НЕВЕСЁЛЫЕ МЫСЛИ ЧЕЛОВЕКА, ПОТЕРЯВШЕГО АПОЛИТИЧНОСТЬ
Рубрика в газете: Полоса для всех и ни для кого, № 2018 / 20, 01.06.2018, автор: Николай ВАСИЛЬЕВ
Аполитичность я потерял в Петербурге, прожив там пару лет после института. Возможно, потере этой способствовала жизнь: я мыкался по съёмным углам – то у окраинных алкоголиков, то у бывшего (?) бандита из Челябинска, потом у вполне интеллигентных людей рядом с Финляндским вокзалом, потом у Тучкова моста, где мой сосед в итоге свистнул у меня плеер – потом полгода у приятеля на Петроградке, в маленькой квартирке с постоянным ремонтом.
Работал я тогда то продавцом – водонагревателей ли, кафельной ли плитки – то охранником в книжном магазине, то контролёром на платной автостоянке. Через пару лет я понял, что обеспечить себе спокойную жизнь на таких вакансиях нельзя: концы с концами будут сходиться едва-едва, при условии постоянной борьбы за рабочее место. То, что ты где-то работаешь – 5 дней в неделю, по 8–12 часов, – ещё не говорит о том, что ты не бедствуешь. Тем более, снимая жильё в Питере. Нормальной работы в северной столице мало, найти её нелегко – а лишившись, легко остаться ещё и без жилья.
Грубо говоря, я понял, что непосредственной заботы обо мне у государства нет. Мне не полагается ни трудоустройство по специальности, ни реальный прожиточный минимум, который, на самом деле, никак не может составлять менее 25 000 рублей. Ни в Москве, ни в Питере, ни в провинции. Обеспечить своё существование я должен сам, своим трудом, востребованными способностями, знакомствами и везением.
Как-то раз мы с другом стояли поздно вечером на Александро-Невском мосту, и я вдруг сформулировал мысль. Товарищ у меня умный, склонный к серьёзным разговорам, – да и сам я, что называется, филолог – а политика и история есть темы, для умной мужской беседы неизбежные. И я вдруг подумал, глядя на чёрную блестящую Неву, что та страна, которая существует сейчас, – это просто обломки Советского Союза, сгруппированные в определённой конфигурации, принадлежащие определённым людям и силам. При этом я чувствовал, что уже ничем, по большому счёту, не связан даже с 80-ыми, в конце которых родился, не говоря о более глубоких пластах. Поколения интеллектуальных «дворников и сторожей», куда я хотел вписаться, давно не существовало; в дворники, сторожа, контролёры, да пусть даже в продавцы шли те, кто не мог пойти никуда больше, и отношение к этому контингенту у работодателя было, мягко говоря, неуважительным. Предполагалось, что человек, поставивший себя в такие условия и вообще, похоже, не очень озабоченный заколачиванием нормальных денег – сам себя не уважает. Продавец, впрочем, мог в этом раскладе как-то крутиться и вертеться, надеясь на проценты с гиперактивных продаж – но я лично не вертелся. Хотя работал неплохо: как-то раз, на дне распродаж в «Максидоме», продал 12 бойлеров – девять «своей» и три конкурирующей рядышком фирмы, промоутер которой ушёл домой пораньше. 12. В этот же день меня уволили.
Мой коллега по перу Дмитрий Чёрный сказал бы, что таков капитализм. Да, наверно, капитализм циничен и по-своему беспощаден. Другой вопрос, обратима ли история и можно ли в ней «перепрыгивать через ступени» назад и вперёд. Можно ли вообще заикаться о коммунизме, социализме – в стране, пережившей развал СССР и полностью втянувшейся в капиталистический мир? Не с нравственной точки зрения «можно ли» – а в том смысле, что путь выбран, выбор сделан, и его не переиграешь.
Жёсткая сталинская власть, до 60-х державшая страну в кулаке, привела к противоречивым последствиям. С одной стороны, мы провели индустриализацию и выиграли, с немыслимыми жертвами, войну. Построили, ценой репрессий, новое общество. Стали сверхдержавой, да. С другой стороны, после смерти Сталина гайки начали раскручиваться – просто потому, полагаю, что все помнили карательный кошмар и не хотели его продолжения. Всё, что в той или иной степени держится на сильном страхе, большой крови, смерти миллионов – при первой же возможности распадается или трансформируется. Человек всю свою историю пытается ужиться с насилием и каждый раз балансирует на грани краха, на грани невозможности с этим зверем совладать – и когда число жертв переступает некий предел, империя даёт трещину. Потому что компромисс с насилием возможен только до этого предела. Точнее, только до этого предела общество ещё может как-то убеждать себя в том, что оно – не ад на земле.
В 70-х, если вспомнить статью рок-поэта Ильи Кормильцева «Великое рок-н-рольное надувательство», часть партийной номенклатуры захотела обычного, нормального, буржуазного обогащения и комфорта – и начала перестройку системы, использовав для этого, в числе остальных инструментов, молодёжь и модную тогда рок-музыку. Антисоветчиками советские рокеры, по сути, не были. Ребята просто хотели, чтобы власть к ним прислушалась. И к ним прислушались – но в интересах смены власти и давно надоевшего комсомольской верхушке курса. Да, людям захотелось пошлых канареечных мещанских благ, и коммунизм, чуть-чуть перефразируя Маяковского, «канарейками был побит». Впрочем, у высшего руководства эти «канарейки» всегда имелись. Потому что человеку, видимо, в принципе нужны комфорт и достаток (и это я очень хорошо чувствовал, снимая в Питере комнаты и продавая кафель). Ананасы в шампанском и прочее буржуйство – обратная сторона большой войны и многочисленных лагерей. Престижная пошлость – изнанка бедности и насилия.
Так или иначе, в стране сменилась власть, после чего она распустила союзные республики и пошла по пути интеграции в мировое сообщество. В сторону, странно сказать, демократии. Видимо, Советский Союз и правда был именно что развален, развинчен, брошен – «просрали страну», как любят говорить мужчины определённого возраста – но тенденция эта, кажется, пошла с заката 50-х. С того самого времени, когда народ вроде бы был един после пережитой войны, и везде вроде как был железный порядок. С тех самых времён, которые коллега Чёрный зовёт «эпохой», верхушку режима потянуло к либеральным переменам. И в итоге – надо признать, что социалистический проект был провален. Советская ментальность соскочила с людей молодого и зрелого поколений, попытки снова внедрить её в наши сердца и головы выглядят искусственно и нездорово – а люди старшего поколения никуда от этой ментальности не делись. По сути, мы имеем два разных общества, между которыми невозможна «стабильность», какое-то статическое равновесие. Должен быть перевес – и очевидно, что в сторону молодёжи, какой бы испорченной и бездуховной она не казалась людям старой закалки. Попав на рельсы «общества потребления» – надо строить развитое, богатое, свободное общество потребления. В котором социалистические взгляды, течения, партии должны быть прививкой от несправедливости и чрезмерного социального расслоения – а последнее у нас, тоже приходится признать, налицо.
Стоило ли доверять Западу и его идеологии – один вопрос. Стоит ли портить с ним отношения через 20 лет отечественного капитализма, при котором мы живём тем, что продаём сырьё и пользуемся, при всём «импортозамещении», западными брендами, а власть держит активы в западных банках – а 20 миллионов работающих россиян находятся за чертой бедности – другой вопрос. Чисто стратегически, с точки зрения потраченного времени и ресурсов, имеющихся возможностей, сделанных и не сделанных шагов? Стоило ли идти на изоляцию и обособленность, будучи уже втянутыми в мир и не имея до сих пор ни конкурентоспособной промышленности, ни сельского хозяйства, ни науки, ни IT-технологий, ни нормальных, эффективно работающих демократических институтов?
В 2000-х нас грели цены на нефть. Так хорошо грели, что многие экономические реформы, проекты этих реформ – были остановлены и отложены в долгий ящик. Теперь долгий ящик, похоже, тоже куда-то отложили. А казалось бы, с нефтяным подспорьем можно было строить тот капитализм, действительный уровень которого индексируется окладом продавца, рабочего, журналиста. Можно было, но пришли мы к тому, что ничего толком не построено, и никакие «санкции», никакое «импортозамещение» не сделает нас сильней. Повод есть – причинам неоткуда взяться.
Это было одно и то же чувство на берегу Невы – что ничего принципиально нового после Союза не появилось, всё вокруг стоит на его разрушенном фундаменте – и что «связь времён» распалась, и историческое прошлое абсолютно от нас оторвано. Ничего и ни для чего. Теперь тебе нужно просто работать и зарабатывать. Не особенно важно, что именно делать – скорее всего, что-нибудь продавать – главное, побольше зарабатывать. Получается – норм, не получается – лузер. Вот и всё. Вокруг пилится бюджет, берутся взятки, осваиваются средства – дай Бог, если при этом хоть что-то где-то нормально построят – тлеют свалки, горят торговые центры, казаки хлещут нагайками людей на митингах, люди с Болотной площади до сих пор сидят, 20 миллионов выживают, население давно люмпенизируется по самому краешку криминала, пенсионный возраст повышается, цены растут, особенно непостижимо – на бензин, с нашей-то могучей нефтью – а ты зарабатывай, пока можно.
90-ые годы, кажется, не прошли. Просто их хищнический хаос несколько приморожен, как и немногочисленные и едва наметившиеся достижения. Теперь нам зияет тревожная и затянувшаяся пауза в развитии, когда назад пути уже нет, а путь вперёд под большим вопросом. И мы, оборачиваясь к прошлому, цепляясь за него, пытаясь вернуться к былым ценностям в отсутствии нынешних и будущих – оказываемся нигде.
Николай Дмитриевич Васильев родился в 1987 году в городе Череповце. Окончил Литературный институт в 2010-м. Жил в Санкт-Петербурге, Москве, Череповце, сейчас проживает в Москве. Стипендиат Форума молодых писателей в Липках 2014 года. Автор книги стихов «Выматывание бессмертной души», вышедшей в московском издательстве «Стеклограф» в 2017 году. С зимы 2018-го – корреспондент «Литературной России».
Так что ви прэдлагаитэ, гаспадын Васыльев?
Канкрэтнэе, пажалуста!
Ви толка абрысовалы праблэму.
А нада прыдлагат спосаб ийо рэшэныя!
90-ые годы, кажется, не прошли. Просто их хищнический хаос несколько приморожен, как и немногочисленные и едва наметившиеся достижения. Теперь нам зияет тревожная и затянувшаяся пауза в развитии, когда назад пути уже нет, а путь вперёд под большим вопросом. И мы, оборачиваясь к прошлому, цепляясь за него, пытаясь вернуться к былым ценностям в отсутствии нынешних и будущих – оказываемся нигде.