Унесённые в могилу тайны советской культуры
№ 2024 / 6, 16.02.2024, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
На днях скончалась Нина Михайловна Молева, и вся пресса тут же бросилась обсуждать, что теперь будет с дорогущей коллекцией картин её умершего в 2012 году супруга Элия Белютина (в печати уже промелькнула примерная стоимость этого собрания – два миллиарда долларов). Этот вопрос, конечно, важный. И я к нему тоже ещё вернусь.
Но давайте всё-таки для начала воздадим должное памяти самой Молевой. Это был очень непростой, однако чрезвычайно интересный человек. Я даже не знаю, где она в большей степени отличилась: в искусствознании, истории или популяризации русской классики. То, что Молева в разные годы сделала для пропаганды русского искусства и литературы, трудно переоценить. Она, безусловно, была гигантом.
Другое дело, правдивой биографии Молевой пока нет, как нет и выверенной по архивным материалам биографии её супруга Белютина.
Приведу только один пример. Молева много раз везде и всюду публично заявляла, что она чуть ли не с 1950 по 1964 год работала в аппарате ЦК КПСС и была консультантом по вопросам искусства. Позвольте в этом усомниться. Ведь Молева никогда в партии не состояла, и уже хотя бы поэтому она не имела шансов устроиться на работу в главный штаб Компартии.
Я давно занимаюсь изучением систем управления искусством во времена советской власти и перелопатил сотни и сотни архивных дел, посвящённых деятельности Отдела культуры ЦК КПСС. Так вот ни разу нигде фамилия Молевой как сотрудницы этого отдела мне не попадалась. Вообще, в партаппарате всегда существовали чрезвычайно строгие правила приёма и увольнения сотрудников. Одного желания заведующего сектором или даже заведующего отделом ЦК было мало. Любое назначение, как и освобождение от должности, проводилось решением Секретариата ЦК. Кроме того, ко всем предложениям о назначениях в обязательном порядке прикладывались записки руководителей партийных подразделений, подробные анкеты выдвигаемых людей и проекты постановлений с обязательными визами орготдела и управделами ЦК. А на Молеву таких материалов в партийных архивах не оказалось. Скорее всего, они никогда и не существовали. Конкретно вопросы изобразительного искусства в конце 50-х – начале 60-х годов в Отделе культуры ЦК курировали, как я выяснил, А. Киселёв, Григорий Коняхин и Вадим Полевой.
Достоверно известно одно – что с конца 50-х по 1964 год Молева преподавала на Высших литературных курсах при Литинституте. Но когда Хрущёв обрушился на художественную интеллигенцию, завкафедрой творчества этих курсов Валентин Португалов попросил её по-тихому покинуть институт, и никакой ЦК за неё не вступился.
Другое дело, что в разные годы партаппарат действительно привлекал Молеву к подготовке разных документов, но лишь в качестве эксперта. Известно, что тот же Отдел культуры ЦК в 50-е–60-е годы регулярно по вопросам литературы консультировал литературовед Александр Дымшиц. Часто пропадали в цэковских кабинетах также поэтесса Екатерина Шевелёва, профессор МГУ Роман Самарин, художник Евгений Вучетич, писатель Георгий Марков. Но никто же не считал их сотрудниками ЦК. Хотя следует признать, что Молева какое-то время оставалась весьма влиятельной фигурой. Сколько раз к ней домой на чашечку чая заглядывали даже члены Политбюро, в частности Дмитрий Полянский и Андрей Кириленко, а до середины 60-х годов с ней любил беседовать один из фаворитов Хрущёва Леонид Ильичёв. Правда, с другой стороны, весьма прохладно на протяжении многих лет к ней относились помощники главного партийного идеолога Михаила Суслова. И Молеву это сильно задевало. Позже она даже пустила слухи, будто Суслов до самой своей смерти третировал её мужа Белютина. Якобы, именно Суслов в 70-е годы организовал поджог дачи художника. Но это полная чушь. Для Суслова Белютин никогда никакой угрозы не представлял, и он этого художника не запрещал, а, наоборот, часто давал команду создать ему максимальные удобства для творчества и занятий со студентами.
Теперь о коллекции, которая не даёт покоя обывателям. Сама Молева не раз хвасталась, что это собрание украшают картины лучших европейских художников, созданные чуть ли не в XVI–XVII веках, и что все полотна – только подлинники. Тут сразу возникает первый вопрос: а каким образом эти подлинники оказались не в государственных музеях, а в частных руках, да ещё, извините за базарный сленг, в товарных количествах? Вот где загадка! Тут до сих пор полная неясность.
Одно время ходила молва, будто большая часть картин досталась Белютину в наследство. Но в это мало кто верил.
Вторая версия. Якобы под конец войны или сразу после освобождения нашими войсками Восточной Германии Белютин оказался за границей и консультировал наши спецслужбы по западному искусству, а заодно кое-что отобрал для своей будущей коллекции. Но ведь Белютину тогда было всего двадцать лет. Неужели он уже в то время представлял из себя столь крупную величину, что к его мнению прислушивались даже генералы спецслужб? Это весьма сомнительно.
Лично меня что смущает? Я и в нулевые, и в десятые годы всегда мог позвонить Молевой или приехать к ней в квартиру на Никитском бульваре и услышать её мнение и об утраченном в Москве духе старины, и о драме Есенина, и о том, почему провалились многие проекты Литинститута в советскую эпоху. Но сколько раз я ни пытался заикнуться о происхождении коллекции её мужа – Молева мгновенно пресекала все разговоры на эту тему и очень грубо говорила: это не твоего ума дело. Помню её неожиданный звонок в конце февраля 2012 года. Она сообщила о смерти мужа. Я стал срочно готовить некролог для газеты и заодно задал вопрос: где будут похороны? Нина Михайловна сразу жёстко меня оборвала: мол, это никого не касается, а если кто хочет попрощаться, пусть приезжает в такой-то день и час в морг Боткинской больницы…
Позже народ догадался, почему Молева так поступила. Она какое-то время обсуждала возможность захоронения мужа в другой стране, боясь, что в Москве её бы неправильно поняли. Но для меня до сих пор загадка, почему Молева сразу после смерти мужа не передала коллекцию картин Третьяковке или Ирине Антоновой в Музей имени Пушкина, хотя Антонова могла обеспечить надлежащую сохранность всех полотен и квалифицированное научное описание всех собранных Белютиным работ. Одни говорили, что она до последнего надеялась создать масштабный музей Белютина и якобы для этого берегла коллекцию. Не знаю…
С другой стороны, в художественных кругах Москвы много лет ходили слухи, что Белютин никогда не имел в своём собрании подлинников и хранил всего лишь копии с известных работ великих живописцев Европы. И где правда? Кому верить?
По-хорошему всю коллекцию Белютина давно следовало бы пропустить через экспертов мирового уровня, а заодно и через всякие современные инфракрасные спектроскопии, которые или подтвердили бы подлинность полотен или обнаружили фальшак. Но почему Молева на это ни в какую не шла?
Я знаю одно: она много лет страшно боялась быть ограбленной или даже убитой из-за этих картин. Именно поэтому, видимо, и был придуман фокус с завещанием всей коллекции мужа президенту Путину. Ведь сразу после того, как Молева объявила о своём решении, к её дому приставили милицию. Правда, охрана осуществлялась смешно. Как правило, у подъезда, в котором находилась квартира Молевой, дежурила милицейская машина, а сами милиционеры то и дело пили чай из термоса. Они даже ни у кого, кто заглядывал в подъезд, никакие документы не проверяли.
Я не эксперт по западной живописи и не берусь судить степень подлинности собранных Белютиным картин. Но даже если это подделка, то она тоже имеет определённую ценность. Во-первых, интересно узнать, кто, где и когда смог изготовить такие высококачественные копии. Согласитесь, для науки это тоже очень важный материал. И, во-вторых, если это всё-таки копии, то и они не должны пропасть. Передайте их, скажем, на Сахалин, где люди лишены возможности лицезреть многие шедевры, а тут они могли бы увидеть хотя бы копии.
А вообще, Нина Михайловна Молева, конечно, унесла с собой много тайн советской культуры. Но что поделаешь? Видимо, на то воля Божья.
Интересный материал. С любопытным таким подтекстом. Есть о чем подумать.
Согласен с автором – сначала научная экспертиза – потом выводы. Иначе это просто обычные московские понты… Вот только за сегрегацию жителей Сахалина обидно…
Ну, делать подарки музеям, это видимо не свойственно людям, пускай даже и образованным, и культурным.