Владимир АНДРЕЕВ. ПРО МАЯКОВСКОГО
№ 2018 / 31, 31.08.2018, автор: Владимир АНДРЕЕВ
Мне было шесть лет. Отменили хлебные карточки. Можно свободно покупать хлеб… Счастье! Хлеб появился и вместе с ним зрелища…
В городе нет хороводов, как на селе, нет живых песен, гармошки, частушек, плясок с топотом и свистом…
Я со своими сверстниками мальчишками обожали предвыборные дни. В нашей школе показывали кино, приезжали артисты с концертами… Праздник, который «всегда со мной». На фронтоне школы большие портреты Ленина и Сталина, обрамлённые разноцветными электрическими лампочками.
Зачинался концерт выступлением артиста, дядьки в круглых очках, похожим на диктора Левитана… Дядька громко объявлял: – Владимир Маяковский «Стихи о советском паспорте». Удивляло длинное название. Я плохо понимал почему «чиновник» брал в руки паспорт, как ежа, да ещё, как бритву обоюдоострую, или, как змею двухметроворостую, поскольку мне казалось, что змея ползает, а вверх не растёт… как человек…
Но когда в стихотворении Маяковский достаёт из широких штанин свою «краснокожую паспортину» дубликатом бесценного груза, в конце он объявляет: «Читайте, завидуйте я – гражданин Советского Союза!». Раздался грохот рукоплесканий. И мы, мальчишки, до боли хлопали в ладони, гордились, хотя ещё и беспаспортные, но – дети Советского Союза…
А почему мы хлопали в ладоши, мне тоже было не ясно… Позднее я узнал, когда мама или тётушка при плохом или радостном известии всплёскивали руками, а затем прижатые друг к другу ладони подносили к подбородку.
Древние хлопком ладоней вызывали солнце. И, соединив ладони, молитвенно воспринимали его. До сих пор в Индии приветствуют: «Сурья намаскар!– Здравствуй солнце!.. Ныне говорят на французский манер – аплодисменты.
* * *
В настоящее время говорить о Маяковском и сложно, и трудно, однако именно сегодняшнее время и требует этой «жертвы»… Ибо «время вещь необычайно длинная…».
Социальная справедливость, вечно пульсирующая в недрах народной жизни, бессмертна. И вот ленинская партия большевиков, взяв власть, принялась практически осуществлять эту социальную справедливость…
Исполнилась мечта Льва Толстого, земля стала общественной собственностью, а далее заводы, фабрики… Некоторые из поэтов эмигрировали, не признав революцию… Остались Блок, Маяковский, Гумилёв, Ахматова, Хлебников, Брюсов, Есенин…
У Маяковского выбор был прост – стать на сторону большевиков, стать авангардом революционных поэтов. Идиллия это, или – реальность? Вот в чём вопрос. Свет впереди, но как он будет распространён и не погаснет ли он?
Маяковский, как поэт, возможно и не хотел, чтобы «его рвали, как цветочек с полян», то есть воспевать природу и человека в ней, как продолжение природы, как мысль её… Но это не совсем так. Писать, так как Пушкин и перепрыгнуть его? Вряд ли! Мог ли он состязаться с Феодором Тютчевым? Однозначно, – нет… Цельными остались только Иван Бунин, акмеисты – Николай Гумилёв и Анна Ахматова…
Многие подёрнулись мраком неизвестности… Маяковскому надо было взлететь поверх Блока, Брюсова, Бальмонта, Северянина, И. Анненского, Хлебникова и мощнейшего Есенина, которого именовали принцем, а Маяковский зачислил его в «свору мужиковствующих», это было политический ход. Большевики ставили ставку на пролетариат, а не на крестьян. А крестьяне – люди земли. Земля это космос… Земля планета, это для крестьянина святое… Когда кто-либо покидал родную землю, ему вручали ладанку с горстью родной земли… Мужик-пахарь, сельщина-деревенщина, стоятель земли Русской и Её сеятель, верует в то, что человек создан из персти земной и, как всё земнородное, уходит в неё обратно, в землю-матушку… кормилицу. Поэтому для крестьянина, погружённого во крест, социалистические преобразования – чреваты… далеки. Но кто не хотел трудиться на земле, те с удовольствием жестоко проводили «раскулачивания».
Разве поймёт крестьянин:
Мария! Поэт сонеты поёт Тиане,
а я – весь из мяса, человек весь –
тело твоё просто прошу, как просят христиане –
«хлеб наш насущный дай нам днесь».
Конечно, нет, не поймёт, вернее – не примет. Маяковский знал об этом, и его опорой был рабочий класс и подрастающая интеллигенция… Но когда подошло время и дело было сделано на волю вновь вышли и Пушкин и Есенин. Есть известные стихи об этом – опослявременные… Маяковский человек, а человек всегда ошибается. Если человек вообще – не ошибка?
Все мы ходим под дланью Господа. Но всё же Маяковский чуткий, как зверь, не смотря на свою прямоту характера.
«Мне и не рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом, кроме свежевымытой сорочки, сказать по совести, мне ничего не надо». Стихи прекрасные, чистые, их примет любое сословие русского человека.
В стихах можно лукавить, если не мечтать, а в жизни? Но для поэта важно самовыражение, найти отклик в народе, слушателе, достучаться до сердца ближнего и далёкого. Это есть счастье поэта, тогда не нужны примитивные богатства. Поэт богат всеми его понимающими, он этим сильно богат, он крез! Он и одинок и со всеми. Как сказал Велемир Хлебников,– надо жить среди всех, и ради всех. Это закон для поэта. И все поэты без малого исключения, – социалисты. Оттого, что они пишут для народа. Хотя Гавриила Державин и писал для царского двора, но более писал для народа России, даже написал гимн России «Веселися гордый Росс…»
Владимир Маяковский взял из мировой поэзии то, что ему было близко, и проглотил весь серебряный век русской поэзии, надеясь на свой мощный желудок.
Это и Киплинг Р. со своей отвагой и жертвенностью нести «бремя белых» – цивилизацию для чёрных… Или же Уолт Уитман в переводе Бальмонта или иных поэтов:
Запах пота у меня под мышками
Ароматнее всяких молитв…
Я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой…
Солнце, ослепительно страшное,
ты навек бы поразило бы меня,
если бы во мне не было такого же солнца…
У Маяковского: «Я – для меня мало…» В связи с этим вспоминается Анаксагор, сказавший 400 лет до Р.Х. – Я пришёл в мир, чтобы видеть солнце! – любимые строки К.Бальмонта…
Для Маяковского, чтобы стать Маяковским, это новаторство и ещё раз новаторство, то есть – позабытое старое, ибо земля круглая, и против законов мироздания никто не посмеет пойти… Атеизм, как проводник социализма, не вездесущ. Наоборот. Но об этом ниже…
Маяковский трудится над стихом, заготовляет рифмы, образы, складывает в котёл воображения и варит, как сталевар, стихи на огне своего таланта. Он – работяга, писательство для него сладкая каторга, он – галерник, и потому говорит:
Я ассенизатор и водовоз.
революцией мобилизованный и призванный,
ушёл на фронт из барских садоводств
поэзии – бабы капризной.
А если он сказал бы: поэзии «дамы» капризной, это уже попахивает реминисценцией «Стихи о прекрасной даме» А.Блока. Таким образом, Маяковский будет среди своих собратьев по перу, размываться. Только – «бабы» капризной. Пусть это грубо сказано, назвать музу бабой не зазорно, зато скандально и по-Маяковски… А если он скажет, что в поэзии он чернорабочий, опять не новаторски, новаторство по Маяковскому, это, когда у него не так, как у всех, то есть во главе угла – форма, а смысл он – «вперёд, и танки наши быстрые…» Чернорабочий это для Василия Казина или для Демьяна Бедного. А вот надо, не чернорабочий, а «я – ассенизатор и водовоз», то есть откачивающий канализацию и фильтрующий фекалии на Курьяновской очистительно-канализационной станции… Что дворник? Это интеллигент по сравнению с канализационным люком. Вот так кропотливо день за днём Маяковский корпел над стихом. В этом смысле он гигант, ведь ему не было ещё и тридцати лет, он всего себя отдал своему делу и революции, и в этом был в своём роде, сказать мягко, – невростеничным, но умом обладал необычайно трезвым и устойчивым, в поэзии конечно.
Маяковский много знал наизусть из Блока и сатирика Саши Чёрного, которого обожал, и даже покупал у него строчки. Саша Чёрный – Гликберг Александр Михайлович, потрясающий поэт-сатирик, проникновенного художника-сатирика до наших дней такого ещё не появилось. Он на голову выше своего земляка Аверченко, тем более что кроме Аркадия Аверченко в юмористической прозе было немало имён…
Лиловый лиф и жёлтый бант у бюста.
Безглазые глаза – как два пупка.
Чужие локоны к вискам прилипли густо
И маслянисто свесились бока…
Саша Чёрный
Или:
Брандахлысты в белых брючках
В лаун-тенистом азарте
Носят жирные зады.
……..
В лакированных копытах
Ржут пажи и роют гравий,
Изгибаясь, как лоза.
….
И опять зады и бёдра…
Но над ними – будь им пусто! –
Ни единого лица!
«Мясо». 1909 г.
Или же «Обстановочка», «Стилизовнный осёл» (Голова моя – тёмный фонарь с перебитыми стёклами…).
Совокупность приёмов, изобразительных средств и всё содержание, сущность – едины для художника. Форма – не есть сама по себе, «это форма, в которую материализовалось чувство художника». А ведь известно, что всем людям понятен только язык чувств, это язык для всех…
В литературе о Маяковском почти повсюду мелькает похожая фраза, что он – выдающийся мастер стиха. Именно «мастер». Авторы или осторожничали, или были убеждены, что перед ними талантливый мастер, тогда где же талант художника?.. А это разные вещи.
Поэт должен уметь увидеть в лягушке – царевну, как в сказке «Царевна-лягушка», в Золушке – принцессу… Это под силу истинному художественному таланту, и талант истинный – редок…
Вот Николай Гумилёв создал стихотворение о рабочем:
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
И если поэзия и религия – две стороны одной и той же монеты, то они требуют от человека духовной работы, но не во имя практической цели, а во имя высшей неизвестной им самим… Руководство же перерождения человека в высший тип принадлежит религии и поэзии…
Но Маяковский решил приспособить поэзию к практической цели, в этом его стремление, залог жизни, подвиг, он пошёл «на вы»… Сомневался, конечно: «Если я не буду понят моей страной, что ж, – пройду стороной, как проходит косой дождь». Но в этом случае, вернее, на сей дороге, его подстерегало несоответствие формы и содержания. От этого избавиться невозможно, ибо идеальное и реальное находятся в междоусобном несоответствии. Это и победа поэта и трагедия…
Для Казина нарушение единства не имело значения. Не оттого, что он сын водопроводчика из Немецкой слободы, будь он подкидышем или же сиротой, поэзия открывается тем, у кого она есть… «Живей, рубанок, шибче шаркай, шушукай, пой за верстаком, чеши тесину сталью жаркой, стальным и жарким гребешком…» В этих стихах только внешность, аллитерации, внутренние рифмы, звуковых повторах… Нечто подобное происходило и с великим Маяковским, которому много дано, то и спрос более строгий, как «мастеру стиха». Гениальные стихи комментировать невозможно, но талантливые – весьма…
Неискушённые одесситы во главе с Валентином Катаевым «упивались стихами Маяковского… с их гиперболизмом, метафоричностью, необыкновенными составными рифмами, разорванными строчками и сумасшедшими ритмами революции». И приводит строки: «Дней бык пег. Медленна лет арба. Наш бог – бег, сердце наше барабан».
Владимир Маяковский имел высокую страсть «для рифмы жизни не щадить». Пушкина Маяковский прочитал глубоко в своё время. «Поэзии живой и ясной Высоких дум и простоты…» Если Пушкин гений стиха, точнее поэзии, Маяковский, мастер стиха. В пушкинских «Египетских ночах» есть эпиграф – на французском, – в переводе: «Что это за человек? – О это большой талант. Из своего голоса он делает всё что захочет. – Ему бы следовало, сударыня, сделать из него себе штаны». Взято Пушкиным из «Альманаха каламбуров» Маркиза Бьевра (1771)… Возможно Маяковский читал пушкинские «Египетские ночи», а потому «Кофта Фата» его не случайна выросла, она упала на взрыхлённую почву футуриста и не чуждого сатиры товарища Маяковского.
Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трёх аршин заката.
по Невскому мира, по лощёным полосам его.
профланирую шагом Дон Жуана и фата…
Далее ряд иностранных слов, свойственных Игорю Северянину…
Это единственно напористое стихотворение в красках природы вечной, не рукотворной, сведённой к практическим целям личности.
Но лучшее стихотворение из чисто футуристической ипостаси я бы выделил «А ВЫ МОГЛИ БЫ?»:
Я сразу смазал карту будняя,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
Прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Датировано 1913 годом
А вот «НАТЕ!» несколько обескураживает, но высвечивает его характер и нокауты строчками в будущем… «Я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я – бесценных слов транжир и мот». Я не знаю что сказать, но талант налицо, нужен только ваятель. Вспомнилось восклицание Анны Ахматовой, когда она прочитала у Тютчева: «Усопших образ тем страшней, Чем в жизни был милей для нас…» – Неужели это так? – спросила она…
Плюнул поэт, актёр в лицо кому-то, неужели это возможно? Наверно…
Поэма «Облако в штанах», написанная в предреволюционный период, конечно для нашего времени противоречиво, где нарушено единство сущего, но преднамеренно? Возможно. Однако чувствуется, что некая сила стремительного течения несла воображение поэта, его внутренний дух неотвратимо и с трудом сдерживаемая автором. Форма у Маяковского видна невооружённым глазом… Болты и гайки налицо. Но какова сила, страсть, вера в свою правоту!.. Все эти «болты и гайки» сплавлены его поэтической энергией… Он чувствовал своё время, близкое ему, как личная рубаха…
Хотите – буду от мяса бешенный
– и, как небо, меняя тона –
хотите –
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а – облако в штанах!
По признанию самого автора, образ – «облако в штанах» пришло к нему при разговоре с женщиной, которую он хотел успокоить, сказав, что я не мужчина даже, а облако в штанах. И тут же умчал домой, чтобы записать, не забыть этот образ. В поэме много плакатов, изречений поэта: «Жилы и мускулы – молитв верней», «Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе», то есть менять сознание. «Политически всё верно», – сказал Ленин.
Есть и некое мальчишество, эдакое мелкое хулиганство «бакланья»:
Эй, вы! Небо! снимите шляпу! Я иду! Глухо.
Владимир Маяковский реалистичен, – это правда, иногда прозаичен, сказителен – да, но восполняет «прозаизм» аллитерацией и цепным звоном рифм…
Ни Бальмонты не заслонят, ни Феты
Владимира Маяковского,
который, как цветок нежен, как глыба, груб.
Поджаривал порой филе из флейты
поржавевших водосточных труб.
Прикован был к стиху и днём, и ночью,
он, как галерник…
Мучил мужних жён.
Чернел в черновиках и стал чернорабочим.
Чёрным стал, как в негра погружён.
Но бывало был как будто бы бесстрастным,
беспомощно унылым, как осенний лист,
безветренным, как безвоздушное пространство,
как ребёнок искренен, чист…
Но всё же некая сумбурность чувств, некая их неврастеничность выраженных через внешнее нигде так не наблюдается, как в «лирическом» стихотворении «Лилечка!» (вместо письма):
Дым табачный воздух выел.
Комната – глава в крученыховском аде.
Вспомни – за этим окном впервые,
руки твои, исступлённый гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День ещё – выгонишь, может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав…
……..
Кроме любви твоей мне нету солнца…
…….
Кроме любви твоей мне нету моря…
Дай хоть последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
(1916 г.)
Вспоминается Пушкин, не смотря ни на что:
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.
Там – Маяковский, здесь Пушкин, если бы Маяковский написал бы так, как Пушкин, то это был бы уже не Маяковский.
Хотя простота – вечна, как природа и даже как звёздное небо, оттого что мы его постичь не можем, оно не есть сложное. Но есть простота, не глубокая и сложная, как белый свет, а граничащая с примитивизмом. Ле Карбузье. Простота «свежа всегда». Страсть – это цветы дерева, а любовь – всё дерево…
Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
Ставлю «нигиль» (ничто, лат.).
Книги, что книги…
Утверждение глубоко ошибочное. Когда писатель по-настоящему парит в своей стихии, во вдохновении, он забывает всё, что накопилось в нём, весь житейский хлам, не относящийся к идее, которая несёт его на своих крыльях, он летит на своих крыльях, а не как Икар – на чужих. Рядом, кроме Бога, нет ничего «былое было ли когда». Когда молился Моисей или Христос, они уходили в гору, и там получали откровения от Бога через молитву. Уединялись. Творчество – это процесс.
Тем более, что Маяковский ставит «ничто» над всем, что сделано, но это только в духовной сфере, в которой он получил определённую информацию, и если она, эта информация, начиная с Гомера и Овидия, через Петрарку, Торквато Тассо, Державина, Пушкина, Тютчева, автора «Слово о полку Игореве», Молитвы Даниила Заточника… мифы.., – вошла в дух плоть и кровь современного поэта, в частности Маяковского, то естественно он обязан при своём интимном творческом процессе отбросить все накопления, однако рядом, не забывать есть ангел и Бог. Те, кто поможет, если пишущий впадёт в соблазн, в грех, уклонится от правды, от истины…
Да мы – не рабы, рабы – не мы, но слово рабочий происходит от слова раб. И человек раб Вселенной, он её ещё не «покорил». Хотя это слова не для поэта.
Для завоевателя, может быть. Но в этом слове есть насилие, что явно не угодно Творцу. И пока что человек раб, но Божий… Хоть стой – хоть падай. Так оно есть. А тем более, чтобы строить новое справедливое общество, надо всегда помнить, читать изучать историю. Художник, который рисовал портрет Сталина, спросил у него какими иностранными языками вы владеете, на его вопрос вождь ответил: немного английским, немецким, но зато я знаю историю народов… Чтобы идти вперёд, надо знать прошлое.
Я думаю, что Маяковский играет в стихах порой для «красного словца». Он, конечно, был ещё молод, для таланта это достаточно, может быть, но учиться, учиться упорно и терпеливо надо до конца, так учили нас древние и классики…
Поэтическая оригинальность востребована. «Я – поэт и этим интересен», сказал Владимир Маяковский. Вот в этом и есть истина. Поэт интересен поэтичностью, движением духа, находясь в вечном поиске, он заложник читателя, он, как говорят, пишет для народа, и это получается тогда, когда он пишет для себя… А что значит для себя? Для того, сущего, кто есть в поэте – для искры Божьей, которая воспламеняет воображение поэта, кормит его… Поэтому, когда мастер забывает об этом у него возникают унылые и пустые образы, как ты их не украшай звучными рифмами, ассонансами, «из тысячи зайцев не соберёшь одного льва». Например «чёрствая булка вчерашней ласки». Нынче бы сказали, что это строка слабая, хотя все поэты большие, или помене, в некоторой степени – графоманы. Без этого нельзя.
В стихотворении «Сказка о красной шапочке», аллитерация там есть, но она несёт бесполезную службу, форма отделяется легко от ничтожного содержания.
И наоборот – тяжеловесность и мало чего дающее устрашение: «Упал двенадцатый час, как с плахи голова казнённого». Вспоминается «Три мушкетёра» А. Дюма. В полночь по-есенински сторож стучал сонной колотушкой. А в Париже в полночь ходил глашатай и вещал: – Да хранит вас Бог в этот полночный час!.. Иногда следует и успокоить человека.
Когда Ной Праведный причалив в ковчеге к горе Арарат, он с радостью обозрел прекрасный мир, как бы вновь созданный. Забыл ли Ной прошлую жизнь? Но поэт, когда пишет, обязан быть Ноем.
Маяковский трибун, того требовали его стихи, звонкие, порой грохочущие.
«Революционный держите шаг», – приказывал он, как комбат. По своей сути он героичен. В этой духовной культуре есть то, чего не достигал до него мало кто из поэтов. Это его судьба и предназначение. «Тот, кто мыслит героически, неизбежно неизбежно должен действовать наперекор рассудку.
Маяковский потому и жаловался, «когда к нему придёт позорное благоразумие». Здесь он велик, скажу без обиняков… Время иногда блудливо. И оно порой подсовывает человеку ситуации, когда он в растерянности. И может сказать, что «сапоги выше Шекспира». А потому Маяковский с одной стороны для выразительности, а с другой – под влиянием бытующего материализма, произнёс: «Что мне до Гёте, скользящего с Мефистофелем в небесном паркете, когда гвоздь у меня в сапоге – кошмарней, чем фантазия у Гёте»… Стих сильный, роскошный и хорошо ложится в сознание, поскольку логичен в нелогичности. Вот это случай отсутствия « благоразумия». Здесь поэт обнаруживает свою природную диалектику… Маяковский патриот. Душа его отдана строительству в своей стране социализма, о котором мечтал Джек Лондон, Марк Твен, Свифт, который первым сказал, ещё до Гоголя, что в его век человек «обесчеловечился», Анатоль Франс, Достоевский, Лев Толстой, Чехов… А вообще все писатели,повторюсь, социалисты, это и Дефо, со своим Робинзоном Крузо, наши Шмелёв, Куприн… современный Твардовский и Исаковский в избе которого «нужда сидела на почётном месте», т.е. под образами…
Я счастлив тем, что я оттуда.
Из той зимы, из той избы.
И счастлив тем, что я не чудо
Особой, избранной судьбы.
Мы все – почти что поголовно –
Оттуда люди, от земли,
И дальше деда родословно
Не знаем: предки не вели…
Александр Твардовский
Предки русского человека издревле – Мать Сыра Земля, именины которой справлял ежегодно русский пахарь, ведущий род от Святогора и Микулы Селяниновича…
Всех русских поэтов любых направлений и убеждений от древних времён и по сей день я люблю и жалею…
Молодец В.Ходосевич, сказавший в анкете: из всех явлений мира я люблю – поэзию, из всех людей – поэтов.
Не все приняли революцию, Вячеслав Иванов так и остался скитальцем в Италии… Он печально вспоминает Родину, которую утратил:
Густой, пахучий вешний клей
Московских смольных тополей
Я обоняю в снах разлуки
И слышу ласковые звуки
Давно умолкших окрест слов,
Старинный звон колоколов…
Но на родное пепелище
Любить и плакать не приду:
Могил я милых не найду
На перепаханном кладбище.
Понять, – значит, – простить! И посочувствовать…
Сильны у Маяковского поэмы «Про это», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо», «Во весь голос» – шедевр Маяковского. Сказовость, размеренность, раздумчивость и резкие, точные отточенные по форме выводы.
Сквозь мильоны глаз, и у меня сквозь оба,
лишь сосульки слёз, примёрзшие к щекам.
Богу почести казённые не новость.
Нет! Сегодня настоящей болью, сердце холодей.
Мы хороним самого земного
изо всех прошедших по земле людей.
Эти и другие строки можно спокойно брать в учебники и на цитаты.
В стихотворение «Юбилейное» с потрясающей простотой ведёт доверительный разговор с гением Александром Пушкиным:
Были бы живы – стали бы по Лефу соредактор,
Я бы агитки вам доверить мог…
И вот только у нас в России могут понять Маяковского, сказавшего:
Сукин сын Дантес! Великосветский шкода.
Мы б его спросили – А ваши кто родители?
Чем вы занимались до 15-го года? –
Только этого Дантеса бы и видели.
Прекрасная стиховая месть Маяковского за убийство русского гения Пушкина. Спасибо, товарищ Маяковский, сердечное, от автора этой статьи о Вас… После Михаила Лермонтова, вы второй, кто крепко защитил его, Пушкина, великого Сашку… Поэта может защитить только поэт!
Хорошо, что Маяковский, как патриот, сказал искренне:
Почему под иностранными дождями
вымокать мне, гнить мне и ржаветь?
Слово «ржаветь» исполински поэтически реет, ибо оно в строку! Оно несёт в себе большую смысловую нагрузку. В данном случае стальной мускул стиха Владимира Маяковского сработал гроссмейтерски и молниеносно!
«Бегут водяные глыбы огромные, как года», «Европа скрылась, мельчась»? – сказано остро и глубоко о «старенькой бальмонтовской Европе.
И до сих пор звучат пророчески слова Маяковского, что наша страна, наша республика «многим бельмо в глазу».
Сказать о многих поэтах, так как сказал в «Египетских ночах» Пушкин.
«Жизнь его (Чарского) могла быть очень приятна; но он имел несчастье писать и печатать стихи… беспорядок в его кабинете, результат «Присутствия Музы и отсутствие метлы и щётки»… Он был поэт, и страсть его была неодолима: когда находила на него такая «дрянь» (так он называл вдохновенье). Возможно, это относится ко многим поэтам «хорошим и разным», а может, и к Маяковскому? Пушкин-то писал о себе…
Маяковский чётко по-поэтски определил Америку в стихотворении «Бродвей»: Асфальт – стекло. Иду и звеню. Леса и травинки – сбриты. На север с юга идут авеню, на запад с востока – стриты.» Прекрасное обнаруживает поэт пространственное представление… Скрежещет механика, звон и гам, а люди немые в звоне (!). И лишь замедляют жевать чуингам, чтоб бросить: «Мек моней?» То есть: Делаешь деньги? Маяковскому юмору здесь не занимать и сатире, тут он обошёл круто Сашу Чёрного…
Стихи о загранице Маяковского идут вне всякого конкурса. Говорить о них – только портить. Но вот и лирика, слезу точит:
Скрылись чайки. В сущности говоря, где птички?
Я родился, рос, кормили соскою, –
жил, работал, стал староват…
Вот и жизнь пройдёт, как прошли Азорские
острова.
1925 г.
Потрясающая зрелость стиха. Чеканка и отделка слесаря-лекальщика.
В стихотворении «Лучший стих» меня потрясла своей художественностью строка: «Как будто жесть в ладонях мнут, оваций сила росла и росла. Пять, десять минут рукоплескал Ярославль…»
Могучая гордость заложена в прославленном на весь мир стихотворении «Стихи о советском паспорте», которое я слышал со сцены, будучи подростком и с этими стихами я рос. Что ж, читайте и завидуйте. Хотелось бы и нам построить, обустроить Россию и вернуть ей прежнее могущество великой державы. Когда закончилась Великая отечественная война, Иосиф Виссарионович Сталин оценил великую заслугу русского народа в победе над гитлеровской Германией и сказал: «Спасибо, русскому народу!». Этих слов никто пока не говорит. А Маяковский бы сказал такие же слова, если бы был жив, да он и теперь «живее всех живых»…
Писано много, но напрасно. И Пушкина автор цитирует с глубокими ошибками, и “нигиль” приплел, и Ле Карбузье, и “бремя белых”, которое Киплинг Р. призывал нести черным – вот так: взять бремя и нести черным, должно быть, в Индию.
Кажется, автор статьи не в себе. Но это лишь поначалу кажется. В себе, в себе, именно в себе родном. А чего бы там и не остаться? Не надо нести свое бремя автора бедным читателям. Надорвесся.