Поэтическое пространство 12-го номера «Москвы»

№ 2022 / 48, 16.12.2022, автор: Александр БАЛТИН

Последний номер года подразумевает особую ответственность: огненность и обнажённость мысли одновременно; поэтический отдел декабрьского номера «Москвы» открывается пламенеющей памятью Владимира Скобцова:

 

Где ждут – в аду или в раю,

узнаешь на варшавской плахе

и сколько нынче платят ляхи

за честь казацкую твою.

 

Отчалит чайка, и Харон

не догребёт до середины,

нет горю дна, беде вершины,

и черти лезут из икон.

 

Густой эмоциональностью наполненный стих словно едва удерживает персонажей в пределах границ строк: и вибрируют они нервно вместе, объединённые и соединённые жёстко – не разорвать…

«Надо жить» – знаковое, программное стихотворение подборки, ибо именно стойкость, своеобразный стоицизм определяют силовую меру говоримого:

 

Хоть режьте Родину, хоть ешьте,

от злых невежд мороз по коже,

и смерть становится моложе,

и жизнь уже не станет прежней.

 

Уже не скроешься в столице

и не укроешься в морозы,

чужая боль, чужие слёзы

тебе воротятся сторицей.

 

Сквозь болевой опыт, возможно, закаляется душа. Возможно, делается сильнее она и в противостоянии пошлости, чьи интриги вокруг слишком серьёзны, а эстетическая составляющая поэзии Скобцова, очевидно, противостоит ей, распоясавшейся.

…лирическое натяжение поэзии Саши Ирбе играет красивыми флажками и вымпелами на эсхатологическом ветру, предложенном нынешней явью, поэтому:

 

В Москве живу досужей иностранкой,

не узнаю знакомые места.

Моя душа, рождённая цыганкой,

легка, бездомна, точно лист – чиста.

 

Брожу одна вдоль шумных, людных парков.

Мне стал неважен полукруг реки.

Моя душа – вещунья и цыганка –

в вечерних парках любит огоньки.

 

Голосовые стихи, интересно модулированные, требующие исполнения вслух; и мелодика их, сходясь с конкретикой времени и места, рвётся в запредельность, едва угадываемую в пространстве… всё той же конкретики.

…нежное, детское откровение вспыхивает точным пламенем памяти:

 

Двенадцать – мне… Ему?.. Уже тринадцать,

но нам казалось: оба старше мы, –

а я ещё училась целоваться

на сочных дольках яблок и хурмы.

 

Так и развиваются стихи Ирбе: искренностью и музыкой, трепетом и нежностью, и жизнь брызжет из них, словно рвётся искрами с пальцев строк.

Ула Риф (Ю. Орлова) живёт поэзией любви: как дышит любовью её лирическая героиня. Дышит, и значит, живёт: видит сны жизни и погружается в сон счастья, изучая, тем не менее, себя и действительность, данную окрест:

 

Ты для меня восьмое чудо света,

Любовь к тебе прозрачна и легка,

И ты, конечно, тоже знаешь это,

Всё знаешь обо мне наверняка.

 

Я не таюсь, не лгу, не убегаю

(Наверно, никогда не научусь).

Я о тебе ведь тоже много знаю –

От этого-то больше и боюсь.

 

Психологические узоры сплетаются причудливо, давая своеобразный окрас стихам, нежным, как персик, пёстрым, как детские мечты…

Потом зажигаются домашние картины, поэтизация которых естественна, как запах укропа:

 

Я стала втягивать живот –

Пора, должно быть, на диету.

Но летом стоит ли об этом,

Раз плодоносит огород?

 

Плодов – аж оторопь берёт,

А витамины нам нелишни:

И просится в вареник вишня

И пирожок с малиной в рот.

 

…мотивы памяти возникают в поэзии Алексея Шихалёва, и есть нечто вещее в их переливах-оттенках:

 

Вижу белое солнце в зените,

Там под звуки серебряных струн,

Проломив себе русло в граните,

По ущелью грохочет Аргун.

 

Вижу между высоток – палатки

Закопались в обрывистый склон,

Как огромные дачные грядки…

Только кончился дачный сезон.

 

Нечто большее, таинственно-колышущееся возникает за суммами строк, вроде бы живописующих конкретику бытия.

Проявляется словесно воплощённая мечта – о потаённой Руси: деревенской, скитской, такой, какой была она много веков, которой больше нету:

 

Убегу в золотые поля.

Там под крышей небес голубых

Деревеньки вращает Земля

В хороводе столбов верстовых.

 

Убегу от надутых вельмож,

От авралов мирской суеты.

Я уйду в недозрелую рожь,

Как, смирясь, уходили в скиты.

 

Стих Шихалёва мускулист, и, напитанный разным содержанием, красиво вливается в действительность.

…смерть – лакмусовая бумажка поэзии, и то, как трактует её Павел Максимов, говорит о мере стоицизма поэта и человека, осваивающего жизнь:

 

Нет, мы не умираем, а уходим

В счастливо обнаруженную дверь,

Где исчезаем в будущей свободе

Насмешками оплаканных потерь.

 

Все, как один, с неудержимым криком,

Срываясь, точно птицы, со скалы,

Бросаем вдруг с таким восторгом диким

Насиженные тёмные углы.

 

Будто было видение, приоткрывшее поэту световое естество последующего… То есть – следующего за смертью.

Есть хорошая романтическая приподнятость в поэзии поэта – окрыляющая, свободная:

 

И шире сна шумело море

И в сон как будто бы текло.

Казалось, там вот-вот всё смоет

Волной, упавшей тяжело.

 

Поэзия Дарина Стрельченко, представляемая Мастерской АСПИ, нежным лирическим порывом раскрывается пространству, словно даря ему цветы молодых ощущений, чьи лепестки окрашены разными эмоциями:

 

Мой маленький город, ты спишь, и тебя окружают

Короткие, грубые гроздья корявых рябин.

Мой маленький город, ты спишь, и тебя отражает

Белёсый фонарный закат у зелёной реки.

 

Мой маленький город, ты дремлешь в еловых гардинах,

И тише на площади медленный гул голубиный,

И гнутся всё ниже и ниже тугие рябины,

Цикорий звенит. И река. И тепло. И июль.

 

…рваными вспышками (как ни странно – внутри себя несущими гармонию) возникают стихи Ирины Голотиной:

 

Но я говорю: это место – знобит,

кровит,

как от вражьего клина.

 

Глубокая, чёрная рана болит

на Русской земле –

Украина.

 

Не злободневностью – но силой боли вибрируют провода стихотворения, насыщенные болевым и эстетическим током.

Мощные ветхозаветные отголоски слышны в рокоте поэтических строк:

 

Как будто онемели Небеса…

 

Кровь льет рекой, и нету ей предела.

На этой Богом вспаханной меже

Полсотни агнцев закланы уже,

Их кровь кипит на жертвенном ноже –

Славянский мир предложен для раздела.

 

Вечная мера скорби, отпущенная человеку, тяжела, и дело поэта – сострадать, фиксируя оную.

Последний в 2022 номер «Москвы», подводящий итоги года, предлагает поэзию разнообразную, глубокую, многоцветную, красивую…