Интриги киношного мира
Почему Вячеславу Никифорову не дали экранизировать повесть Куваева о розовой чайке
Рубрика в газете: Зажгите костры в океане, № 2021 / 26, 08.07.2021, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
На мой взгляд, Олегу Куваеву страшно не повезло с кино. Невезенье преследовало его практически с самых первых шагов писателя в киноиндустрии. Вспомним, сначала у писателя не сложился роман с «Мосфильмом». Куваев это объяснял страшной занятостью режиссёра Алексея Салтыкова, которого начальство бросило на съёмки картины «Директор», и запоями Геннадия Шпаликова, из-за чего ему самому пришлось писать сценарий по своей повести «Азовский вариант». Хотя были и другие причины, сорвавшие на «Мосфильме» запуск сценария «Азовского варианта» в производство. А потом неудача постигла экранизацию другой вещи Куваева – повести «Тройной полярный сюжет».
Первоначально фильм о поисках розовой чайки должен был снимать Вячеслав Никифоров (он перед этим сделал картину по рассказу Куваева «Берег принцессы Люськи»). Но потом сценарий был передан другому режиссёру – Николаю Калинину, который в 1972 году снял по нему фильм «Идущие за горизонт». Почему же Никифорова отодвинули? Летом 2021 года я прямо спросил об этом Никифорова.
– Трудно сказать, – признался режиссёр. – Мы по этому вопросу так и не успели объясниться с Олегом. Могу только сказать, что в наших с ним отношениях весной семьдесят первого года произошла прохладность.
– На какой почве?
– Я по его просьбе прикатил к нему в Болшево – как раз, чтобы обсудить первые варианты сценария о розовой чайке. А у Олега случился запой. Я попытался ему помочь выйти из этого страшного состояния. Но куда там! Я пробовал прятать бутылки. Но оказалось, что вокруг Олега давно вился какой-то слесарь, кажется, Вася, который наладил целую систему: тайно поднимал ему бутылки по верёвочке.
– Через окно в комнате?
– Если б через окно, я б увидел и пресёк. А слесарь Вася поднимал по каким-то трубам и очередная бутылка скрытно попадала в ванну. И Олег, когда дорывался до неё, начинал всё сначала. Я вытерпел несколько дней, потом не сдержался, видимо, в сердцах что-то наговорил Олегу и уехал.
– И больше вы с Куваевым не встречались?
– Встречались, но уже мельком.
– Он потом не извинился перед вами?
– Никаких объяснений потом не последовало, хотя вообще-то Олег был очень совестливым человеком. Может, его к тому времени уже соблазнили другими предложениями… Не знаю. Я почувствовал, что холодок никуда не исчез.
– Может, вы тогда кому-то на студии перешли дорогу?
– Возможно. Олега ведь у нас на студии «Беларусьфильм» много кто обхаживал. Работать с ним хотелось не только мне. Просто я первым Куваева стал снимать.
– А когда и как это произошло?
– Я всех деталей уже не помню. Видимо, нас свёл ещё в Москве году в шестьдесят восьмом Роберт Святополк-Мирский. Мы с Робертом учились во ВГИКе, правда, я занимался в мастерской режиссёра Кулешова, а Роберт был заочником и писал сценарии. А как Роберт вышел на Олега, не знаю.
Точно помню, что я уже курсе на третьем загорелся идеей снять собственный фильм. Но меня везде были готовы взять только в качестве второго режиссёра. Все обещали разрешить мне самостоятельно поставить пару эпизодов. Но чтобы дать возможность сделать всю картину – на это никто не решался. Роберт посоветовал вторым ни к кому не идти. Иначе, предупредил он, лет на десять так и застряну на вторых ролях. А тут в Останкино создали новое объединение «Экран», которое стало раскидывать по всей стране заказы на телефильмы по советской прозе, и возникла нехватка режиссёров. Ну и, видимо, кто-то порекомендовал попробовать меня. Меня из Москвы позвали на киностудию «Беларусьфильм», которую уже завалило заказами московское «Останкино».
– Вам сразу предложили готовый сценарий? «Берег принцессы Люськи»? Или что-то другое?
– Да, моя карьера в кино началась с рассказа Куваева «Берег принцессы Люськи», точнее со сценария по этому рассказу.
– Куваев вам во время работы над фильмом что-то навязывал?
– Приказ о запуске фильма в производство был подписан, кажется, в августе 1969 года. Дальше месяц отводился на подготовку режиссёрского сценария. Я, естественно, тут же связался с Куваевым. Но он сказал, что своё дело уже сделал, а съёмки – это не его. Но когда я стал вгрызаться в работу, то понял, что без Куваева обойтись будет сложно. Ведь ни я, ни оператор Эдуард Садриев до этого на Севере не были. Многого мы не знали. Поэтому я стал настойчиво зазывать Куваева в Минск.
Прерву здесь Никифорова. Весной 2021 года я, когда знакомился с частью архива Куваева, хранящегося у его наследников в подмосковном Болшеве, совершенно случайно наткнулся на несколько писем из Минска. По содержанию я догадался, что написал эти письма кто-то из кинематографистов. А потом вычислил и их автора. Им оказался режиссёр Никифоров.
23 сентября 1969 года он писал Куваеву:
«Олег!
Спасибо за деловое письмо. Очень было интересно.
Я слишком привык уже к мысли, что ты приедешь на съёмки. Это у меня с самого начала. Многое могло измениться за это время, но только не то, с чего мы начали: делаем по-настоящему и до конца. Твоё беспокойство понятно. Моё – должно быть тоже. То, что Борода не должен стрелять, а Борис «поднимать» сапоги, такой «пижон», как я, может понять, если уж он допёр до буровой. Существует так наз<ываемая> специфика дела. Подойди мы максимальнее, мне не нужно было браться за такой сценарий. Мне не нужны эффекты. Нужен специфический быт. Когда узнаю – пойму, полюблю. Смогу сделать. Душу этому фильму дадут люди, которые в нём будут жить. Правду – наш вкус и твоё знание дела. Таким знанием никто из нас не обладает.
Старик, я «нашёл» буровую, это правда общая что ли. Но с какой ноги встаёт геолог – этой специфической правды нельзя угадать. Распространяюсь на этот счёт не в оправдание «равнодушных» лосей и прочих грехов. В съёмке, когда люди-актёры начнут житьдабыть, им придётся делать тысячи мелочей: дышать, прикуривать, одеваться и т.д. Это будет правдиво с точки зрения физиологической – ручаюсь, – надо, чтобы было достоверно.
Если ты не можешь простить моего дилетантства, значит мы поздно спохватились. Знай я это раньше, – не взялся бы.
Всё это к тому, что минимум на 7-10 дней твой приезд необходим. И, разумеется, в самом начале съёмок, когда мне и актёрам позарез нужен экстерн по освоению геологического быта (a la Roberto). Найди ещё один смысл (отдых или др. работа), чтобы тебя не раздражало там наличие свободного времени.
Это самое главное для дела, которое буквально на носу: 28-29 сентября.
Теперь по поводу твоих замечаний.
1) с костром ясно.
2) с лосем тоже. Можно было только «лось – зверь, Борода – охотник». И ясно до слёз.
3) «Боязливо заходит в воду» – конечно!
4) «Никаких сигнальных выстрелов» – достаточно.
5) «Здравствуйте, дяденька» мне и раньше нравилось. Для найденной актрисы довольно такого обращения как и простоты. Она то самое «лукавое обаяние».
6) «Острова королевы Мери нет» – согласен. Люська знает это лучше меня.
7) С высоков<ольтно>й линией давно решено. Гудящая сосна или шумящая ель мне по душе. Если не придёт что-то более странное.
8) Бокс можно и похерить. Только не слишком ли мало действия (т.е. движения и значит – ритма) и много разговоров в экспозиции. До того, как возникает Люська – АА плана, 13 стр. из 60. Не будет дурашливо, будет между прочим и по-мужски. Мне ведь нравились в твоём рассказе не слова. Слова можно придумать: «хороший парень», «лукаво посмотрела». Я поверил, что это настоящие парни. Отсюда и будем плясать.
9) Купание и танец вполне могут быть. Купание – потому что «тарзанье». Танец – потому, что она а) «чуть содержательнее», б) принцесса, с) «пустышка». Я их этим танцем разъединил. Как ты этого не заметил! Математически объяснить такого не могу. Для меня танец не только проявление прекрасного, но и самовыражение танцующего, т.е. отчуждение. Тэсазать поэтический намёк. А иначе (если преувеличить) у нас одни разговоры в сценарии, из-за которых никто в худсовете так и не понял, бяка она или нет, а может и бяка и не бяка одновременно (так думают большинство). И вообще, чёрт его знает, как это всё можно показать. Вот когда рассказывают или пишут – тогда почти ясно. А когда он (в снятом уже фильме) устроит маскарад, то мы ещё посмотрим, соответствует ли это суровой буровой. Конечно же не соответствует! И не должно соответствовать. Буровая – это одно. А жизнь-театр (по Люське) – совсем-совсем другое. И если уж говорить о маскараде, то «продукт массовой культуры» – это не только мини и лохмы. Это вместо порядочности – «правила хорошего тона» (и эффектный отказ от правил). Вместо любви к людям – желание, чтобы тебя любили. Вместо понимания – общительность. Вообще вместо простой жизни – цирк, театр, прогулка, пикник и тому подобные радости. А то, что эти трое парней «подыгрывают» ей и в какой степени – то тут ничего страшного нет. Не такие уж они мрачняги. Просто вам, Куваев, не та Люська попалась. Точнее, та по существу, но менее искусная. Эта театральнее, эффектнее. Но «театральность» не возникает на пустом месте (как у сумасшедших или у большинства театров), тут всё строится на хороших отношениях, которые уже у них сложились. И вроде бы повод для такой объединяющей игры есть (об этом я Булавиной [главный редактор объединения телефильмов на киностудии «Беларусьфильм». – В.О.] достаточно говорил). А с другой стороны – есть фальшь, ложь такого маскарада. Вот так, если уж мы за глубину.
Надеюсь, что не придётся нам по этому поводу копья ломать, а лучше подумать, как интереснее это осуществить.
(Знаешь, старик, мне уже надоело слышать: «она милая, хорошая, своя, чудо природы»,
и: «она стерва, пустышка, бабочка, бяка»,
а потом: «и то, и другое, и третье».
Как? Почему? В чём, через что это ВИДНО?
Кто не знает – пусть потерпит, увидит, как мы на это ответили.
Кто знает, – нечего секретничать.)
А «цепи» – это мура! Я ведь если пишу, точку ставлю не на бумаге. У меня другая профессия. Суть в том, что это игра, маскарад. Участие в нём парней – рисковая штука. Это я понимаю. Тут нужна мера. Об этом бы надо говорить, а не о «колонизаторстве», к<оторо>е кто-то подкинул в разговоре. Когда будут живые люди и конкретная обстановка, найдём что-либо поинтереснее коры и лопухов. В глупое положение актёров я никогда не ставил.
Старик, мне сейчас трудно. Честно говорю и не жалея себя, это трезвые слова. Кинуха эта, к сожалению, не только из этих забот состоит. Из того, что актёры от безделья и прочей вшивости пьют, кого-то надо ждать и отвоёвывать от театра и других дел, из-за чьей-то перестраховки и головотяпства влазить в зиму – извини за подробности.
Короче, как и несколько месяцев назад: будем стараться, чтоб по-настоящему.
Приветик Жене.
С.».
Так прислушался ли Куваев тогда к просьбам Никифорова? Выяснилось, что да.
– Олег приехал сначала в Минск, – рассказывает Никифоров. – Он сразу обаял практически всю нашу съёмочную группу, даже больше – всю студию. Его рассказы о Чукотке можно было слушать часами. А потом мы с ним отправились на юг Белоруссии, в Гомельскую область. Мне думалось, что там легче будет найти подходящую натуру для съёмок. Мы приехали в приозёрный район. Гостиниц там никаких не было. Нас поселили на дебаркадере. По утрам уже сильно подмораживало. Несколько дней мы с Олегом искали хоть что-то походившее на лесотундру. Ну а потом начались съёмки. Нам дали даже вертолёт. Олег требовал достоверности в показе быта геологов Севера. Но на Припяти добиться стопроцентного попадания в яблочко было нереально. Естественно, Олегу это не нравилось.
– А как ваши съёмки оценили на студии?
– К январю семидесятого года я сделал черновую сборку первых трёх частей, каждая из которых занимала 9 минут времени. На студии решили отослать эту версию московскому заказчику – Останкино. Москвичи сходу всё приняли, и я собрался спокойно продолжать работу над оставшимися двумя частями фильма. Но на студии мне сказали, что больше париться не надо, поскольку в Останкине утвердили не три, а сразу все пять частей и тут же перевели в Минск деньги даже за завершающие сцены – а это целых 44 тысячи рублей.
– Это было хорошо?
– Смотря для кого. Для студии – хорошо. Начальство сразу этими деньгами залатало многие имевшиеся на студии финансовые дыры. А для фильма? Думаю, что нет. Я же собирался некоторые сцены утрамбовать. А после перечисления денег мне этого не дали. И картина получилась, помимо моей воли, несколько растянутой.
– А как Куваев оценил ваш фильм?
– Сдержанно. Олег к тому времени уже не дорожил этим своим рассказом. Он признавался, что «Берег принцессы Люськи» его хорошо кормил, потому что этот рассказ часто перепечатывали. Но на Нобелевскую премию, по его словам, «Берег…» не тянул. Этим объяснялось и несколько пренебрежительное отношение Олега к фильму. Он считал, что «Берег…» – это только начало наших отношений.
– Вас это задевало?
– Мне тогда было не до обид. Меня ведь тогда и с оператором пытались столкнуть. Кто-то пустил слух, будто весь фильм сделал не я, а всю картину вытащил Эдик. Ведь на чём злопыхатели хотели сыграть? У Эдика уже было имя. А я кем был до съёмок «Берега…»? Какой-то сопляк, даже без диплома. Но Эдик был кристальной честности человек (кстати, своей харизмой он сразу обаял Куваева), и стравить нас никому не удалось. Потом – когда было обижаться? На мне висело столько проблем! Во-первых, надо было проследить за тем, чтобы студия заказала нужное количество копий для демонстрации фильма. Во-вторых, оставался нерешённым вопрос о присуждении фильму категории, ибо от этого зависел окончательный расчёт студии с нами. Конечно, и я, и Олег рассчитывали получить первую категорию. Ну и потом я хотел продолжить с Олегом работу, снять с ним новый фильм. Ведь мне ещё надо было делать диплом для ВГИКа – хотя бы для того, чтобы никакой сморчок не мог меня уесть.
Сохранившаяся часть переписки режиссёра с писателем подтверждает рассказ Никифорова. 27 января 1970 года Никифоров писал Куваеву:
«Олег!
Появились какие-то новости. Захотелось тебе написать.
Ванечка не смог тебе объяснить, как и почему такая задержка. Я же не написал сразу. Коротко: в этом есть резон. Два резона.
Первый – ихний. Они определили с тобой срок, придёт он, будет всё исполнено, тогда только они начнут думать о производстве.
2-й резон: запускаться надо с такой натурой ещё зимой. Если сразу после февраля, как думалось, то март уйдёт на «обмен мнениями и пожеланиями», апрель, май и почти июнь на подготовку. Суди сам, что остаётся. Насколько я понимаю, нам понадобится много зимы и снега.
С этой же картиной спешить нельзя. Она должна быть настоящая. С Эдиком [Садриевым – кинооператором. – В.О.] мы к ней подготовимся одной-двумя полнометр-ми картинами, экспериментируя в расчёте на «Чайку». Окончательно «возьмём» Козлова. Это уже удаётся. С ЦК ВЛКСМ идея наша остаётся, будем её развивать…
Сейчас наши планы таковы:
Я говорил тебе, кажется, – «выручая» Козлова, я копнул их сценарий «Спеши строить дом». Втянулись – и сразу же после Нового года написали с Козловым новый вариант. Он всем понравился, картина была на грани закрытия, до меня было четверо, всё свернули. Ухватились за меня. Я – за Козлова и Эдика (его забирал Карпов, это бы нас надолго разлучило). Решили «выручить студию». Это на будущее. Сегодня у Ив<ановско>го [директор киностудии «Беларусьфильм». – В.О.] решился вопрос о запуске. Дадут нам с Коз<ловы>м рб. по 500 и завтра мы в темпе (зима уходит) начнём спасать положение. К маю закончим, «в лучших традициях И.А. Пырьева». Конечно, дело совершенно конъюнктурное и проч. и потому надо делать весело и быстро, а главное – мы трое вместе. И, что очень важно, студия будет нам многим обязана.
Сразу же, «с захлёстом» возьмём ещё что-то поприличнее и осенью закончим. За это время созреет «Птица».
Всё это надо понимать прежде всего как подготовку и ожидание «Птицы». Это у нас, как говорят старики, «программное полотно».
Всё это значит, что – ты продолжай и не беспокойся. Чем раньше будет сценарий, тем лучше вообще, а нам это даст возможность конкретнее планировать бытиё своё.
Этот месяц был пёстрым. Много глупых разговоров, резины с озвучиванием «Люськи». Эта бестолковщина столкнулась с их нуждой ко «Спеши строить дом», трудно им было круто поворачивать, а Цветкова [директор фильма «Берег принцессы Люськи». – В.О.] по инерции гадила, как могла; потом на днях, как прорвало, всё мне разрешают и теперь начинается аврал по обоим фильмам. У «Люськи» перезапись (последняя) с понедельника, дней 5-7 её будут печатать и, если я раньше не приеду, то с копией «Люськи» числа 7-10 – наверняка буду в Москве. Худсовет представляет «Люську» на I категорию.
По поводу 5 частей. Юрист наш давно уволен. Другого нет. Знаю только, что пересчёт сметы мог произойти только во время съёмки с общего и – заказчика – согласия. Вряд ли в то время такое могло произойти. Другого пути – не знаю. Подобное было с «Агитатором Глушковым» (4 вместо 3-х) [имелся в виду фильм «Агитатор Глушков», который сняли режиссёр Валерий Рубинчик и оператор Эдуард Садриев. – В.О.]. Пока им ничего не удалось. Будем при случае узнавать.
…Цветкова иначе ответить и не могла. А что Булавина [главный редактор объединения телефильмов на киностудии «Беларусьфильм». – В.О.]?
Нарочно ничего не писал по сценарию. А как повесть – правильно, что ты недоволен этим вариантом. Повесть могла совершенствоваться без сценарных добавлений (композиции, в част<нос>ти). Главный приём, ход д. был, по-моему, остаться тем же. Монолог-воспоминание (или ещё как в том же роде), больше сложности, кажется, и не надо, хотя вероятна, возможна «многослойность» изложения. (Фу, гадость, этого в твоей прозе не было). А сценарий – совсем другое дело, в смысле подхода. А уж если и там – «монолог», то это слишком серьёзный приём и лучше им попробовать «портить» сценарий, но сценарием повесть – не надо…
Вод таг… Жене – Огромный привет.
Тебе – от Эдика <Садриева>. Он щас в отличной форме.
P.S. Сёдни Марта [редактор киностудии Марта Пятигорская. – В.О.] сказала, что говорила с тобой и вопросила меня: зачем сказал тебе насчёт срока. Объяснил ей».
Я попросил режиссёра уточнить, что это была за история с фильмом «Спеши строить дом», и какое отношение к нему имел Куваев.
– Куваев – никакое, – поясняет Никифоров. – Студия «Беларусьфильм» была тогда завалена заказами из Москвы. Но один заказ забуксовал. Все три или четыре сценария для фильма «Спеши строить дом» оказались очень слабенькими. Из-за этого съёмки постоянно откладывались. Спас ситуацию директор картины Александр Павлович Козлов. Это был уникальный человек легенда, циник, самородок. Остап Бендер ему в подмётки не годился. Мне рассказывали, как в своё время измучился Андрей Тарковский. Ему надо было сдавать курсовую, и требовалась голубятня. Но никто не мог ему помочь. А потом умные люди познакомили его с Козловым. Это был невысокий мужчина – метр пятьдесят, но с сильно развитым торсом. Всё его образование – четыре класса. Однако он имел необыкновенные пробивные способности. Козлов сказал: «Андрюшенька, ваше дело снимать, а моё – найти голубятню». И уже через день проблема была решена. Козлов мог буквально всё.
– Но вам же не реквизит достать надо было?
– Да, моя задача была совсем другая – написать новый вариант сценария. Козлов затащил меня в какую-то комнату, принёс кофе, шоколад, бумаги и сказал: «Славочка, что тебе ещё надо? Говори, всё достану». И запер меня на десять дней, за которые следовало написать новый вариант сценария. В тайне от меня Козлов одновременно такую же задачу поставил ещё перед двумя кинематографистами. Те ребята, правда, запросили ящик портвейна и закусь. Козлов и им ни в чём не отказал. Но через десять дней приятели, всё пропив, сослались на творческую неудачу. Козлов вроде принял их объяснения, а на следующий день бухгалтерия студии прислала им огромнейший счёт за выпитый ящик портвейна и за закусь. Вот так Козлов наказал ребят.
– И по чьему же сценарию режиссёр Юрий Цветков стала снимать?
– Я уже не помню, какие имена он оставил в титрах. Меня он, точно, не указал. И правильно сделал. Цветков потом нашёл свой ключ и сделал неплохую музыкальную комедию.
– Вам бы с Куваевым такого директора в фильм о птице капитана Росса, как Козлов.
– А мы с Олегом именно этого и хотели.
– В своём письме Куваеву вы упомянули ещё Цветкову и Карпова. А это кто?
– Цветкова была директором нашего фильма «Берег принцессы Люськи» и женой режиссёра Цветкова. Но там всё оказалось сложно. После нас её бросили на другую картину. А там случился финансовый катаклизм. Цветкову обвинили в растрате. А она уже ждала ребёнка. Во время следствия Цветков принёс справку, что он – импотент и, по сути, отрёкся и от жены, и от будущего ребёнка. А Цветкову отправили на год или на два в колонию. Нравы у нас были те ещё.
А кто такой Карпов? Это Александр Яковлевич. Наш худрук объединения телефильмов. Хороший был человек. Садриев ему тогда помог снять какую-то военную картину.
К весне 1970 года Куваев закончил первый вариант сценария «Птица капитана Росса». Никифорову не терпелось его прочитать. 3 марта 1970 года он написал Куваеву:
«Чао, Эрнесто!
Кажись, обидел тебя. Извини. Считай по-прежнему детский лепет детским лепетом.
Падло буду, не хотел…
Эта лаборатория (мать ети) у них то ломается, то «цвета не найдут», то ещё чегой-то. Числа 5-го будет последняя, 8-я копия. След<ователь>но, вскоре и повезут всё это в Москву, – это будет зависеть от того, когда у них в Москве соберётся комиссия по категориям (два раза в м-ц бывает обычно). Сразу же тебе сообщу, как только определится срок.
Дела у нас с Эдиком [кинооператором Садриевым. – В.О.] глупые: безделие. Эти кретины завели картину в тупик: к марту очухались, но мы отказались – зима уходит. Это паршиво потому, что до конца года нам работа не светит. Пока план объед-я таков, что всё забито. Паршиво во всех смыслах, хуже всего однако то, что руки чешутся и маразм – так долго не может продолжаться.
Все понемногу в этой истории бл…данули и ушки с ними надо держать топориком.
Я прошу тебя подумать:
Мало надежды, но всё ж, может быть, у тебя там так разворачивается, что можно и в этом году начать. Исходи из таких сроков:
1 апреля ты сдашь, к маю – поправки-доработки. Реж<иссёрская> разработка и подгот<овительны>й период – 2 месяца. Итого уже август. Август-сентябрь ещё можно снимать на Севере, а потом? Короче, сколько чего в смысле натуры. Из расчёта 60 полезных м<етров> при 10-часовом раб. дне (2 серии, вероятно, частей 15-17)
Все эти расчёты не для того, чтобы натягивать и приспосабливаться, нет, это должна быть солидная картина. Тем не менее хорошо бы примерно знать сроки на случай «отхожего промысла» у Эдика <Садриева>, или у меня.
Напиши мне сразу же. Или позвони, мой телефон (снимаю хату) – 373244, часов с 9-ти вечера.
Почитать то, что есть – страшно хочется. Как это сделать? Хорошо бы до того, как ты отправишь в ред<акци>ю. Пока возможность моего приезда связана с отправкой копии. Деньгов мне не платят, потому как не работаю.
Если найдёшь, что крайне нужно, подвалю. Сообщи.
Светских новостей нет, всё глупости. Работа нужна.
Ванюша, по-моему, не изменится: крепко зафиксирован. Ко всему: слегка сплетник. Ну что ж это за космонавт!?
Здоровья тебе. Поклон жене Жене.
Спасибо за письмишко.
Пока.
P.S. Вряд ли меня так просто схавают, – пободаемся. Я только одного боюсь: как бы не увели из-под носа твою «птицу». А так всё хорошо.
P.P.S. Давай сделаем так:
Ты пока не связывай себя никакими подписями (есть у тебя договор и 25% – достаточно), до тех пор, пока мы с тобой лично всё не оговорим».
В своих письмах Никифоров не раз передавал привет Жене. Кто это была? Новая муза Куваева?
– Я всего не знаю. Тогда я думал, что это была жена Куваева. Я впервые её увидел в перерыве между съёмками «Берега принцессы Люськи». Я гостил у Куваева в подмосковном Болшеве. Накануне мы сильно выпили. Утром проснулся и вижу на стуле висит моя рубашка, но выстиранная и отглаженная, рядом оказались и мои выстиранные носки. Я ещё позавидовал Олегу, какая ему женщина досталась. Она ведь приняла меня как брата своего мужа. Женя вообще вела себя очень умно. Она непринуждённо выведала, что я провинциал, что в Москве остаться не смог и был вынужден работать в Белоруссии и что хотел бы побыстрей вернуться назад, а потом деликатно дала понять, что могла бы помочь мне в получении московской прописки.
– Каким образом?
– Через фиктивный брак.
– Не понял. С нею?
– Нет, конечно.
– А Куваев про это знал?
– Женя предполагала, что я эту тему могу обсудить и с Олегом.
– А кем эта Женя была?
– Вряд ли из кино. Скорее из какой-либо редакции. Наверное, надо было проявить тогда любопытство. Но не догадался. Я даже о своём дедушке только недавно узнал, что он родился в Белоруссии. Поздно спохватился.
Почему же Куваев и Никифоров не смогли реализовать свои совместные творческие планы? Почему они не стали вместе снимать розовую чайку? Кто вмешался? Неужели всё сорвалось из-за одного загула Куваева?
– Я думаю, дело не в загуле, – поясняет Никифоров. – Были же у Куваева и раньше срывы. Но мы же справлялись с ними. У Роберта Святополк-Мирского, через которого я и познакомился с Олегом, тогдашняя жена была прекрасным психотерапевтом. Когда Олегу совсем было плохо, он уезжал к Святополк-Мирским в Брест и жена Роберта приводила его в норму.
– Так что же помешало вашим планам? Или кто помешал?
– Я в точности до сих пор не знаю. Могу только строить догадки.
– И какова ваша версия?
– Возможно, свою роль сыграли сложные отношения на киностудии. Уже тогда у нас стали зарождаться свои кланы.
– Вы имеете в виду Виктора Турова? Или Игоря Добролюбова?
– Виктор в начале 70-х годов был обычным парнем. Мы даже вместе с ним квасили. Но он очень хотел перебраться в Москву. А тогда в Госкино многое решал Борис Павлёнок, который раньше работал в Минске. Он Виктора предупредил, что в Москве его быстро сожрут, но вот в Минске у него есть шанс стать королём. И Туров остался в Белоруссии. Но у него оказалась психология кукушонка. Виктор молодым помогал только на словах. Он начал всех ломать через колено. Это же именно Виктор выжил со студии Валеру Рубинчика. Ну а потом пришло время, когда без Виктора на «Беларусьфильме» уже ничего не решалось. Только после его одобрения люди получали квартиры, премии, звания. Кстати, Калинин, который потом стал режиссёром фильма о розовой чайке, тогда был очень тесно связан с Туровым.
– А Игорь Добролюбов?
– Он был в контрах с Туровым. Правда, это ещё ничего не значило.
– Куваев всё это знал?
– Конечно. Я считал, что раз мы с Олегом делали общее дело, то он должен был вмешаться в те споры. Но Олег предпочёл от всего дистанцироваться. Олег постоянно подчёркивал, что он – литератор и что ему не до киношных интриг. Меня это, не скрою, сильно обижало.
– Ходили разговоры, будто Добролюбов хотел по повести Куваева «Азовский вариант» снять фильм. Это так?
– Конкретно про «Азовский вариант» ничего не знаю. Не слышал. Но то, что у Игоря к Куваеву имелся интерес, это так. Я это почувствовал ещё году в семидесятом.
– А кто ещё на «Беларусьфильме» проявлял интерес к прозе Куваева?
– Да многие. И Виктор Туров, и Виталий Четвериков, и Валерий Рубинчик. Были и другие режиссёры. Понимаете, на «Беларусьфильме» до этого главенствовала военная тема. Но нельзя же было все годы делать фильмы только про партизан. А Куваев появился с джеклондонскими мотивами. Повеяло романтикой. И это многих увлекло.
– Почему же съёмки фильма о розовой чайке отдали Николаю Калинину?
– Повторяю: это до сих пор для меня остаётся загадкой. А попробуйте поговорить с оператором Димой Зайцевым. Я вам сброшу его контакты.
– Хорошо, поставлю вопрос по-другому: Куваев мог вас отстоять, если бы захотел?
– Безусловно. Он ведь очень хорошо разбирался в людях. Он не мог не почувствовать Калинина и не насторожиться. Он должен был увидеть нашу разницу с Калининым. Понимаете, я был провинциалом. До пятнадцати лет я жил на юге России. Потом родители уехали в Забайкалье. Мы все были опалены войной. Может, поэтому мы все грезили романтикой. У нас в детстве любимой игрой было как можно быстрей отыскать на географической карте дальние точки, к примеру, Кушку. Когда я читал сценарий о розовой чайке, у меня всё внутри трепыхало. И вдруг этот сценарий уплыл к Калинину. Я страшно ревновал. А Куваев дистанцировался от всего.
– Кто мог бы всё переиначить: директор «Беларусьфильма» Ивановский, главный редактор творческого объединения телефильмов Булавина или ещё кто-то?
– Булавина? У нас её за глаза звали цепным псом коммунизма. Она на худсовете запросто могла задать режиссёру вопрос, советский ли он человек. Говорили, что до кино Булавина работала следователем и вытворяла страшные вещи. Но, думаю, если бы Куваев вмешался, она бы прислушалась к его мнению.
Не допущенный к съёмкам фильма про розовую чайку, Никифоров вспомнил про диплом во ВГИКе. Ему предложили экранизировать детскую повесть Юрия Яковлева «Зимородок». Съёмки прошли быстро. Но на сдаче Никифорову напихали кучу замечаний. Начальство взбесила игра Владимира Самойлова. Заместителю председателя Госкино Павлёнку причудилось, раз герой Самойлова долго считался безвестным, то он происходил из штрафников, а это допустить было никак нельзя.
– Я уже готовился к пересъёмке многих сцен с участием Самойлова. Но вдруг в Минске появилась из Москвы секретарь ЦК комсомола. Она где-то похвалила меня и после этого от меня ненадолго отстали. Я только вклеил в готовый фильм одну новую реплику типа «Орден его нашёл», чтобы ничто Павлёнку не напоминало штрафников.
К слову, тогда же был выпущен и фильм «Идущие за горизонт». Но Куваева эта картина сильно огорчила. Какими только словами он не поливал режиссёра Калинина. Но поздно было пить боржоми. Разве не Куваев упустил человека, который мог бы сделать действительно серьёзную картину о романтиках?!
Справедливости ради замечу, что и Куваеву, и Никифорову, да и Калинину потом было несладко. Калинина вскоре убили. Быстро сгорел и Куваев. А Никифорова ещё долго преследовал Павлёнок.
– Уже был 78-й год, – вспоминает Никифиров. – В Госкино организовали просмотр моего нового фильма «Обочина». Пришёл Павлёнок. Когда пошли титры, он раздражённо заметил: опять этот Самойлов. А потом Павлёнок увидел и фамилию Булгаковой. «Ой, – не выдержал он, – ещё и Майя». А Майя только что зашла в зал, и Павлёнок в темноте её не увидел. Ему все стали шептать, что Булгакова тоже в зале. Павлёнок немедленно поправился: «Ну Майя Булгакова – это всегда хорошо». А когда началось обсуждение фильма, Павлёнок брякнул: мол, когда Никифоров начнёт снимать других актёров, мы поймём – режиссёр он или нет. Я потом с директором фильма зашёл в ближайший ресторан, хлопнул фужер коньяку и вернулся в Госкино. А Павлёнок куда-то исчез. Полчаса я шатался по коридорам, пока с ним не столкнулся. Я подошёл к нему очень близко и прямо спросил: «Что ж вы меня каждый раз о колено ломаете?». А у него ни один мускул даже не дрогнул. Это потом я узнал, почему Павлёнок меня не испугался. Он был уверен: раз человек выпил, то бить не станет. Когда я выговорился, Павлёнок пальцем нежно провёл по моему подбородку и сказал, что если он всегда меня будет только ласково гладить, то я никогда ничего не почувствую и ничего не пойму. Правда, потом на другой пьянке Павлёнок вдруг поднял тост за меня и дал Турову указание беречь меня.
Что тут сказать? Наши чинуши слишком поздно прозрели. Сколько они всего упустили! Они и Калинина не сберегли. И Куваеву не помогли. И много навредили Никифорову. Да и сейчас чинуши не всё поняли. Иначе б они давно помогли Никифорову запуститься с четырёхсерийным фильмом по замечательному роману Владимира Короткевича «Христос прилетел в Гродно».
Все-таки Куваев выше, обширнее и глубже кинематографа, как и вообще литература.