ЯВНЫХ ФАВОРИТОВ НЕТ
Неюбилейная беседа с Вячеславом Огрызко о современной литературе
Рубрика в газете: Дерзать или лизать, № 2020 / 25, 02.07.2020, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
– Одна из ваших книг называется «У нас была великая литература». Почему «была»? А что, теперь у нас великой литературы нет?
– Уже давно нет. Лет тридцать. У нас сегодня нет писателей уровня Шолохова, Булгакова или Платонова.
– Но литература всё-таки есть?
– Конечно, есть. И в целом, к слову, неплохая. У нас есть Алексей Иванов, Александр Проханов, Виктор Пелевин, Юрий Козлов, Евгений Водолазкин, Дмитрий Быков, Роман Сенчин, Юрий Поляков… Можно ещё назвать имён десять-двенадцать. Это всё очень крупные писатели и серьёзные художники. Но пока именно что крупные, но, простите, ещё не гении.
– Что рождает гениев?
– Видимо, время. А оно, похоже, ещё не созрело для того, чтобы сформировать новых классиков.
В советское время всё сошлось: слом эпох, запрос общества на новых героев, вера народа в созидательную силу искусства, поиски идей и символов, понимания властями роли культуры… Тот же Евгений Евтушенко ведь не ради красного словца утверждал: «Поэт в России больше чем поэт». Публика была готова вознести любого литератора, который осмеливался хотя бы прикоснуться к запретным темам. Почему люди искали повсюду «Тропы Алтая» Сергея Залыгина или «Кануны» Василия Белова? Эти писатели практически первыми заговорили о трагедии коллективизации. А как они подали сложнейший материал, создали ли новые типажи, для многих это было не столь важно. Бывшие крестьяне, заселившие в 30-е годы половину Москвы, прощали Белову схематичность уже за то, что писатель назвал коллективизацию страшным преступлением XX века против русского народа.
Но смотрите: прошло лет двадцать – «Кануны» все дружно забыли. Однако продолжают читать более раннюю книгу Белова «Привычное дело». Иван Африканыч из давней повести Белова даже сегодня продолжает всех трогать. Хотя глобальных тем в той повести писатель не касался. В чём же дело? Наверное, в типаже, в характере.
Другой пример. В своё время у нас появились десятки романов, герои которых протестовали против поворота северных рек на юг, укрупнения деревень, разрушения древних храмов… Но названия тех книг теперь помнят разве что историки. Те романы уже давно канули в Лету. Ну кто сегодня будет читать «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева, «Память» Владимира Чивилихина, «Пряслины» Фёдора Абрамова или «Полководец» Владимира Карпова?.. Все достоинства их книг сводились к одному – они затрагивали темы, которые интересовали всю страну. Но по сути они подменяли учёных и публицистов.
Я вспоминаю свои беседы с Дмитрием Балашовым. Он был страшно недоволен тем, как в нашей школе преподавали отечественную историю. По его мнению, у нас отсутствовали программы и мы не имели ни одного толкового учебника. Балашов на полном серьёзе предлагал русскую историю восемнадцатого века изучать по романам Валентина Пикуля.
Но что работало против Пикуля? Он, конечно, не был стилистом. Писал Пикуль как Бог на душу положил, без каких-либо изысков. К высокой литературе его книги никогда никакого отношения не имели. Но Балашов, прошедший большую научную школу и знавший толк в древнерусских балладах, всегда отлично понимавший значение языка в жизни общества, считал, что из двух зол следовало выбирать меньшее. По его мнению, знание было важнее стиля. А эти знания, как он полагал, на тот момент несли не школьные учебники, а прежде всего романы Пикуля.
Я и тогда считал, и теперь уверен, что значение литературы всё-таки в другом. Знания должны нести учебники. А писатели всё-таки созданы для другого. На одних, даже грандиозных, темах гениальный роман не создать. Нужны великие идеи. И главное – нужно понять душу человека. А это дано единицам.
– Пикулю или Балашову это было дано?
– Не уверен.
– А кому, по-вашему, это удавалось?
– К примеру, это было дано Валентину Распутину. Вспомним его «Живи и помни». Это великая повесть, которая до сих пор толком не прочитана и не осмыслена. В конце 70-х годов её очень поднимали на Западе, а у нас о ней писали сквозь зубы. И западные советологи, и наши доморощенные патриоты сходились на том, что «Живи и помни» – это повесть о русском дезертире, который войну предпочёл отлежаться у своей бабы в Сибири. Запад увидел в обращении Распутина к этой теме некое новаторство. Распутина хвалили за абстрактный гуманизм и приверженность общечеловеческим ценностям. А главный борец с сионизмом – Анатолий Иванов – расценил повесть Распутина совсем иначе – как апологетику предательства, и на этом основании отказывал писателю в патриотизме. Но, на мой взгляд, обе стороны были не правы.
Для начала следовало бы разобраться в том, кто в повести Распутина был главным героем – дезертир Гуськов или его жена Настёна? Я считаю, что Настёна. Вот ключ к пониманию книги. С Гуськовым всё изначально было более или менее понятно. А Настёна? Она-то что вынесла? Каково-то ей пришлось в войну? Её-то кто понял?
По сути Распутин создал в русской литературе новый тип героини. Это главное. А уже дальше давайте рассуждать о стилистике прозы Распутина, о художественном своеобразии повести, о некоторых художественных приёмах…
А возьмите военную прозу. Ну кто сейчас судит о войне по эпопеям Александра Чаковского, Ивана Стаднюка, Анатолия Ананьева или даже Константина Симонова? Чтобы проследить ход войны и выяснить позиции разных сторон, надо читать военных историков. Но если есть желание понять русский характер, душу русского народа, победившего в Великой Отечественной войне, надо читать «лейтенантскую прозу» Константина Воробьёва, Юрия Бондарева, Григория Бакланова, «Ивана» и «Зосю» Владимира Богомолова, «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева…
Другое дело, что не все писатели, которые имели огромнейший творческий потенциал, до конца смогли реализовать себя. Взять того же Распутина. Он в какой-то момент свернул с художнической тропы и встал на дорогу борьбы за спасение Байкала. Наверное, мать-природа от этого что-то и выиграла. Возможно, загрязнение уникальнейшего озера чуточку и замедлилось. Но что выиграла от этого русская культура?
Впрочем, здесь не всё так однозначно. Возможно, Распутин как художник иссяк ещё в начале 80-х годов и общественной деятельностью он занялся как раз от безысходности.
– А вам не кажется, что некоторых больших писателей погубила жажда власти?
– К Распутину это точно не применимо. Он никогда ни к какой власти не стремился. Наоборот, при первой возможности старался сбросить с себя все эти членства во всевозможных президиумах, правлениях и прочих советах. Он вообще избегал всякой публичности. Мне кажется, Распутин понимал, что писательство – это дело одинокое, которое живёт и развивается по своим особым законам.
Другой вопрос, что после начала 80-х годов в окружение Распутина попало много разных убожеств. Ничего не представлявшие сами собой, эти убожества из всех сил пытались с помощью Распутина вырваться наверх и всеми управлять. Распутин это видел, но противостоять этому у него не всегда хватало сил.
Кстати, спекуляции на имени Распутина продолжаются до сих пор. И это очень прискорбно.
– Надо ли так понимать, что Распутин – скорее, исключение?
– Думаю, что так. В разные периоды у нас существовало немало писателей, которые просто не представляли себя без власти. И они её правдами-неправдами добивались. Однако была ли от этого хоть какая-то польза? Вот вопрос. Можно привести классический пример – Леонид Соболев. Когда Соболев в писательском колхозе был по сути никем, он создал неплохой роман «Капитальный ремонт». Но по мере продвижения во власть его талант стал иссякать. И чем всё закончилось? Я считаю, трагедией. К началу 60-х годов мы имели очень больного человека, поражённого хроническим алкоголизмом, который уже никак не мог обходиться без морфия. Из власти Соболева убрали только весной 1970 года. Он к этому оказался не готов. Ведь что произошло? Пока Соболев руководил Союзом писателей России, к нему не зарастала тропа литераторов разного пошиба, издателей и чиновников. Все ему кланялись, все что-то у него просили, все водили вокруг него хороводы. А как большую должность у Соболева отобрали – он враз практически никому оказался не нужен. Многие бывшие коллеги от него подчёркнуто отвернулись, потому что у них появилась новая цель – вылизать все места новому председателю Союза Сергею Михалкову. Вынужденная отставка наложилась на обострившиеся хронические болезни. Итог был страшный – через несколько месяцев Соболев пустил себе пулю. Правда, от народа это много десятилетий скрывали. Даже сейчас в Википедии утверждают, будто писатель умер своей смертью от рака.
По моему мнению, пребывание во власти сильно повлияло в худшую сторону на творчество таких больших художников, как Александр Фадеев, Константин Симонов, Всеволод Вишневский, Александр Твардовский и Юрий Бондарев.
– Простите, а Твардовский чем вам не угодил?
– На мой взгляд, Твардовский себя обессмертил двумя великими вещами – стихотворением «Я убит подо Ржевом» и поэмой «Василий Тёркин».
– А разве этого мало – навечно войти в историю хотя бы одной строчкой?
– Я не сказал, что это мало. Дай Бог каждому писателю увековечить себя хотя бы одним произведением. В этом плане мне непонятны нападки иных наших современников на крупных художников. Ладно, председатель Союза писателей России Николай Иванов невзлюбил Солженицына. Он, безусловно, имеет полное право иметь о Солженицыне как человеке собственное мнение. Для него Солженицын, видимо, негодяй. Но что Иванов заявил в одном из своих интервью в Эстонии? Мол, кто такой Солженицын как писатель, что он такого написал? И сам же пренебрежительно ответил: «Как писатель Солженицын есть в двух рассказах – «Матрёнин двор» и «Один день Ивана Денисовича». Все остальные его произведения – компиляция». Попутно Иванов отказал Солженицыну в чувстве собственного достоинства, поставив в пример «Горячий снег» Бондарева.
Я не хочу здесь сейчас ввязываться в полемику по вопросу о том, какой Солженицын был человек. Давайте поговорим о нём как о писателе. Иванов сам выделил в творчестве Солженицына две вещи. По своему художественному уровню это – великие вещи. И уже только этим Солженицын себя обессмертил. А есть ли что-то подобное по своему уровню в арсенале у кого-нибудь из нынешних руководителей Союза писателей? Увы, ни одну из написанных ими вещей нельзя и близко сравнить с солженицынскими. Всё у них мелко, серо и плохо. Может, потому они от злобы и рычат на Солженицына, понимая, что Бог не дал им большого таланта.
Очень плохо у сегодняшних литфункционеров и с образованием. Ну как можно утверждать, что почти все книги Солженицына – компиляция?! Они что, не читали «Раковый корпус» или «В круге первом»? У кого Солженицын, по их мнению, понадёргал мыслей? И эти безграмотные люди хотят управлять писательским сообществом! Ужас.
Только человек, который абсолютно не разбирается в литературе и не чувствует слова, мог в противовес двум лучшим вещам Солженицына поставить «Горячий снег» Бондарева. Ну как объяснить нынешним литгенералам, что и «Горячий снег» – это очень посредственный роман, с которого, собственно, и началось падение Бондарева как художника.
Настоящий, сильный Бондарев – это «Батальоны просят огня», «Последние залпы» и, может, ещё «Тишина». Кстати, когда «Тишина» только появилась в начале 60-х годов в «Новом мире», она вызвала буквально приступ злобы у всего тогдашнего руководства Союза писателей России. Бондарева обвиняли и в искажении истории, и в чернухе, и в нелюбви к русскому народу, а также упрекали за художественные просчёты… Мне иногда кажется, что эта во многом несправедливая критика в чём-то и надломила Бондарева, побудив его к дрейфу не в ту сторону. Ему бы из всех сил держаться тогда за Твардовского и, может, за критика Лакшина, но он предпочёл сделать ставку на других литгенералов. Ему ближе оказался Всеволод Кочетов. Да и в критике у него появились другие союзники, к примеру, Юрий Идашкин. А дальше понеслись все эти берега, выборы, игры и прочее. А в итоге – все доигрались.
– Значит, Твардовский – это идеал?
– Я так и не говорил. Я утверждаю другое, что даже Твардовский, который, безусловно, имел великий дар, не избежал родимых пятен советской системы. Даже для Твардовского всегда большое значение имели вопросы литературных постов, наград, пайков и всего прочего. Ему было чрезвычайно важно, посадят ли его в президиум какого-то писательского собрания и изберут ли депутатом или в состав ЦК КПСС. Согласитесь, гения это не должно было бы волновать. Вы можете себе представить, чтобы Михаил Булгаков или Андрей Платонов добивались избрания в ЦК КПСС?
– А как вы оцениваете роль Твардовского в качестве главного редактора журнала «Новый мир»?
– Тут надо выделять два этапа. Став главным редактором первый раз в 1950 году, Твардовский повёл себя как человек системы. По сути, он стал прекрасным исполнителем некоего госзаказа. В условиях усиления борьбы с космополитизмом власть взяла курс на поддержку почвенничества. И тут очень кстати подвернулся Твардовский, которого ещё недавно официальная критика чуть не загнобила за книгу «Родина и чужбина». Верхи пришли к мнению, что футуризм, как и модернизм и прочие «измы», себя или дискредитировали или исчерпали (во всяком случае ничего полезного для общества от них не исходило), и предложили художникам обратиться к поискам корней. Грубо говоря, Асеев, Кирсанов, а также Антокольский, Алигер, Сельвинский – а это были не самые последние поэты – оказались не нужны. Появился спрос на деревенщиков. Другое дело, что Твардовский не слепо выполнял волю партии. Имея хороший литературный вкус, он не хотел печатать Бабаевского или Бубеннова и даже Леонида Леонова. Ему ближе оказался, к примеру, Валентин Овечкин.
Выполняя пресловутый госзаказ, Твардовский попытался одновременно поднять в литературе планку. Именно поэтому он в конце 1953 – начале 1954 года согласился опубликовать в «Новом мире» статьи Владимира Щеглова и Фёдора Абрамова. Эти материалы били прежде всех по охранителям. Но вот парадокс: доносы на редактора «Нового мира» в этот раз настрочил не Бубеннов, который давно точил зуб на Валентина Катаева и Василия Гроссмана. В этот раз в атаку на Твардовского поднялись либералы и, в частности, Василий Ажаев и Борис Полевой и примкнувший к ним Алексей Сурков, которых поддержал тогдашний секретарь ЦК КПСС Пётр Поспелов.
Такого вероломства от литгенералитета Твардовский не ожидал. Убила его и позиция Поспелова. Он ведь тогда верой и правдой служил партии. А партия в лице Поспелова ударила его под самый дых. Поэт этого не забыл. Но и к открытому бунту он ещё не был готов.
И совсем по-другому, видимо, следует оценивать второй период «новомирского» редакторства Твардовского: 1958–1969 годы. Поэт хотел взять реванш. В нём всё кипело. У него появились и злость, и дерзость, и безрассудство, и отвага. А как итог – пробивка в печать повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
Но прежние надломы тоже не прошли бесследно. В какие-то моменты Твардовский допускал срывы. Причём я имею в виду не его частые пьяные загулы, а срывы другого плана – когда он уклонялся от принятия некоторых серьёзнейших решений по журналу.
При Твардовском вообще сложилась очень парадоксальная ситуация. С одной стороны, он вывел «Новый мир», безусловно, на острие общественной мысли и сделал его лучшим литературным изданием страны. Но он так и не смог художественность поставить выше партийности. Под партийностью я здесь подразумеваю не приверженность компартии, а верность некоему курсу и определённым догматам. Для Твардовского очень важна была принадлежность потенциальных авторов «Нового мира» тому или иному политическому направлению и соответствующему кружку. Он не допускал на страницы своего журнала чужаков. Будь человек хоть трижды талантлив, но если он не разделял идейные установки Твардовского, он попасть в «Новый мир» никак не мог.
В этом плане сильно отличался журнал «Москва». Как известно, «Москву» редактировал ортодокс из ортодоксов Евгений Поповкин. Его даже нельзя было назвать писателем. Роман Поповкина «Семья Рубанюк» многие считали откровенной графоманией. Но у Поповкина была чуйка не просто на талантливые произведения, а на гениальные книги. В то время, когда редакция «Нового мира» несколько лет в узком кругу обсуждала тактику и стратегию, как ей через рифы ведомств и цензуры провести «Театральный роман» Булгакова (на другие вещи художника она даже не замахивалась), то Поповкин сразу пошёл в атаку и пробил самый главный роман великого писателя «Мастер и Маргарита». Это надо было уметь. У Твардовского такие качества отсутствовали. И смотрите: опубликованный в «Москве» роман «Мастер и Маргарита» до сих пор читает весь мир, а что можно сегодня перечитать из тех вещей, которые были напечатаны при Твардовском в «Новом мире»? То-то и оно. На большинстве «новомирских» публикаций лежали клейма актуальности и социологизаторства. Художественность для некоторых «новомирцев» стояла на втором плане.
Вообще, тема отчаянной смелости Твардовского в «Новом мире», я бы сказал, очень спорная. Сейчас много говорят об эпохальном романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго», эпопее Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» и «Колымских рассказах» Варлама Шаламова. Мог ли их напечатать Твардовский? Вне всякого сомнения. Да, безусловно, при подготовке этих произведений в печать пришлось бы пойти на определённые компромиссы с авторами. Наверное, были бы неизбежны какие-то купюры. Всё это так. Но главное, я убеждён, все эти вещи были, тем не менее, проходимы даже по меркам того времени. Но Твардовский ведь не стал за них бороться. В случае с Пастернаком он всю вину взвалил на своего предшественника Симонова. Гроссману поэт не мог простить какие-то прежние размолвки по мелким поводам, и писатель поэтому передал свою рукопись трусу и провокатору из журнала «Знамя» Вадиму Кожевникову. Свои причины нашлись у него отказать и Шаламову.
Я вообще думаю, что давно пора браться за создание новой истории русской литературы XX века. Существующая история вся насквозь лжива. Но кто возьмётся за честное изучение прошлого?
– Но есть мнение, что Твардовского погубил Кремль…
– Полная чушь! Твардовского «сожрали» прежде всего три вещи: собственный алкоголизм, страшная зависть литературного генералитета и скандальная история с публикацией его поэмы «По праву памяти» на Западе.
Власть, конечно, тоже вела себя далеко не как ангел. К ней тоже можно предъявить много претензий. Сколько лет на того же Твардовского точили зуб заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Юрий Мелентьев и руководитель Главлита Павел Романов! Много раз выражал недовольство поэтом и секретарь ЦК КПСС по пропаганде Пётр Демичев. Все эти функционеры действительно попортили Твардовскому крови немало. Но больше всего зла причинили поэту его коллеги по руководству Союзом писателей. Кто в первую очередь добивался ухода Твардовского из «Нового мира»? Секретари Союза писателей СССР Георгий Марков, Сергей Сартаков, Сергей Баруздин, Виталий Озеров и прочие деятели. Мотив у них был один: на фоне Твардовского они смотрелись пигмеями, а им хотелось быть орлами. Вот они и цеплялись за любой повод – лишь бы стереть поэта в порошок.
И так ведь было не только с Твардовским. Именно литературные генералы, объединившись с ортодоксами из партаппарата, пытались изничтожить, к примеру, Александра Солженицына, Василия Шукшина и Владимира Высоцкого. Они же не дали подняться в своё время во весь рост Константину Воробьёву, Юрию Казакову, Виктору Конецкому и много кому ещё.
– Неужели всё дело в зависти?
– Не только. Хотя именно зависть погубила не одного серьёзного мастера.
– Кого именно?
– Да возьмите хотя бы Фёдора Гладкова. Какое было неплохое начало! Я имею в виду «Цемент». Но вот развить свой успех Гладков не смог. Большой писатель из него не получился. В том числе и потому, что его очень долго съедала злоба по отношению к Михаилу Шолохову.
Да что какой-то Гладков! А Леонид Леонов? Вроде – глыба. Но даже он не раз проявлял какую-то мелочность. Ну как можно было утверждать, будто наше правительство купило Шолохову Нобелевскую премию за большие деньги?! Леонов жаловался, почему власть не нашла средств для него. Я не буду сейчас дискутировать, продавались ли когда-нибудь Нобелевские премии или в Стокгольме всегда выбирали лауреатов без чьего-либо давления. Тут важно другое. Где «Тихий Дон», а где «Русский лес» или даже «Пирамида»?
Леонов, по-моему, так и не понял, где его место в русской литературе. Он всё время хотел быть на самом верху. Для него всё-таки были важны не только вопросы бытия, но и быта. Он слишком большое значение придавал тому, кто, что и где о нём пукнул. Не поэтому ли у него и окружение было соответствующее?
Леонова не раз спрашивали, зачем он приблизил к себе, к примеру, Ковалёва. Он что, не видел, что этот тип из себя представлял? Да и как литературовед Ковалёв был очень слаб. А что Леонов отвечал? Мол, Ковалёв чуть ли не единственный леонововед, и всем в научном сообществе и литературном мире предлагал с этим считаться. Хотя многие понимали, что этот Ковалёв ничего толкового о писателе не написал.
К слову, Леонов часто использовал людей в своих целях, а потом очень легко от них отмахивался. Сколько лет вокруг него бегал, к примеру, Александр Овчаренко. Используя свои административные и прочие возможности, Овчаренко много лет упорно добивался для Леонова дополнительной вакансии в Академии наук. Когда же Леонова наконец избрали академиком, Овчаренко решил, что пришло время и ему продвинуться по научной линии и получить звание члена-корреспондента. Однако Леонов, когда об этом узнал, сразу вильнул в сторону и отказался продвигать слабенького учёного в Академию. В этом был весь Леонов.
С другой стороны, Леонов много лет трусил. Наверное, он мог бы написать шедевр. Но почему у него это не получилось? Мне кажется, он нередко сам себя сдерживал, боясь то Кремля, то Лубянки, то ещё кого-то. Но страх ещё никогда не помогал создавать гениальные вещи.
Так, кстати, было не с одним только Леоновым. А возьмите Владимира Солоухина. Тот же Леонов в узких кругах несколько лет утверждал, что Солоухин носил в своём портфеле бомбу, которая могла взорвать всю литературу. Но все понимали, что в застойные брежневские годы эту бомбу вряд ли бы пропустила цензура. Иное дело – горбачёвская перестройка. Однако Солоухин долго трусил. Потом нерешительность проявили и «патриотические» журналы. Роман впервые был напечатан лишь в середине 90-х годов. Но бомба не взорвалась. Вино успело выдохнуться.
– Писатели могли тогда отстоять Твардовского? Или сохранить поэта в «Новом мире» уже ничто не могло?
– Несмотря на то, что на Твардовского к концу 60-х годов ополчились не только литературные моськи, но и немалая часть партаппарата, поэт до поры до времени оставался неприкасаем. Таковой была воля нескольких человек в Кремле. Знатоки закулисья называли имена Брежнева, Суслова и всесильного тогдашнего заведующего общим отделом ЦК партии Черненко. Кто из этой святой троицы действительно не давал Твардовского в обиду, а кто в реальности и пальцем в защиту поэта не шевельнул, пока выяснить не удалось.
Всё изменилось после появления на Западе поэмы Твардовского «По праву памяти». И не потому, что поэт перешёл в ней границы дозволенного. Я уверен, что в плане содержания Твардовский был очень близок к достижению компромисса с властью и что-то, наверное, смягчил бы или даже убрал. Проблема оказалась в другом. Ещё во время постыдного процесса над Синявским и Даниэлем, в котором, к слову, до сих пор есть много непонятных эпизодов, власть дала соответствующим службам чёткую команду: пресекать все несанкционированные публикации на Западе. Другими словами: отдельным художникам разрешалось критиковать какие-то вещи у себя на кухне, но без выноса этой критики за границу. В случае с Твардовским неписанное правило Кремля было нарушено. Поэт, не получив санкций ни в цензуре, ни на Лубянке, ни в ЦК, допустил появление текста своей поэмы в зарубежной печати. И тут уж ни Черненко, ни Суслов, ни даже Брежнев помочь ему никак не могли. Максимум, что мог сделать в той ситуации для поэта Кремль, – подобрать ему другое место работы. Специально под Твардовского в штат аппарата Союза писателей СССР была введена дополнительная должность рабочего секретаря с немыслимым тогда окладом – кажется, 650 рублей, которая не содержала конкретных функций и обязательств и позволяла поэту появляться на рабочем месте от случая к случаю.
Могли ли писатели тогда отстоять Твардовского? Теоретически – да. Кстати, небольшая группа писателей даже написали письмо в защиту поэта Брежневу. Но их демарш власть проигнорировала. Почему? Потому что на защиту поэта поднялось не всё руководство Союза писателей и не всё писательское сообщество, а лишь отдельные индивидуумы. Заяви протест весь писательский секретариат, Кремль, безусловно, вынужден был бы ситуацию отыграть назад.
– А на что Твардовский надеялся, когда бросил своё заявление об уходе?
– Он думал, что все писатели кинутся с протестами в ЦК. А этого не произошло. К примеру, сразу уклонился от борьбы Залыгин. Он как раз ждал от властей ордера на квартиру в Москве.
Потом был такой момент. Твардовский полагал, что вслед за ним редакцию «Нового мира» покинут и все другие сотрудники журнала. Но этого не случилось. Твардовский и несколько человек из его окружения обвинили бывших коллег в предательстве и устроили им обструкцию. Но насколько они были правы?
Понимаете, подвига можно требовать от себя. Почему все другие должны действовать по твоим правилам? Твардовскому взамен поста главреда дали хлебное место в аппарате Союза писателей. Один его заместитель – Лакшин – был трудоустроен на очень большие деньги в журнал «Иностранная литература». Кремль дал команду подыскать тёпленькое местечко и для другого заместителя Твардовского – Кондратовича – с сохранением прежней высокой зарплаты. Но большинству-то других сотрудников «Нового мира» начальство ничего не предложило. А у них были семьи. Им на что-то надо было содержать жён, детей. Почему тот же Ефим Дорош должен был уволиться из журнала? Только потому, что так хотелось Твардовскому или Лакшину?
Взбесило Твардовского и то, что некоторые его авторы согласились сотрудничать с новым редактором журнала. Ну а почему Фёдор Абрамов, Даниил Гранин или Юрий Трифонов должны были перестать печататься в «Новом мире»?
– Сегодня нравы в писательском мире изменились?
– Я бы не сказал, что что-то сильно изменилось. Приведу один пример. Несколько лет назад один сотрудник рассказал мне, что получил предложение напечататься в журнале «Наш современник», но работавший там в отделе прозы Александр Сегень поставил ему условие – перед этим уволиться из газеты «Литературная Россия» и прекратить у нас публиковаться. И как это было понимать? Допускаю, что я у кого-то вызываю приступ бешенства. Ну так и не печатайтесь в «ЛР», раз вам страшно не нравится эта газета. Какие тут могут быть проблемы?! Но зачем искусственно стравливать других писателей? Объясните мне, вы приглашаете человека в своё издание потому, что он написал блестящую вещь, или хотите его поощрить за публичный отказ от сотрудничества с ненавистным вам редактором? Всё это как-то мелко, а точнее – подло. Если хотите, то сводите счёты со мной. Зачем вы заложниками этих грязных игр делаете других авторов?
– Все жалуются на слабое финансирование культуры. Многие не понимают, как сейчас выделяются средства из бюджета на поддержку литературных и издательских проектов. По-моему, есть сильный перекос в сторону, как бы помягче сказать, модерновых проектов в ущерб здоровому реализму. Может, имеет смысл вернуться к социальным заказам и возродить худсоветы?
– Перекосы есть, и немалые. И с этим, конечно же, что-то надо делать. Вопросы: что и как? Понимаете, никакие соцзаказы и худсоветы тут не помогут. В наших условиях все эти худсоветы непременно превратятся в цензуру и окончательно угробят всю культуру.
– Откуда у вас такой пессимизм?
– От жизни. Поймите, если какой-то большой чиновник по каким-то причинам не захочет на что-то выделить средства, его вряд ли что-то остановит. Надо будет, он соберёт любой худсовет, через который запросто продавит нужное ему решение. Не будьте наивными.
– Какие конкретно чиновники так действуют?
– Да возьмите нынешний департамент СМИ и рекламы Москвы. До Собянина эта управленческая структура именовалась комитетом по телекоммуникациям и СМИ. Руководил им некий Замуруев. Он ни черта не смыслил в издательском деле. В этот комитет его пристроили, когда в Москве не знали, что делать с бывшими первыми секретарями райкомов КПСС. Лужков дал команду создать тепличные условия для издательства «Московские учебники», которое стало монополистом в реализации городской программы книгоиздания. Я как-то захотел поучаствовать в этой программе. И как меня срезали? Мне прислали заключение экспертной комиссии (аналог худсовета), в котором утверждалось, будто я в своих материалах не указал даты жизни великих писателей. Одним из подписантов заключения был критик Сергей Казначеев. Я поинтересовался у него, читал ли он рукопись и, если да, то неужели пропустил все эти даты. В ответ последовало: всё читал, но, старик, наверху уже сформировалось негативное мнение… Для меня после этого сразу рухнула репутация Казначеева как неподкупного критика.
– И вы смирились с ложью?
– Нет. Но когда я стал что-то вякать, меня позвал к себе руководитель реорганизованного комитета по СМИ Черников, который сменил Замуруева. Новый чиновник зачитал мне странное письмо краеведа Сигурда Шмидта. На слух я ничего не воспринял и попросил дать мне текст в руки. Тут же последовал отказ. Мол, это частное письмо, которое Шмидт передавать в другие руки никого не уполномочивал. А вслух зачитывать это письмо Шмидт давал полномочия?
– И чем всё закончилось?
– Лично я так ничего и не добился. Но все заметили, что новые чиновники быстро развалили близкое Лужкову издательство «Московские учебники», сделав операторами городской программы других нужных им людей.
Проблема не в соцзаказах или худсоветах. Проблема в компетентности чиновников. А люди, которые сейчас засели в столичном департаменте СМИ, сплошь и рядом, как бы помягче сказать, неумёхи. Помнится, несколько лет назад я обратился в это ведомство за субсидиями по аренде, предназначенными для некоммерческих организаций. А в департаменте на этих вопросах сидела некая Елена Казакова. Она прислала отписку: мол, данными субсидиями занимаются другие структуры, и посоветовала мне официально зарегистрироваться как субъекту малого бизнеса. Хотя я точно знал, что субсидии в тот год под другими названиями распределяла некая подведомственная департаменту структура «Московские информационные технологии (МИТ)». И что? После этого скандала Казакову уволили за профнепригодность? Ничего подобного. Наоборот, в департаменте продолжили плодить некомпетентных и давно дискредитировавших себя сотрудников. Начальству показалось недостаточным иметь в этом ведомстве отдел распространения печати, создали дополнительную структуру – казённое предприятие «Мосгорпечать». Но кому его доверили? Женщине, которая до этого руководила одной из сетей газетных киосков и вымогала с каждого культуртрегерского еженедельника 50 тысяч рублей ежемесячной дани, и за что – только за факт присутствия еженедельника в вверенных ей киосках. А теперь мы все удивляемся, почему ежедневная пресса поступает в московские киоски не каждое утро, а через день. Кто в этом виноват? Не департамент ли СМИ?
Рыба гниёт с головы. Надо увольнять не мелких сошек. Для начала надо вычистить из департамента СМИ всех этих шубиных, казаковых, капустиных…
А вы про худсоветы. В руках шубиных это будет новой дубинкой для борьбы с талантливыми людьми. Шубиным нужны одни посредственности.
– А если вернуться к литературе, у кого сегодня есть шансы попасть в классики?
– Прогнозы, как известно, дело неблагодарное. Явных фаворитов нет. Но лично мне кажется, что при определённых обстоятельствах в ближайшей перспективе сможет вырваться вперёд и всех на повороте обойти Роман Сенчин. Во всяком случае, потенциал у него есть. А получится ли это у него, покажет время.
Беседу вёл Евгений БОГАЧКОВ
Редакция «ЛР» поздравляет Вячеслава Огрызко с 60-летием!
И не хотел возвращаться к шпане замоскворецкой, но пришлось. ) Исключительно чтобы поздравить юбиляра за откровенное интервью. Хотя с прогнозами относительно будущих классиков можно было бы и поспорить .
Верно;пока наше время не благоприятно
к выдающимся талантам;ровное течение
глади реки не позволяет себя проявить…
А по поводу Валентина Распутина…Еще Михайло Ломоносов прозорливо заметил-могущество Российское будет произрастать Сибирью…Вот и явился Распутин;наш-современный литературный гений.Он-в своём творчестве-отразил слом эпох/советского и нового-в “Пожаре” да и не только-в “Прощании с Матёрой”-взял трагическую дихотомию/человек/природа/,а в “Последнем сроке” оппозицию-смерть/жизнь…Гений,только гений способен на такое кардинальное видение мира с его трагической диалектикой…
Анатолий Хомяков
Поистине, в ответах В. Огрызко чувствуется умудренность, соответствующая его юбилею…
Вячеслав Вячеславович, еще ждем откровений… Они, как свежий воздух в душном городе
С большим интересом прочитал интервью! Особо хочу отметить очень важные слова В.В.Огрызко: «Давно пора браться за создание новой истории русской литературы XX века. Существующая история вся насквозь лжива. Но кто возьмётся за честное изучение прошлого?».
Действительно, «История литературы советского периода» (1918/1920 – 1991 гг.) требует нового осмысления, переосмысления – на расстоянии все стало более зримо! (Начать хотя бы со статей и обзоров!). Кстати, жаль, что писательское сообщество как-то проходит мимо 100-летия советской литературы (от 1918/1920 г.) – это же чрезвычайно важная веха, особый 70-летний период в Истории всей отечественной литературы. И почему бы не отметить этот 100-летний юбилей советской литературы в год «официального» 100-летия окончания Гражданской войны в России (1918-1920)?
И вообще, давно пора, подводить всегда и очень важные промежуточные Итоги в развитии нашей литературы (по периодам, литсобытиям, книгам, лит.периодике, произведениям, именам…). По последнему, грандиозно-переломному 40-летию – это ТРИ супер важнейших периода: конец советского периода (1980-е годы), период конца ХХ века (1990-е годы –начало Новой России), период начала ХХI века (2000/2001-2019)… Пора начинать и скрупулезно собирать сведения по наступившим Двадцатым годам (2020-2029), здесь много чего уже началось и еще будет происходить…
По поводу”Живи и помни” Валентина Распутина…Она отсылает,на мой взгляд.к великому Гоголю;помните-полюбите нас черненькими,беленькими-то нас каждый полюбит/цитирую по памяти/….
В повести “черненького” Андрея Гуськова/дезертира!/любит Настёна-его жена/да,она главная героиня произведения/.Какая-то “несоветская” любовь…
В Настёне Распутин обыгрывает тему любви Андрия из “Тараса Бульбы” того же Гоголя к паночке из вражеского/!/польского стана…
Правда.Гоголь осуждает Андрия,а Распутин Настёну не осуждает;выход из образовавшегося тупика она находит в воде Ангары/отсыл к “Грозе” А.Островского/.
Не нашли тогда критики что-то”освежающее” в повести Распутина?!А оно явно было!В том-1974 году-времени публикации “Живи и помни” из СССР высылают Солженицына,эмигрируют Ростропович и Вишневская-яркие оппозиционеры строя….
Распутин был,очевидно,для властей лишь талантливым писателем и до указанной повести/а в ней очевиден отсыл к “освежающей” “Грозе”/у них руки не дошли.Но-вспомним-Валентин Григорьевич Распутин-был одним из авторитетных деятелей культуры-заявившим о выходе России из Советского Союза…
Анатолий Хомяков
С юбилеем Вас, Вячеслав Вячеславович! Интервью интересное! Я тоже должна согласиться с Вами и комментаторами, что 30 лет, после конца советского периода, дают объективную возможность и необходимость, по- новому взглянуть на весь период отечественной литературы ушедшей советской эпохи. 100-летие советской литературы, если за точку отсчета брать год окончания ужасающе страшной, братоубийственной Гражданской войны в России ( 1920), конечно же, отмечать обязательно нужно. Я вот «погуглила» и к своему удивлению, на запрос «100-летие советской литературы» не нашла даже упоминание этого 100-летия, этой даты (?).
Может быть/с оговоркой и “пост.фактум”/повесть Распутина”Живи и помни” следует рассматривать как некий аналог знаменитой пьесы А.Островского”Гроза”.
Да,тогда-в 1974 г-советская власть крепка!
Ну,выслали смутьяна Солженицына/а он особо отметил тему дезертирства в повести/,уехали Ростропович и Вишневская,были и “бульдозерная” и авангардная/на ВДНХ/выставки/то есть зрел иной культурный код/и что?!
Грянула “гроза” позднее.Как раз по законам жанра;ружье в спектакле должно стрелять.
По Георгию Гачеву/культурологу/одна из скреп национального образа России-мать-сыра земля.Именно её исступлённо целует Алёша Карамазов/в”Братьях Карамазовых” Достоевского/,можно вспомнить и “Землю” Александдра Довженко-ещё немой фильм-шедевр/1930 г/.
Но-постойте-как оппозиция матери-сырой земле-вода/в другой ипостаси-водка-опять по Гачеву/,которая против “земли”,-топятся в воде и Катерина Островского и Настёна Распутина…Что-то неладно в “Датском королевстве”-то бишь России/Советском Союзе/.
На “Грозу” нашёлся Добролюбов,на “Живи и помни” Распутина не нашёлся конгениальный Добролюьову критик/тогда,в Советском Союзе/…
Анатолий Хомяков
ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ НОМЕР!
Ваш Взгляд на литературу- честен и интересен.Полезен ещё.Вот только куда отнести прозу Ивана Ефремова ” Час Быка” ?Я работал в издательстве ” Молодая гвардия” и не смог дождаться очереди в библиотеке на чтение книжки. Её “зачитал” космонавт К. Старое издание советских лет , а на иллюстрации той ещё- Парень катится на колесике с моторчиком…Как писатель мог спрогнозировать наше , сегодняшнее время ?
И страничка о Волкове с его стихом первым- чудо!
Поздравляю Вас с юношеским возрастом. Успехов .
Но это неправда. Твардовский заявление об уходе из НМ бросил не из-за того, что надеялся на поддержку генералов Союза писателей и т. д., а потому что ему навязали редколлегию совершенно чуждых людей, и он понимал, что никогда не сможет с ними сработаться. Ведь из редколлегии выбили ядро – Лакшина, Кондратовича, Саца, Виноградова, Марьямова.
Спасибо за интервью! А что касается, высказанной здесь темы по 100-летию советской литературы, то главная проблема видится в определение года ее начала! Кто-то скажет, что это «не после Гражданской войны» – не 1920-й год, а 1918-й, а кто-то и от 1917 будет вести отсчет, а то и на 1921-1922 гг. перенесет начало! Хотя, 1917-1919 годы если и можно считать началом, то только лишь как «предтечу» советской литературы в период вооруженной борьбы двух Россий.
1920-й же год – это, безусловно, наиболее точный отсчет! Действительно, закончилась осенью в Крыму Гражданская война в центральной России («окраины» потом Красная Армия одолела), а главное – осенью же, в Москве ( с 18 по 21 октября 1920 г.), прошел исторический Первый Всероссийский съезд пролетарских писателей! (Кстати, на нем почетными председателями съезда были избраны В.И. Ленин (!), М. Горький и А.Луначарский) . Съезд, отмечу, проходил в Доме печати, нынешнем Домжуре! А со следующего года стали массово создаваться советские литературные и «толстые» журналы: «Красная новь» (1921), «Молодая гвардия» (1922), «Сибирские огни» (1922), «Звезда» (1924), «Октябрь» (1924), «Новый мир» (1925), «Дон» (1925), «Роман-газета»(1927) и другие! В 1921 году, вышел и первый советский роман (как считается) – «Два мира», знаменитого потом В.Зазубрина. Так что, с осени 1920 года советская литература, можно сказать, и началась, определилась – зацвела! Из нашего разнородного писательского сообщества (разных Союзов…), хоть кто-то уже готовится к осенним мероприятиям по 100-летию советской литературы!? ))
И так умело выбили. Особенно В. Лакшина. Предложили большой оклад, спокойную должность и отсутствие какой бы то ни было ответственности. Он и пошел. Особенно, если учесть, что человек служивый, ему прикажет евонное ведомство, от которого он и был в “Новый мир” поставлен, он и шагом марш. Самое было время Твардовского убивать. Вот только не знаю, звание-то В. Лакшину повысили или только денежным довольствием обошлись.