Платон БЕСЕДИН: «Мало подлинного!»
Рубрика в газете: Зло банально, № 2020 / 45, 03.12.2020, автор: Платон БЕСЕДИН
Платон Беседин родился в Севастополе в 1985 году. Писатель, публицист, телеведущий. Автор романов «Дети декабря» (2017), «Учитель» (2014), «Книга Греха» (2012), сборника рассказов «Рёбра» (2014) и книги публицистики «Дневник русского украинца» (2015). Публикуется в литературных журналах («Нева», «Дружба народов», «Октябрь», «Наш современник», «Юность» и др.). Колумнист ведущих СМИ («Известия», «Сноб», «Литературная газета», «Московский комсомолец», «Культура» и др.). Лауреат и номинант премий «Русский букер», им. Леонова, «Ясная Поляна», «Золотой Дельвиг», «Национальный бестселлер» и др. Рассказы переведены на итальянский, английский, французский и немецкий языки. Автор и ведущий аналитической телепрограммы «Точка сборки» на каналах «Крым24» и «Первый Крымский».
– Давно ли ваш читательский интерес переходил в читательский восторг? Что в приоритете – проза или поэзия, книги или журналы, бумага или «цифра»?
– Хороший вопрос. Действительно, с годами утратилась прежняя способность очаровываться книгами. Теперь, наоборот, всё чаще – как бы дотянуть до последней страницы. Чтение, оно ведь вообще такое – требует особого состояния. И кто бы там что ни говорил – век тоже влияет. Сейчас, когда всё доносится картинками, отчасти истончается сила, влияние слова. И это порой касается и меня.
Был момент, когда я в принципе утратил способность читать. Навалилось очень много проблем – и книги больше не имели никакого влияния на меня. Пришлось восстанавливать навык читателя. Это удалось.
Что очаровало в последние годы? Привело в восторг? Олег Павлов, Малапарте, Лимонов, Литтел с его «Благоволительницами». И ещё я перечитал «Это я, Эдичка». Она вытянула меня с того света отчасти – и я сейчас не шучу.
Читаю я, в основном, прозу. Хотя обязательно нахожу время и для православных книг. Качественная публицистика – обязательно. Розанов, к примеру – без него я не обхожусь. А вот поэзию я не читаю от и до, но в моём читательском рационе, если так можно выразиться – обязательно 3–4 стихотворения, прочитанных перед сном. Это помогает.
Читаю я исключительно и только в бумаге. У меня есть, конечно, ридер, но он где-то валяется. Уже и не вспомнить, где. Я старомоден. И тому есть простое объяснение. Кто бы что ни говорил – восприятие с бумаги принципиально иное, нежели с экрана. К тому же книга живая. Она буквально хранит слёзы своих читателей, помнит их прикосновения, вздохи. А что ридер? Слеза упала – смахнул, и всё. Книга – это, прежде всего, ощущение дома. Вот она – на полочке, хорошо.
– Недавно прочёл у молодого сибирского поэта новое стихотворение, завершающееся знаменитой ахматовской рифмой «умру-на ветру». Когда я обратил его внимание на это, тот ответил: «Ничего страшного!» А вы как считаете?
– Мне трудно оценивать качество поэзии. Но я точно знаю, что много в ней сегодня заимствований, слишком много, прямых и непрямых. И следить за этим никто не собирается от слова «вообще». Но это происходит во всём мире. Наше существование превратилось в матрицу, в сад расходящихся гиперссылок. Перескакиваем с одного на другое – такой вот танец с тенями, где они отражаются друг от друга.
Подлинного вообще стало маловато в этом мире. Какие-то очень сумбурные вещи становятся догмами, а проверенные истины, наоборот, отпадают. Фокус в том, что нет знаний, но есть иллюзия доступности знаний. Миллионы людей уверовали в то, что они владеют информацией, а, следовательно, владеют и миром. Добавьте к этому идиотский постулат о том, что мнение каждого имеет значение в любом вопросе – и получите убийственный коктейль, которым нас всех потчуют.
Когда-то Guns’n’roses назвали альбом «Используй свои иллюзии» – именно этим сегодня занимаются миллионы людей, уверенные в собственной значимости.
– Необходимые составляющие поэта – любовь к языку, чувство прекрасного, наблюдательность, отзывчивость. А что ещё?
– Опыт страдания, безусловно. Но это касается всего творчества. Меня тошнит от сытых поэтов. Яркий пример тут – Гребенщиков. Он был и остаётся очень и очень важным для меня, но его последняя работа совершенно отвратительна. Это какое-то блеяние на заказ. И подобное я могу сказать об очень многих, слишком многих. Литература потеряла немало отличных писателей именно из-за их сытости.
– В людях поселился страх заболеть коронавирусом. А какая зараза страшнее – вирусы наживы, равнодушия, бездарности?
– Коронавирус – это не болезнь в её привычном понимании. Это одновременно и биологическое оружие, и бич Божий. Хотя, да, так говорили и о чуме. Люди вообще любят эксклюзивное зло, хотя зло, как правило, банально. Вот и наделяют его сверхспособностями. Но коронавирус меж тем, действительно, особая вещь. Очень хитрая – она обладает интеллектом. И при этом пандемия – это своего рода гигантская аллюзия, зловещая и жестокая, на то общество, в котором нам довелось жить и которое мы сами создали. Это общество тотального одиночества, где каждый существует в отрыве от другого, где все лелеют личную свободу – и подобное превратилось в фетиш, но никто не хочет и не готов жертвовать хотя бы крохами своей свободы, давно ставшей вседозволенностью, чтобы помочь, защитить другого.
И смотрите, ведь при всём этом Китай справился с дрянью, а Европа, мир западный, как и Россия, гибнут под коронавирусным натиском, потому что побеждает в конечном счёте общество коллективистское, а не индивидуалистическое. То есть, да, мы должны сохранять социальную дистанцию, но при этом душевно, морально, ментально обязаны оставаться вместе.
– Лауреаты первой премии «Лицей» получили по 1,2 млн руб. Не многовато ли для делающих первые шаги в литературе?
– Заешь, когда свои раздают деньги своим, то получается именно так. С барского плеча. Дело не в суммах – дело в том, кому и, главное, как выдаются такие суммы. Это же абсолютно камерная история. То, что я в принципе наблюдаю в работе с молодыми авторами – совершенно чудовищно. Чему их учат? Как правило, учат их исключительно освоению в литературной тусовке. Но есть и другая сторона: молодых ребят поддерживают – без этого того же нельзя. Мечтаю, конечно, о прозрачности, об объективности подобных историй, но… стараются, наверное.
– Почему писателям-профессионалам не платят госстипендию 30 000 в месяц?
– Возможно, потому что государству плевать на писателей. Более того, в трудовом реестре Российской Федерации – так же это называется? – нет профессии «писатель». Просто не существует. Прошли те времена, когда первые лица государства писали на полях книги «сволочь». Прошли в принципе времена литературы. И это сейчас не брюзжание, а констатация факта. В русском народном сознании, если угодно, писатель ещё остаётся этакой священной коровой, но остаётся ли сознание коллективное народным и русским? Боюсь, что всё больше писатель – это либо юродивый, либо делец. Первый ряд писателей России сегодня всё активнее занимают такие персонажи, как Водонаева и Бузова. Ну, или в лучшем случае Верочка Полозкова.
– Вопрос на тему Госпремии критику Курбатову. Как думаете, всколыхнёт ли эта награда интерес к его творчеству?
– С колоссальным уважением отношусь к Валентину Яковлевичу, но никакого всплеска интереса к его творчеству, безусловно, не случится. Не случилось, собственно, как мы видим. К слову, в том числе, и потому что нет интереса к самой Госпремии. Кто о ней и что слышал? Она известна лишь в узком кругу, а там и без того знают блестящего Курбатова.
У нас когда-то была советская книжная история – она не имела аналогов в мире. И такого счастья больше не случится. Счастья – поймают меня на слове? Да, счастья для одних. И страданий для других – таких, как Шаламов или Платонов, но эти страдания тоже по-своему помогли им. Так вот, после советской системы мы взяли за основу западные образцы – извратили их. В итоге получили премиальную литературу, похоронившую литературу русскую. Потому что это подделка, обман. Да, вручение какой-нибудь премии повышает интерес к книге, но потом читатель берёт её в руки – и всё понимает, как его обманули, что подсунули. А если не понимает, то этот читатель – дурак, и будет он штудировать «премиальную литературу» вместе с какой-нибудь Донцовой или Анной Тодд.
Ставка на премии сыграла лишь с теми, кто обогатился на них. А ими, по сути, заправляют мафиозные кланы.
– Представьте: летят в самолёте прозаик, поэт, драматург, переводчик, критик. А на всех только два парашюта. Кому бы их выдали?
– Я не кровожаден, Юрий. Однако скажу вот что: прозаики, поэты, драматурги – творцы, одним словом, пусть и посмеялся бы над нами Пелевин, говоря о криэйторах – они повсюду, они в первый ряд лезут и там подчас себя неплохо чувствуют. Критик и переводчик – это иное, это те люди, благодаря которым литература живёт и доходит до читателя. От них зависит очень и очень много, а в наше время подобный труд – особенно неблагодарный. Посмотри, что происходит: всё захламлено, зашлаковано текстами – а помочь разобраться в них, в этих потоках абсолютно некому.
И прежде всего потому, что мы потёрли критику и переводное дело как институт. Есть отдельные подвижники, есть отдельные герои, но в целом – беда. Потому что критики превратились в обслуживающий персонал, в работников отдела маркетинга – они строчат свои рецензии: им надо похвалить этого и надо того. Коллективная галинаюзефович чудовищно предсказуема – я знаю, кого она станет хвалить и почему. Это обслуга тех, кто продаёт книги. А что стало с переводами? Я не жду от современных переводов мощи Маршака или Райт-Ковалёвой, но можно хотя бы не позориться и делать текст без ошибок? Ведь до чего дошло: эти бездари не могут нормально перевести автобиографию Джонни Роттена или биографию Black Sabbath – что уж говорить о художественной литературе? Потому что – поток, коммерция, конъюнктура. Переводчик, к слову, сегодня особенно важен и тем, что наша книжная индустрия – эта фашистская диктатура – подсадила читателя на переводное чтиво. Вот купите этого модного автора и купите того. Я готов читать Элис Манро или Кутзее – с радостью, но для чего мне очередной «светоч английской литературы», если он совсем не светоч? И повторюсь: тем важнее настоящие критики и переводчики – это, без преувеличения, подвижники, на которых, к слову, всегда и держалась литература, особенно русская.
– Прилепин считает, что Водолазкин достоин Нобеля. А вы так о ком сказали бы?
– Прилепин, скажем так, преувеличивает. Вся эта его игра в то, что мы не потеряли русскую литературу, она просто нелепа. Когда он начинает вещать о том, что у нас есть этот и вот этот, а ещё этот… Даже Гоголя при жизни никто не знал. Это всё абсурд – елозанье задницей по царским стульям. И цель тут одна – сказать, что среди всех этих достойных я самый лучший и замечательный.
Из русских писателей Нобеля были достойны Лимонов, Маканин и Павлов. Я говорю, конечно, про последние годы. И я сейчас беру их, а не свои критерии. В реальности же если кому и могли бы дать, то исключительно Улицкой.
Но фокус в том, что сколько бы нам ни вещали о премиальности нашей литературы, на неё на Западе всем глубоко плевать. То есть, вообще плевать. И для того мы сами всё сделали. Наша литература в последние годы стала переводной. Пишет российский автор на русском языке, но выведено всё это так, будто мы читаем какой-нибудь переводной роман иностранного автора – причём, не первого ряда. Мы утратили самость собственной литературы. Или, как сказали бы горе-менеджеры, эксклюзивность. В том мы сами виноваты. Ну и фактор второй – мы сейчас, в смысле как страна, не в том положении, чтобы мир интересовался нашей литературой. И пока у нас весь литпроцесс будет работать на популяризацию такого симулякра, как романы Яхиной, улучшений не будет – только хуже.
– Как живётся, когда не пишется?
– Я отвечу на данный вопрос коротко: мне живётся лишь тогда, когда пишется.
– Какой должна быть строка – звенящей, магнитною, влажной?
– Строка должна быть разной, тут всё зависит от контекста, от темы, от художественной задачи. Один из признаков бездарности – неуместность тона. Я помню, как на одном из литературных конкурсов, где мне довелось работать в жюри, прочитал: «Трупы плавали в воде слоями, точно кровавый торт». Что-то в этом духе. Та девочка писала о 35-й батарее. Это место, где оставались последние защитники Севастополя во время Великой Отечественной войны. Место одновременно трагическое и великое. Понятно, что девушка хотела передать атмосферу, но вышло вот так – гадко. Интонация и ритм – это очень важно для качества текста, возможно, первостепенно важно.
– Графоман – кто говорит: «Пишу не хуже других!» А для вас это кто? Чем опасно сообщество графоманов?
– Тем же, чем опасно сообщество глупцов. Потому что, как писал Бонхеффер, глупость страшнее злобы. Глупость действует как растворитель: поглощает любое здравое зерно и доводит его до своего состояния. У меня ощущение, что мы вязнем в этом состоянии – точнее, уже увязли в нём. Вот вы говорите – графоманы. Но какой главный тренд сегодня, везде и повсеместно? Это мода на непрофессионалов, их доминирование. Мир захватили откровенные бездари. То есть, раньше люди тянулись к тем, кто лучше, старались чему-то научиться – человечество, шатаясь, дурея, но порою стояло на плечах гигантов. А сейчас? Все эти лидеры общественного мнения орут: я такой же, как вы – свой пацан. Не надо быть слишком умным. Да умным вообще быть опасно. И вредно. Сегодня в моде непрофессионалы и дилетанты – от Дудя до Моргентштерна. Неслучайно у молодёжи излюбленное словцо в лексиконе easy.
– Почему поэты, пишущие бездонные стихи, сами нередко если не на дне жизни, то на её обочине?
– А тут комплекс причин, Юра. С одной стороны, чисто бытовая. Ну не может быть поэт человеком, адаптированным к мещанской жизни, чтоб с хорошей такой работой, солидный такой. Есть исключения, но именно что исключения. И второе – это, впрочем, более глубинное продолжение первого – мы же знаем, из чего рождаются великие строчки. Из страдания, как правило, из отчаяния, из неустроенности. Из кровь хлещет, из боли. И вот смотри: у человека настроен особый фильтр, есть особая связь с высшим, божественным, прекрасным – ну а как ему примириться с тем, что внизу? Это, впрочем, не означает, что надо вести себя по-скотски, оправдывая подобное мерзкое поведение собственным талантом и невозможностью жить в этом приземлённом мире.
– Русский язык стремительно меняется – в него активно приходят заимствования, смайлики, новые грамматические конструкции. К чему это может привести?
– Ох, это тема для отдельного интервью, а лучше для круглого стола. И их, к слову, проходит немало, но результат? Язык – он, мы помним из Гоголя и Чуковского, живой как жизнь. А та меняется – она не может не меняться. И язык полнее и ярче других отражает происходящие метаморфозы. Но есть и оборотная сторона: язык – это душа народа, поэтому она тоже в конечном счёте видоизменяется – оцифровывается, и вот это уже совсем печальный процесс.
Можем ли мы противостоять ему? В глобальном смысле полагаю, что нет, а вот в локальном – обязаны. Потому что во все времена именно русский язык во всём своём могуществе и великолепии оставался оберегом и спасением нашего народа, а также лучшим проводником силы. И пусть кому-то мои слова покажутся высокопарными, но, на мой взгляд, патетика тут в полной мере оправдана. Ну а сохранением языка, как и его правильным развитием должны заниматься писатели – это своего тайное общество. Орден Священного Русского Языка.
– Писатели идут в политику – скажет ли им за это «спасибо» русская литература?
– Нет, не скажет, конечно. Наоборот. Большинство из них и так писать не умело, а стало совсем печально. Нельзя усидеть на двух стульях – даже лучшим это не под силу. Они, конечно, мнят себя писателями, но на самом деле пишут всё хуже и хуже. Тут проблема в другом – в том, что этим горе-политикам и русский народ спасибо не скажет. Хотя, на мой взгляд, тот же Сергей Шаргунов действительно многое делает для людей. Мне симпатично его депутатство.
И да – предвосхищаю твой вопрос: мол, Платон, ты же сам пёр в политику. Отвечаю – никогда. Я лишь комментировал процессы. Но была в моей биографии страница, когда я собрался баллотироваться в депутаты Законодательного собрания. Но! Я прекрасно осознавал, что к выборам меня не допустят. Таких, как я, не допускают к власти. Люди были готовы за меня проголосовать – это показывали все предварительные опросы, и чиновники местные просто испугались, если не сказать грубее. Такой, как я, быстро бы рассказал народу, людям, кто там в Законодательном собрании на самом деле. Ох, вскрылась бы вся их подноготная. Они ведь трутни и тараканы. Кстати, как-то я назвал их так – и что ты думаешь? Они стали писать жалобы в полицию и другие инстанции. А ведь это всего лишь литературный образ. Как у Салтыкова-Щедрина. Но они ж, глупенькие, не читают.
А шёл я на выборы, чтобы опробовать метод Гюнтера Вальраффа – был такой отличный публицист. Ну и чтобы закрыть гештальт: мол, пробовал – не пустили. Так что нет ко мне претензий. Почти все те писатели, кто прёт во власть – все они работают с тем, с кем надо. Но не я. Я сам по себе.
– С точки зрения писателя – что такое оптимизация усилий?
– Умение отсечь лишнее, прежде всего. Помните, как говорил Диоген: «Надо жить так, чтобы не зависеть от жизни?». Вот для писателя это «золотое правило». Если говорить уж совсем рационально, то писателю необходимо получать из жизни концентрат для творчества, а всё остальное – это вериги. Писатель одинок и эгоистичен. У меня, к сожалению, подобный образ жизни так и не получился. Я писал в перерывах, а большую часть жизни занимался жизнями близких и вообще людей, помогал им – не себе.
– Если бы встретили сейчас себя молодого, что сказали бы, от чего отговорили бы?
– В плане литературы? Постарался бы отговорить себя от литературы в принципе. Голосом Де Ниро или Аль Пачино сказал бы: «Это проклятое дело, сынок. Не влезай – убьёт». Другой вопрос – боюсь, что отговорить себя бы не удалось. А в плане общих рекомендаций – занимался бы спортом. И главное – научился бы выделять ключевое. Большую часть своей жизни я прожил как Робин Гуд – на моей доброте и отзывчивости ездили все кому не лень. И в результате заездили, надорвали. Поверьте, как проигравший я знаю, что говорю: больше всего бываешь наказан за свою доброту.
– Прогресс в спорте – это переход количества в качество. А в литературе тот же принцип?
– Чуковский говорил: «Я не слишком высокого мнения о своём таланте, зато я настойчив и трудолюбив». Это правильная формула. Ведь если раскладывать математически, то в литературе, как и в спорте, талант должен сочетаться с трудолюбием, и, конечно, очень важна – может быть, более всего даже – удача. Но всё это – упрощение, а вариаций – множество. Поэту нужно, к примеру, уловить импульс, отблеск божественного, а романисту важно иметь крепкую задницу. Можно писать много, но без толку. Дух творчества дышит, где хочет – свободно и непредсказуемо.
– Лучший способ монетизации литспособностей?
– На этот счёт мне вспоминается хрестоматийное: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи». Большинство занимается, кто чем… Монетизируют не способности свои литературные, а, как правило, пронырливость. Это тоскливо и печально.
– Какого памятника не хватает Севастополю?
– Список долог. Очевидно, например, что не хватает памятника губернатору и адмиралу Михаилу Лазареву. Это поистине замечательный человек, сделавший очень много для Севастополя. Это, поверьте, не просто слова – адмирал превратил, к примеру, Хребет беззакония с его лачугами, хибарами и злачными местами в прекрасный Центральный холм. Очень достойный человек. Когда-то памятник ему стоял в городе – о нём ещё критически, с едкой иронией писал Данилевский, – но война уничтожила. А теперь лишь бюст Лазареву, подаренный Татарстаном. «Это несерьёзно!» – как говаривал один киногерой.
Несерьёзно и то, что у нас нет памятника Льву Николаевичу Толстому. Это как вообще? Позор!
Лично я бы обязательно поставил если не памятник, то бюст Лимонову у Матросского клуба. Ведь именно там впервые после развала Союза лимоновцы в 1999 году вывесили российский флаг, запаявшись изнутри, и явили всем лозунг «Севастополь – русский город». Тогда это не было трендом.
Я бы обязательно поставил бюст Владимиру Петровичу Крапивину. Поставил бы его возле третьей гимназии или на улице Шестая Бастионная. Именно по книгам Крапивина десятки тысяч людей влюблялись в Севастополь. Толстой и Крапивин – это два лучших, как бы сказали сегодня, имиджмейкера моего родного города.
– Кому из режиссёров доверили бы экранировать вашу прозу?
– Я бы в принципе не отказался от экранизации своей прозы. Вопрос: захотят ли? Хотя у меня есть весьма кинематографические вещи. Так что это вопрос скорее из серии «помечтать». Но если ты спрашиваешь, то помечтаем, Юрий! Я бы хотел, чтобы «Книгу Греха» экранизировал фон Триер. Ему бы понравилось. Какие-то повести из «Дети декабря», определённо, идеально бы легли в канву того, что делает Юрий Быков. Ну а в идеале я бы, конечно, хотел поработать с Дэвидом Линчем. Мечты, мечты…
– Ещё немного помечтаем. Приглашает вас президент и спрашивает, чем помочь. Что ответите?
– Прежде всего, я должен понять, кому помочь. Городу? Моим родителям, детям? Мне лично? У меня нет просьб лично для себя. А вот для города родного я бы попросил многое. Да и хватает людей, для которых и за которых я мог бы попросить. Но не для себя.
– Верите ли, что в Москве появится станция метро «Аннинская» – в память о великолепном критике?
– Хочу верить – мой ответ таков. Лев Александрович, несомненно, являлся колоссальной фигурой. Мне не нравится этот штамп – «титан», но разве он неуместен в данном случае? Впрочем, Борхес говорил, что банальности – самые точные вещи на свете. Я не был хорошо знаком с ним, но в полной мере представляю, что он значит для русской литературы. Нам вообще необходимы современные литературные названия для улиц, станций. Маканина, Битова, Лимонова, Задорнова.
Вопросы задавал Юрий ТАТАРЕНКО
Касательно Нобеля можно и поспорить, остальное полезно и правильно. Приятно было познакомиться )
Меня тоже Нобель зацепил. Видимо, Платон не читал произведений Юрия Бондарева, Виктора Лихоносова, Анатолия Кима, Владимира Крупина, ещё пяток можно назвать равных им, если в Нобели прочит Павлова и Лимонова, которых надо рассматривать в микроскоп в современной литературе рядом с вышеназванными. Я в 90-е, когда все газеты закричали Павлов, Павлов, хотел напечатать его новую книгу, стал читать: совсем слабенькая проза. И отказал ему. И Лимонов просто бойкий беллетрист. Проханов значительно выше его. Да, Маканин начинал великолепно. Проза первых вещей просто изумительна, но последние повести рядом с его первыми вещами не лежали.
Неплохое интервью. Многовато, правда, того, что всем давно известно, но и об этом, конечно, надо говорить снова и снова.
Видно, что человек вменяемый.
Только вот не надо, Платон, жалеть о том, что в Трудовом Кодексе РФ нет профессии “писатель”. Ее там и не должно быть. Если паразиты однажды, не дай Бог, добьются этого, – тогда вообще надо будет сливать воду.
А так есть хоть какая-то надежда…
Для номера 3. Трудовой кодекс здесь не причём: речь идет о Классификаторе профессий рабочих, должностей служащих и тарифных разрядов (так правильно называется этот документ). Профессии “писатель” там и в самом деле нет. зато имеются профессии не хуже: “художник-оформитель”, “скульптор”, “режиссер”, а также “артист ансамбля песни и танца”. Вот писателям и обидно. Не иначе как им тоже хочется… в белых штанах… а их посылают куда подальше – преимущественно к Горькому )
Почему же так трудно читать?
Вроде бы товарищ Беседин говорит об ИХ критериях оценок, а не своих.
Всех вами названных он вероятнее всего читал, если учесть, что они были на его фестивале в Севастополе, где я с ними и познакомился
А почему им так сильно хочется попасть в этот классификатор?
Никто не задумывался?
Вот если внесут их в этот классификатор, – каким будет их дальнейший шаг?
Ежемесячную тридцатитысячную пенсию потребует себе каждый, кто хоть раз что-то намарал на бумаге?
И пятидесятитысячную – если какой-нибудь полковник ему “удостоверение писателя” выдаст?
Не жирно ли будет?
На ком. 2. Петру Алешкину.
1. Вы бы рассказали, как не захотели меня принять в 2010 году, когда я представился по телефону (исследования творчества Рубцова) и сообщил, что приеду с книгой (монографией) о Н. М. Рубцове. Мы договорились о дате и времени встречи (Москва, Пятницкая ул., издательство), я приехал, а секретарь сообщила, что вас нет, вы отъехали. И тут же я уже на выходе узнаю случайно, что вы у себя в издательстве. Или будете опровергать?
2. В этом, 2020 году я на сайте “Звезда полей” обращался к любым издательствам с предложением о переиздании этой монографии о Рубцове (с дополнениями и новыми фактами), – молчите и не только вы.
ох, не смешите. Крупины-Лихоносовы? ну, если бы выдавали Нобелевскую премию районного масштаба – то да, достойны. а для областного масштаба – уже маловаты таланты.
Газета постоянно открывает;новые темы/проблемы/,новых персон…Буду знать;Платон/какое редкое и благородное имя!/Беседин.
Начну с…конца;о станции “Аннинская”.Нет,уверен,такое название не появится.Санкции дают чиновники,а они об Аннинском наверняка не слышали/и не читали/.А я-будучи в глухом сибирском селе/Екатерининском,на бреге Иртыша,на другом берегу старинная Тара/,где преподавал русскую словесность,переписывался с Львом Александровичем/его конверты были фирменные-с грифом журнала”Дружба народов”/…
Теперь по сути.Много интересных тем затронуто в беседе;она,скажем так,”конгениальная”/с оговорками/.Вспоминается мне градация датского философа-экзистенциалиста Кьеркегора о стадиях развития человека;эстетическая/Дон Жуан/,этическая/Сократ/и религиозная/Авраам/…Мне кажется,что писатель/литератор/должен стремиться именно к этическому началу/см Данте,Л.Толстой,Ф.Достоевский,В.Распутин…/
Все-таки не вижу оснований называть станцию метро “Аннинской”. И у чиновников, поверьте, еще меньше необходимых формальных оснований на это. В Москве жили и работали выдающиеся деятели культуры, которым пока нет ни памятников, ни даже мемориальных досок. Настоящая фамилия Льва Александровича – Иванов-Аннинский; “Аннинский” – псевдоним его отца (по названию деревни – Новоаннинская, где отец родился), и он же стал псевдонимом Льва Александровича. Сам Л.Аннинский родился в Ростове-на-Дону, и я думаю, что тамошние власти могли бы увековечить имя своего земляка в названии улицы, библиотеки, школы и тому подобного, еслишком кто-то этимьян займется. Кроме того, в Москве есть станция метро “Аннино”; при наличии еще и ” Аннинской” будет путаница.
Нарциссизм на пустом месте.
Забавно читать разное из интервью.
1. Оказывается по тридцать тысяч давать будут, а то и по пятьдесят? Это дополнительно к окладу на работе, или участнику Литкурсов или спецсеминаров, или к пенсии? А тем, уже Признанным, кто получил по миллион двести тысяч, то же по тридцать? А лауреатам Букеров, Антибукеров, имени известного писателя из каждого из 88 регионов? Или по каким-то другим критериям?
2. Понятно, почему руководство СПР всем составом хочет в Ассоциацию писателей России, которую там упорно называют Ассоциацией писательских союзов.
3. А пока что от вероятных учредителей АПР нет информации.
Я думаю, что для деятелей уровня Ю.И.Кириенко надо установить Специальную Универсальную Пенсию (СУП).
И кормить кириенок этим супом до состояния полного насыщения!
Мокрослову. Хорошо бы иметь пенсию тем писателям, кто не имеет трудового стажа в издательстве, в газете, на другом производстве. Кто всегда зарабатывал писательским трудом. Тогда ужесточится прием в Союз. Не думаю, что это возможно даже и не в ближайшем будущем. Раньше стаж шел с момента вступления в Союз писателей или в групком. Многие писатели издавались хорошо, доходы вполне помогали получить максимальную пенсию, не состоя на государственной службе. Особенно прозаикам. Сейчас это нонсенс, так как писатель не имеет доходов с публикаций. Есть немногие, у кого миллионные тиражи, но это исключение.
Интервью умное. Но рецепт : “Поэту нужно, к примеру, уловить импульс, отблеск божественного, а романисту важно иметь крепкую задницу. -надеюсь, не о романисте Достоевском?
А если о современных премиальных романистах – точно! Язык почти у всех, действительно, как переводная литератора…И трудолюбивый Водолазкин – таков же: романы без одного живого характера. Все искусственное. И язык – или стилизация, или сценарный. Вообще Елена Шубина, чей контейнер плодит гомункулусов, войдет в историю как Герострат русской литературы.