вспять. В конце ХХ века, в болевой точке земли, в одночасье явила себя вся библейская история с потопом и Вавилонской башней, с избиением младенцев и изгнанием торговцев из храма, с всадниками Апокалипсиса и Голгофским путём, когда крестные Христовы муки принял на себя целый народ.

И взирали на то в страхе другие народы, предчувствуя, что моровая язва распространится на весь мир, выведет обезумевших на площади, породит волков в овечьих шкурах, перекуёт орала на мечи:

 

Крик: (выжигают поля азиаты).

Вой: (напоследок звучит, убегая).

Цокот: (извечно проныры богаты).

Звяканье: (роль у оковы немая).

Хруст: (и на сабле осколки зубные).

Свисты: (арканов, бичей и нагаек).

Стоны: (у гуслей свои позывные).

Гул: (огрубелым журчанием баек…

 

Тогда встали на молитву русские и сербы, вновь обрели в ней единый праславянский корень, слова, что были как нити связующие, как звенья скрепляющие:

 

и чем ближе от Косова к дому,

тем тяжелее мой стыд известный;

эти слова: «наши корни», «исконно»,

«братство», «слава», «царство небесное».

 

Обратились русские и сербы как перед великим побоищем к своим заступникам – Сергию Радонежскому и Савве Сербскому: «Воззри на нас милостиво и к земли приверженных возведи к высоте небесней. Ты горе, на Небеси; мы на земли, низу, удалены от тебе, не толико местом, елико грехами своими и беззакониями; но к тебе, яко нам сродному, прибегаем и взываем: настави нас ходити путём твоим, вразуми и руководствуй»; «Озари нас истиною, просвети ум и сердце наше светом Божественнаго учения, научи нас тебе подражати верно, Бога и ближняго нашего любити и заповеди Господни совершати непогрешительно».

И явили святые двум славянским народам Отечество небесное, дабы спасли они отечество земное:

 

У Бога нет уютней уголка,

чем рубленные избы в клубах пара –

дымящее пятно среди снежка,

и никого нет преданней, чем те,

что возле расписного самовара

молчат у печки на глухой версте.

 

И в том Отечестве, где земное и небесное едины, ещё живо дивное древо. И стекаются к нему люди светоносные, вспоминают песни сладкозвучные, питают землю изнурённую, припадают к могучему стволу, как к святыне, и всё отчётливее слышат: СЛАВА – СЛОВО, СЛОВО – СЛАВА.

 

Михаил КИЛЬДЯШОВ

г. ОРЕНБУРГ