Я Тайны различал покровы

Рубрика в газете: Равновесие сердца, № 2021 / 3, 29.01.2021, автор: Евгений БЕНЬ

---

Тяжело писать о близком человеке через несколько месяцев после его ухода. Но опасения, что какие-то существенные детали сотрутся из памяти, что жизнь наша вообще быстротечна, подталкивают меня выполнить этот долг.
Скоропостижная смерть от остановки сердца во время ковида моего одноклассника Жоры Каменева, доктора физико-математических наук, ведущего научного сотрудника ВЦ РАН Георгия Кирилловича Каменева (автора семи книг, более ста научных статей, разработчика новых международно-признанных теорий), а для многих любивших его прихожан храма Богоявления Господня в Москве – иерея отца Георгия (16 марта 1960 – 3 ноября 2020) – для меня встала в один ряд с уходом родителей. Хотя, сразу оговорюсь, что не принадлежал к его пастве и далёк от церковной жизни. Просто он был для меня даже больше, наверное, чем другом. Братом. По ряду представлений единомышленником, особенно в последние одиннадцать лет нашего зрелого тесного общения. Не забывал настоятельно просить меня присылать ссылки на все без исключения вышедшие публикации.

---

 

Так уж вышло: незадолго до безвременной кончины Жора вдруг обратился ко мне: «Напиши воспоминания». Я ответил, что уже написал их, и они вошли в мои книжки, а он неожиданно: «А ты ещё напиши!»
Мы встретились в далёком 1968 году в 204-й школе на Сущёвском валу, где я учился с самого начала, а он пришёл во второй класс. Его перевела прозорливая бабушка из-за того, что там уделяли особое внимание математике. Впрочем, наряду с такой особенностью эта школа тогда отличалась обилием пионерских линеек с незатихающим барабанным боем. В нашем классе в первые семь-восемь лет ученья оказался симбиоз марьинорощинского бесноватого хулиганья с довольно серой инертной за редким исключением массой, оставшейся до окончания выпускного десятого класса. Позднее оба мы сходились к мысли, что уже в институтах (он в Физтехе, а я на филфаке госпеда) каждый из нас обрёл взаимопонимание с добрыми друзьями и приятелями, общение с которыми продолжается долгие годы.
В школе мы с Жорой держались особняком и вместе – во всяком случае до старших классов. Благо жили в паре минут ходьбы – он на Палихе, а я в Тихвинском переулке. Гоняли с мальчишками в футбол под моими окнами, по много часов гостили друг у друга, азартно до изнеможения играя в настольный хоккей. Иной раз я исхитрялся вовлечь его в какое-то детское озорство, но в таких случаях проявляя присущую ему рассудительность, Жора довольно быстро выходил из авантюрных начинаний. Как-то он в кровь подрался с одним из напавших на нас хулиганов. Увы, драться я не умел и стоял в сторонке – до сих пор как-то неловко.
В детстве он в музыкальной школе занимался фортепиано и однажды пригласил меня на публичный экзамен, который сдал на «отлично», и мы у него дома отмечали событие салатами и лимонадом.
Помню, когда в десятом классе у меня умерла бабушка, я жил у него семье (Жора, его мама, бабушка и её муж дядя Ефим) несколько дней, ощущая себя тепло, как дома. После окончания института он приезжал ко мне в военный лагерь в Ковров, где приходилось несладко, проделав на двух электричках шестичасовой путь туда и обратно. А ещё через четыре года был свидетелем на моей свадьбе.
За несколько недель до случившейся с ним беды, он, особо не отличавшийся обращением к деталям прошлого, вдруг напомнил, как мой папа водил нас, мальчишек, в Лужники на матч СССР – Канада из легендарной суперсерии. «На всю жизнь осталось это шоу. Такое грандиозное… Притом, что хоккеем как зритель не интересовался и не интересуюсь», – сказал Георгий. Кстати, на моём пятидесятилетии в ЦДЛ, он, поздравляя, обратил внимание на всё большее моё внешнее сходство с отцом, к которому, помнится, в детстве Жора тянулся.
С каждым столетием людей, сочетающих в себе множество талантов, всё меньше. Тем более, когда многогранность – не дань разного рода увлечениям или собственной экстравагантности, а способность воплощать высокие ремёсла, предрасположенность к которым присуща человеку с рождения. Осуществить себя в полноте возможностей – особенный труд, неотделимый от нечаянной радости, сопутствующей всегда. Георгий Каменев с детства одинаково увлечённо и с полной самоотдачей решал совсем взрослые математические задачи или скрупулёзно вникал в текст «Божественной комедии» Данте.
Он, прирождённый математик, в юности занимался масштабным гуманитарным самообразованием. И, надо сказать, оно отличалось не только им же самим выработанной систематичностью, но по факту оказалось чрезвычайно системным. Без преувеличения – был он знатоком русской религиозной философии, европейской философии, русской поэзии, литературы, изобразительного искусства, классической музыки. Жажда многообразной творческой самореализации была настолько высока, что в молодости даже писал картины маслом.
Годами каждые несколько месяцев мы ходили в кафе, где выпивали и закусывали, а потом прогуливались. Так где-то лет пять назад на Цветном бульваре встретили моего знакомого искусствоведа, занимающегося современным искусством, и, когда тот начал рассказывать, у Жоры неожиданно загорелись глаза, и он очень компетентно вступил в диалог.
И, конечно, часть его души – стихи, с далёкой ещё юности отмеченные сплавом обнажённого нерва, отвлечённого осязания сущего, овеществлённой плотности образа и трогательной лиричности. Ещё в сохранившихся у меня его нигде не опубликованных стихах 1983 года вместе с пронзительностью проступает зрелость не по возрасту:

Так в даль уходят города,
Мы пьём их жар, мы пьём их копоть.
А на вокзалах поезда,
Как рыбы в омуте.

Там в тёплой, томной желтизне
В них жизнь застыла.
От прошлых дней в купейном сне
Лишь запах дыма.

В 2012 году Георгий Каменев выпустил книгу стихотворений «Полигон». Даже при всей своей не-публичности он очень хотел, чтоб стихи его были напечатаны. В этом сборнике присущее ему в жизни волевое начало, на первый взгляд, парадоксально уступает место созерцанию. На самом же деле для него любая деятельность была в своём роде обратной стороной созерцательности как живительного спутника сущего:

Снег

Я гляжу в окно.
Снег густой идёт.
Днём совсем темно.
Ночь, как слепой лёд.

Книга, кресло, плед.
Краткий миг, плен.
Несмеженность век.
Предопределение стен.

Я гляжу в окно.
Снега уже нет.
Погружено всё
В невыразимый свет.

В постсоветские годы служители церкви многими стали восприниматься в череде представителей одной из «перспективных профессий». Отдавая себя без остатка этой деятельности и любви к людям (случалось ему помогать мудрыми словами и мне в критических обстоятельствах), отец Георгий, принявший крещение в до-перестроечном 1984 году, самим собой напоминал о той духовной жизни, что от года к году, увы, рискует всё более стираться из нашей памяти. Служение в церкви (три года диаконом, а затем 15 лет – священником) занимало особое место в его пути, о чём можно судить уже потому, что он стремился в свой храм иной раз, невзирая на какие бы то ни было препятствующие тому обстоятельства. Обстоятельства эти были в последние годы обусловлены тяжёлой формой сахарного диабета с не раз сопутствующим тому попаданием больницу.
О. Георгий имел возможность по состоянию здоровья уйти в храме «за штат», однако, несмотря на уговоры (и мои тоже), очень хотел перенести это решение как можно дальше – в отдалённое потом, считая, что оно станет для него тяжёлым рубежом, отодвигающим от главного дела жизни.
Правда, с марта прошлого года отца Георгия всё время тяготило, что пандемия многое изменила в привычном укладе: «Это ненормально, когда приходится думать о том, чтобы в церкви на службе было меньше людей, а что поделаешь в таких условиях…». Когда священнослужители заболевали, а некоторые из них уходили из жизни, Жора предвидел, что очередь дойдёт и до него, и из-за диабета он может не пройти через эту напасть, хотя очень надеялся ещё долго жить.
Кстати, на духовном поприще Георгий Каменев следовал издавна присущей ему универсальности, с 2002 года курируя Иконописную студию при храме Богоявления, преподавая катехизис, историю Ветхого и Нового Завета, которые не только детально знал, но и блестяще интерпретировал, в чём мне тоже приходилось убеждаться.
Между тем себя он называл не совсем обычным священником. Священнический опыт и богатое знание православного богословия не мешали отцу Георгию продолжать уважительно и с пониманием относиться к трудам русских религиозных философов Владимира Соловьёва и Николая Бердяева. И сам он, безусловно, был мыслителем в самом прямом смысле этого понятия, но ни философских, ни богословских трудов не писал. Не раз приглашал его на беседу на интернет-телеканал MediaMetrics, но он отказывался, так как принципиально не считал нужным предавать публичности свои размышления, будучи действующим священником.
Когда он посмотрел восторженный фильм Марии Шукшиной про одиозного схимонаха Сергия Романова и его скит, то, прежде всего, обратил внимание на то, что монахини на экране почему-то облачены не в привычную монашескую одежду, а нарочито наряжены кто во что горазд в лубочном стиле «мрачного средневековья». И даже в этом прослеживался некий эпатажный вызов, стремление схимонаха любыми способами привлечь внимание к своим «проповедям», по сути являющимся воинственными воззваниями.
О. Георгий не без теплоты, зная его лично, отзывался об о. Димитрии Смирнове, ушедшем из жизни совсем незадолго до него, между тем давая понять, что постоянная медийная деятельность выхолащивает предназначение православного священнослужителя.
Во главу угла развития личности Георгий Каменев ставил осознанно совершаемый ею свободный выбор между добром и злом. Бердяевские слова «Я пришёл от свободы» кажутся применимыми в полной мере и к нему:

В который раз погибло царство,
Как быстро опустела сцена,
И кто-то пробовал подняться,
Но голову разбил о стену.

О, эта ангельская радость!
О, эта зимняя дорога!
Пойдём, мой друг, поищем ясли,
Где сном Младенца спит свобода.

Отсюда понятно, почему о. Георгий подчёркивал, что не занимается вразумлением. Речь шла о тех, кто сам не выказывает желания двигаться в сторону самосовершенствования. Притом надо упомянуть, что для крещения ребёнка считал необходимым определённо обозначенное осознанное стремление к тому родителей вместе с их искренним обещанием в дальнейшем приводить дитя на причастие. В то же время отмечал – «в церковь мы всех берём», имея в виду любого, у кого душа хочет войти.
Наряду с тем отец Георгий был открыт для мира во всём его многообразии. С пониманием Жора воспринял мой шаг, сделанный в 2009 году в связи с уходом мамы, приобщения к Завету Авраама обрядом бритмелы и сочувствовал от всего сердца тому, что заживление шло очень тяжко и долго. Не раз задавал мне вопросы по иудаике, я, как мог, подробно отвечал на них. Мы находили множество глубинных пересечений двух религий. Я предлагал ему вдвоём съездить на несколько дней в Иерусалим к святым местам, но Жора говорил, что из-за ситуации со здоровьем, к сожалению, это невозможно.
Как-то недавно спросил меня: «Вот мы считаем православие единственной истинной верой, а как в этом смысле евреи трактуют иудаизм?» Мой ответ был: «Насколько я понимаю, в раввинском сознании иудаизм чаще определяется вообще не верой, а как инструмент заповедованного Всевышним пути еврейского народа, пути, воздействующего на мир». Он ответил, что «это можно понять». Надо сказать: некоторое время назад Жора сдал анализ на ДНК (чтобы пятеро его детей знали свои корни), и при традиционном для русского человека генетическом наборе ни одного еврейского процента там не оказалось.
По ходу многолетнего опыта общения с прихожанами, конечно, можно было услышать от них самое разное, в том числе, по его словам, «такое…». Отец Георгий стал размышлять, чем может быть вызвана ныне столь губительно распространяющаяся деформация поведения человека в частной жизни. Будучи во многом опирающимся на науку, он отчасти нашёл объяснение тому в работах современных биологов, говорящих о имеющей теперь место тенденции генетических мутаций ряда индивидуумов на хромосомном уровне. И полагал, что подобное явление может иметь в дальнейшем катастрофический характер для цивилизации.
Необратимый же процесс вытеснения живого общения виртуальным в свою очередь, по его суждению, вытесняет общение молодых людей и девушек «вживую», что чревато кризисом возникновения семьи, деторождения и далее демографическим тупиком.
Особое место в его размышлениях занимала проблема, волновавшая его и как носителя богословской мысли, и как математика, потенциального верховенства над человеком искусственного интеллекта. Создаваемый нашими руками искусственный интеллект переходит к самовоспроизведению самого себя, угрожая возникновением виртуального мира, помыкающего нами, если мы не выстроим систему взаимоотношений с этим интеллектом на качественно новом уровне.
В письме от 26 мая 2019 года Жора написал мне: «Не надо недооценивать искусственный интеллект в его современном статусе. Бесперспективно сводить его к социальному заказу якобы виртуально стерильной элиты. […] Современный искусственный интеллект разработан для работы с хаосом: хаос нельзя контролировать, но можно управлять им в условиях ОТКРЫТОЙ системы». И далее им приводится цитата из всемирно известного физика Ильи Пригожина: «Вырисовываются контуры новой рациональности, к которой ведёт идея нестабильности. Эта идея кладёт конец претензиям на абсолютный контроль над какой-либо сферой реальности, кладёт конец любым возможным мечтаниям об абсолютно контролируемом обществе. Реальность вообще не контролируема в смысле, который был провозглашён прежней наукой».
По свидетельству жены отца Георгия и его верного друга Натальи, он размышлял и о судьбе церкви, церковной жизни сегодня в ключе названных драматических перемен, происходящих вокруг, но со мной эту тему не обсуждал, хотя замечал в беседах, что ряд нынешних российских проблем берёт начало ещё и от тех веков, когда самодержавие, упразднив патриаршество, поставило Святейший правительствующий синод во главе церковной жизни, а абсолютную власть в России имела онемеченная аристократия.
Конечно, очень жаль, что глубокий мыслитель Георгий Каменев не оставил нам своих философских работ. Он считал своим предназначением служение, а делился сокровенными мыслями с очень немногими.
Когда за четыре дня до его ухода я позвонил к нему в больницу и подтвердил, что тоже ложусь в больницу на коронарографию, Жора сказал: «Что ж, Жень, как всегда на встречных курсах». И ещё: «Буду бороться до последнего…»
В заключение – стихотворение иерея Георгия Каменева из его книги «Полигон»:

Отец Небесный! Жизнь прошла…
Я нищим вышел из утробы.
Я видел свет, я ощущал,
Я Тайны различал покровы.

И вот теперь, на склоне лет,
Нагой и всё такой же нищий,
Прошу Тебя меня одеть
И напитать Небесной пищей.