Тайные миссии Солженицына

Был ли писатель агентом нашего влияния на Западе?

Рубрика в газете: Гипотезы и факты, № 2019 / 46, 12.12.2019, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

Вот уже несколько десятилетий не стихают споры о том, кем же был Александр Солженицын – трусом, осведомителем лагерных администраций, литературным «власовцем», пособником Запада или ценнейшим агентом влияния русских патриотических сил, а то и важным участником невидимого фронта, раскрыть всю настоящую деятельность которого ещё не пришло время.
Пока всем в глаза бросается множество несостыковок в официальной биографии Солженицына, что даёт массу поводов для самых разных толкований. Но чему верить?


Проанализировав десятки доступных архивных документов и опубликованные свидетельства очевидцев самых разных событий, я склоняюсь к тому, что Солженицын или перед самой войной, или в первые военные годы был нашими спецслужбами втянут в большую игру с далеко идущими целями. Но пока неясно, первое, какие службы взялись задействовать Солженицына в своих интересах: контрразведка, внешняя разведка, партийная разведка или какие-то иные инстанции – и, второе, сразу Солженицын дал согласие на сотрудничество или на первых этапах его использовали втёмную. Одно из косвенных подтверждений этих предположений – направление Солженицына в 1942 году в дислоцировавшееся в Костроме военное училище, где обучался азам контрразведки другой будущий знаменитый писатель – Владимир Богомолов, тот самый, который в середине 70-х годов опубликовал гимн «смершевцам» – роман «В августе сорок четвёртого» («Момент истины»).
Очень много странностей и с происшедшим в начале сорок пятого года арестом Солженицына. Допустим, Солженицын в конце войны думал только о собственной шкуре, хотел любыми путями выжить и сознательно в письмах приятелю высказал крамольные мысли (зная, что вся фронтовая почта просматривалась военной цензурой, он, получалось, сознательно нарывался на арест). Но тогда почему за него потом стали биться его непосредственные командиры – а это целый генерал и несколько полковников?! Они что – не разгадали хитрость какого-то капитана? Тогда грош цена и генералу, и полковникам. Если всё упиралось в желание Солженицына любой ценой выжить, даже ценой сознательной подставы, то командиры, по идее, должны были не защищать с пеной у рта своего подчинённого и тем самым рисковать погонами, а всячески осуждать его за трусость и малодушие. А командиры повторно попытались протестовать против ареста Солженицына. Не потому ли, что они располагали какими-то важными аргументами? Вопрос: какими именно аргументами? С другой стороны, почему эти аргументы не были приняты во внимание? Не потому ли, что арестовывавшие Солженицына люди имели какие-то особые указания?
Ещё один странный момент. Солженицын – всего лишь капитан. Вроде – мелкая сошка. Его дело можно рассмотреть прямо на фронте. Но нет же, капитана везут на следствие в саму Москву. Не странно ли это? Не потому ли всё затевалось, что именно Солженицын зачем-то срочно кому-то понадобился как раз в Москве?
Вспомним, что в начале сорок пятого года власть перед спецслужбами поставила задачу «резко активизировать работы по атомному проекту». Мог ли в связи с этим кому-то понадобиться и Солженицын? А почему бы и нет? Но в каком качестве? Как способный и весьма перспективный математик? Вряд ли. Но, может, как контрразведчик? Если это так, то тогда его последующее пребывание в одной из московских шарашек надо рассматривать совсем под другим углом зрения.
Теперь давайте обратимся к звёздному часу в судьбе Солженицына – к появлению осенью 1962 года в «Новом мире» его пронзительной повести «Один день Ивана Денисовича». Вполне допустимо, что на первых этапах прохождения рукописи многое проходило спонтанно. Скорей всего, так и было, что эта вещь случайно попала к Твардовскому, поэт загорелся и сал стучаться во все двери, чтобы пробить её в печать, в итоге дойдя до помощника Никиты Хрущёва по вопросам культуры Владимира Лебедева. Наверное, действительно Хрущёв, когда слушал в Пицунде главы «Одного дня…», всплакнул. Но смотрите… Тут же брать на себя ответственность Хрущёв тем не менее не стал, хотя и мог. Он распорядился вопрос о публикации повести Солженицына вынести на одно из заседаний Президиума ЦК КПСС. А что это означало? Это означало, что дальше в процесс включались партийный аппарат и спецслужбы, которые по своим каналам тщательно проверяли разные моменты. Неужели руководство отдела культуры ЦК КПСС взял бы на себя ответственность поддержать рукопись изменника родины или обыкновенного авантюриста? Если б на Солженицына имелся серьёзный компромат, то наверняка руководство КГБ перед заседанием Президиума ЦК КПСС предоставило бы Хрущёву соответствующую информацию. Но, насколько известно, Хрущёву в те дни никто на политическое лицо Солженицына не жаловался.
Уверен, что если бы КГБ располагал на Солженицына убойным компроматом, писатель ни за что не был бы приглашён в середине декабря 1962 года в Дом правительственных приёмов на Ленинских горах, где проходила встреча первых лиц государства с деятелями культуры. Его не позвали бы уже из одних соображений безопасности.
Но а как тогда быть с теми упрёками, которые публично весной 1964 года озвучил в ходе обсуждения творчества соискателей Ленинских премий лидер комсомольцев Сергей Павлов?! А никак. Упрёки Павлова базировались не на документах, а на слухах, которые сознательно распространяли сторонники партии ястребов. Кстати, Павлов быстро заткнулся. Почему? Только ли потому, что его публично пристыдил Твардовский, показав какую-то бумаженцию из военной прокуратуры? Думаю, что для Павлова та бумаженция мало что значила. При желании он мог бы помахать перед поэтом другой бумаженцией, которую ему легко бы мог организовать тогдашний председатель КГБ Семичастный. И вообще Павлов не был красной девицей, которая при каждой ремарке поэтов заливалась алой краской. Заткнулся Павлов по другим причинам. Скорей всего, он получил приказ не соваться не в своё дело от того, кто прекрасно знал настоящее лицо Солженицына. Но вряд ли этот приказ исходил от Семичастного, которому повесть «Один день…» была как нож в горле. Тогда кто рявкнул на Павлова и тот послушно ретировался?
Давайте посмотрим на другие странности. Вспомним, к примеру, дело СинявскогоДаниэля, с которым тоже не всё так просто обстояло. Нельзя исключать, что всё дело изначально было инсценировкой спецслужб, и затевалось оно ради того, чтобы создать Синявскому нужную легенду и репутацию и в последующем внедрить на Запад в качестве агента нашего влияния. Это с одной стороны. С другой – именно после процесса над Синявским и Даниэлем в нашей стране появились, скажем так, новые правила игры. Отныне несанкционированное властями распространение рукописей на Западе подлежало тому или иному наказанию (как минимум административному, а то и уголовному). Но Солженицына долго только журили.
Несколько лет между разными политическими силами, вертевшимися вокруг Кремля, шла какая-то сложная и не всегда понятная борьба, завязанная в том числе на Солженицыне. Со стороны это выглядело так, будто одни предлагали упечь писателя в лагерь, а другие хотели дать художнику какие-то поблажки. А как обстояло дело в реальности?
Возьмём вторую половину 60-х годов. Убеждён, что если бы Кремль хотел за что-то покарать Солженицына, его бы никакая Европа не остановила. Плевала бы власть на общественное мнение Запада. Она взяла бы и запросто художника отправила в мордовские лагеря. Именно так она в своё время поступила с перспективным писателем Леонидом Бородиным. Но Солженицына она тем не менее долго, по большому счёту, не трогала. Почему? Не потому ли, что кто-то готовил для писателя новую, очень сложную, но крайне важную роль, отчасти схожую с миссией Синявского?
Если эта версия верна, то возникают другие вопросы: от кого исходило задание и кто курировал новую акцию?
Искусствовед Игорь Голомшток, в 1972 году эмигрировавший в Англию, в своих мемуарах намекал на Андропова.

«Андропов, будучи председателем КГБ, – писал он, – сумел создать в своей конторе мозговой трест. В отличие от прежних костоломов, сюда набирали профессионалов – психологов, социологов, политологов… Г.П. Щедровицкий говорил мне, что самые способные студенты с его курса философского факультета после окончания МГУ шли в КГБ, где им открывались широкие возможности исследовательской работы на основании засекреченных источников, недоступных для простых смертных. В случае с Солженицыным эти люди должны были прекрасно понимать, с кем они имеют дело. Его антизападничество, национализм под маской патриотизма, его презрение к плюрализму, к либеральному диссидентству («образованиям»), «демдвижу» (как сам Солженицын уничижительно называл демократическое движение) – всё это было близко мировоззрению самого КГБ и в эмигрантских кругах не могло не вызвать, с одной стороны, сопротивление либеральной интеллигенции, а с другой – восторженную поддержку патриотов и националистов. Его арест в Москве и последующая переброска на самолёте в наручниках на Запад послужили блестящей рекламой для утверждения его авторитета как мученика и врага номер один советской власти. За такового он и был принят политизированной эмиграцией. Это было мудрое решение Андропова: Солженицына запустили на Запад, как лису в курятник, и он произвёл тут большой переполох.
Вермонтский отшельник из своего уединения пристально следил за эмигрантскими делами в Европе и подталкивал их в нужном ему направлении. В результате все главные эмигрантские органы печати – и православно-патриотический «Вестник РСХД», и распоясавшаяся на свободе «Русская мысль», и носорожистый «Континент», и трудовой рабоче-крестьянский «Посев» – оказались под сильным влиянием Солженицына. Иловайская афишировала на страницах прессы свою дружбу с Солженицыным и его тесную связь с газетой, Никита Струве в своём YMKA-press печатал его произведения, Солженицын присматривался к Максимову, а Максимов прислушивался к Солженицыну, и не без их совместных усилий директором «Радио Свобода» был назначен изначальный куратор «Континента» Джордж Бейли. А тут ещё в издательстве «Синтаксис» вышли написанные в лагере «Прогулки с Пушкиным» Абрама Терца, что окончательно убедило Солженицына в злостном намерении Синявского смешать с грязью самое святое и подорвать основы русской культуры. И началась новая вакханалия разоблачений Синявского» (И.Голомшток. Занятие для старого городового. М., 2015. С. 318–320).

Но не преувеличил ли Голомшток роль Андропова в судьбе Солженицына? С одной стороны, хорошо известно, что Андропову многие идеи и творчество Солженицына были чужды. Он ценил совсем иных художников. Но, с другой стороны, чтобы стравить неугодных людей, спецслужбы во все времена ни перед чем не останавливались.
Тем не менее, мне почему-то кажется, что если Андропов и принимал какое-либо участие в использовании Солженицына в игре против Запада, то весьма незначительное. Не он разрабатывал и не он контролировал эту операцию. Скорее, Андропову было интересней другое – каким-либо способом развенчать Солженицына.

Так что писателя для Запада готовили, видимо, совсем иные силы, но не КГБ. Тогда кто же? Может, пресловутая партийная разведка?
Давайте разберёмся: почему – пресловутая? Да потому, что о ней на разных уровнях говорят уже лет двадцать, но до сих пор никто не приводит документальных подтверждений её существования. Неужели так всё было тщательно законспирировано, что нигде следы не остались? Или всё до сих пор хранится в недоступных архивах? Это первый момент. Другой: кто возглавлял эту разведку. Одни утверждают, что все нити сходились якобы у кремлёвского старца В.В. Кузнецова, который успел в разные годы отметиться и в МИДе, и в профсоюзах, и у Кремля. Другие считают, что надо брать выше, будто бы партразведку контролировал непосредственно М.А. Суслов.
Пока точно можно утверждать одно: судя по хранящемуся в Российском государственном архиве новейшей истории фонду Суслова, этот деятель, начиная с 1962 года, очень тщательно отслеживал всё, что было связано с Солженицыным. Спроста ли это? При этом надо подчеркнуть, что, в отличие от Андропова, он никогда не настаивал на применении в отношении писателя самых крутых мер и часто проявлял гибкость.
Похоже, новая роль для Солженицына готовилась несколько лет. Но в Кремле о ней знал, возможно, сначала один Суслов, а потом в какие-то детали был посвящён Андропов.
Тут ещё что интересно?! В 1971 году свою позицию о Солженицыне озвучил министр внутренних дел Николай Щёлоков. Он считал, что чиновники в отношении писателя перегнули палку. По его мнению, художника следовало не отталкивать, а задушить в объятиях власти.
Нет сомнения в том, что Щёлоков, когда готовил для Политбюро эти предложения, навёл соответствующие справки о прошлом Солженицына. И если б министр внутренних дел обнаружил в жизни писателя какие-то тёмные делишки, то, думаю, вряд ли бы он взял бы писателя под свою защиту. Зачем ему надо было бы так нелегко подставляться?! У Щёлокова ведь уже тогда искрили отношения с Андроповым. И Андропов, если б имел убийственные о прошлом Солженицына факты, безусловно, обязательно этим бы воспользовался, чтобы подорвать позиции Щёлокова.
Другой вопрос: почему Щёлоков в 1971 году взялся защищать Солженицына? Неужели только из альтруистических соображений, грубо говоря – только из чистой любви к высокому искусству? Или у него имелись свои планы в отношении писателя? Но тогда что это были за планы и как они пересекались с планами упоминавшейся партийной разведки?
Не буду сейчас подробно останавливаться на истории выдворения Солженицына в Западную Германию. О ней уже много писатели. Правда, почему-то при этом мало кто делал акценты на роли советской разведки в тех событиях, а она была весьма существенной (без неё Солженицын вряд ли бы попал в объятья немецкого классика Бёлля).
Отмечу другое. Вскоре после высылки Солженицына на Запад все кампании советской печати по осуждению писателя постепенно стали сбавлять обороты. А через несколько лет о Солженицыне наша пресса и вовсе замолчала. Случайно ли это? Не думаю.
Но что интересно – на Западе, наоборот, Солженицын ещё очень долго находился в центре внимания. Он делал разные заявления, раздавал интервью, выступал с речами, много полемизировал с разными людьми… Но давайте проанализируем все совершённые им на Западе поступки. И что увидим? Писатель присущими только ему способами и методами не столько обличал советский режим, сколько боролся, как бы теперь сказали, за русский мир. По сути, он оказался талантливейшим и искусным агентом нашего влияния на Западе.
Теперь посмотрим на другое. В 1994 году Солженицын возвратился в Россию. Но с режимом Ельцина он на тесное сближение не пошёл. И ни одной награды писатель из рук Ельцина получать не стал.
Но как резко изменилось поведение художника при Путине. Чем это можно объяснить? Неужели только усилившимся влиянием на него жены – Натальи Дмитриевны, которая всегда отличалась практицизмом?

Похоже, в «нулевые» годы случился взаимный процесс притяжения. Путин потянулся по разным причинам к Солженицыну, а у писателя в свою очередь возникла нужда в Путине.
Путин, как я понимаю, редко когда делает что-то просто так, поступает необдуманно, поддавшись каким-то порывам. Вряд ли он, когда присуждал Солженицыну Государственную премию, хотел всего лишь погреться в лучах славы крупного писателя. Видимо, у него имелись другие, более важные цели. Это первое.
И второе: Путин, как известно, вышел из чекистской среды. Для него понятия родины и чести святы. Если б Солженицын действительно когда-либо изменял родине, Путин, думаю, ни за что сам бы вручать премию к писателю не отправился, послал бы с этой миссией других людей. Уверен, не поехал бы Путин вручать премию к какому-нибудь стукачу. Скажу грубо: для него это было бы западло. Но он сам поехал к Солженицыну. Не потому ли, что он, как бывший чекист, обладал информацией об истинной роли Солженицына в этой жизни и спешил поблагодарить писателя за эту роль?!
Соответствующе повёл себя и Солженицын. Он много лет не хотел ничего принимать ни от Горбачёва, ни от первых руководителей пореформенной России Ельцина и Силаева, но согласился принять знаки отличия из рук Путина. При этом его отнюдь не испугало чекистское прошлое Путина.
Согласитесь, тут есть над чем поразмышлять.

4 комментария на «“Тайные миссии Солженицына”»

  1. Поразмышлять – оно, конечно… дело приятное… А работать кто будет? )

  2. 1. Лично, я не считаю А.Солженицына (А.С.) , засланным на Запад для выполнения спецзадания с такой спецподготовкой.
    2. Работал ряд лет в технических закрытых организациях (“почтовый ящик”) и знаю, какие требования предъявляются к любым сотрудникам.
    3. А.Солженицын никаким критериям патриотичности не соответствует
    4. Верна версия “свалить” от участия в боевых действиях (путём контроля писем с франта). Были примеры так наз. “самострелов”, когда на передовой эти личности наносили себе такие “ранения” (выстрел в мягкую часть тела, – бедро, руку, отстрел пальца) Это выясняли Особисты в Армии (мне рассказывал дядя-юрист, об этом есть в той литературе)
    5. Некоторые считают, что А. С. стал играть на русскости (особенно после возврата) – “Как обустроить Россию?” На Генератора каких-либо патриотических Идей А.С. – не способен.
    6. Практика прекращения необоснованных массовых репрессий (из-за миллионов доносчиков) была остановлена Сталиным с начала 1939 года (партконференцией в январе, на 18-м съезде ВКП (Б) в марте 1939 года докладом А.Жданова “О прекращении чисток в партии…” и Постановлениями). См. решения 18-го съезда. Потому что жертвы доносчиков- это технические часто кадры на Базовых стройках по пятилетним планам.

  3. Автор пишет, что Солженицын “не хотел ничего принимать от Ельцина”. Верно: он отверг орден, отказался его принять. Но принял дом в Троице-Лыкове от того же Бориса Ельцина – ведь дом-то по размерам участка и жилой площади примерно соответствовал оставленному (кому – детям?) дому в Вермонте…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.