РЕКВИЕМ ПО ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЕ
№ 2017 / 36, 20.10.2017
В разные годы я написал два реквиема: «Реквием по колхозу» («ЛР» № 09. 2011) и «Реквием по шестидесятым» («ЛР» № 21. 2017). Деревенская проза советского периода – тема слишком глубокая для небольшого эссе и загадочная, как Атлантида, скрывшаяся в тёмных водах истории.
Деревенская проза была гордостью советской литературы. Первым вспоминается М.Шолохов – сцены «Тихого Дона», «Поднятая целина» – триумф и трагедия коллективизации. Гнев, кровь, слёзы. Любовь и цветущие луга. И всегда земля, тебе принадлежащая, желанная земля, пусть даже её размеры с фолкнеровскую «почтовую марку».
В тени шолоховского успеха существовал неопубликованный «Котлован» А.Платонова, – антитеза «Поднятой целины». В «Котловане» – абсурд ранней социалистической жизни, и в то же время величайший духовный подъём, желание миллионов сердец сменить прошлую жизнь на новую, пока ещё непонятную, о которой русский народ мечтал на протяжении сотен лет.
В литературе того времени шла тихая, но ожесточённая борьба за свободу крестьянина от продразвёрстки, затем от бремени, налагаемого колхозом и всем тогдашним строем, загонявшим личность земледельца в жёсткие социальные и экономические рамки.
В послесталинскую эпоху бой за освобождение деревни от вековых уз продолжили писатели, говорившие эзоповым языком о проблемах полукрепостного советского мужика. В то время нельзя было критиковать застой в сельском хозяйстве, дозволялась критика «отдельных недостатков». Писателям и очеркистам приходилось выражаться намёками, использовать подтекст. В романах и повестях главенствовал стереотип – председатель, как правило, ретроград, агроном и примкнувший к нему комсорг – новаторы. Критики называли это литературное явление «борьбой хорошего с лучшим».
Помять подсказывает имена мастеров деревенской прозы: В.Овечкин, Б.Можаев, В.Белов, В.Распутин, В.Астафьев и многие другие, чьи книги в до сих пор стоят на полках библиотек. Только читатель сейчас пошёл другой, проблемы старой деревни его не интересуют.
В 60-е годы глубочайшее впечатление на миллионы читателей произвёл рассказ «Матрёнин двор» А.Солженицына. Я был тогда юношей, но и меня в этом рассказе поразила узнаваемая бедность соломенной деревни. Моё детство прошло под такой же почерневшей крышей, а по соседству в хилых избах жили тихие Матрёны, потерявшие на войне мужей и сыновей, перенёсшие голод 46-47 годов, работавшие в колхозах за трудодни.
В 80-х годах были популярны очерки Ю.Черниченко, И.Васильева, других авторов, радевших за социальные перемены в глубинке, за справедливую оплату труда, за улучшение качества сельхозтехники, которая постоянно ломалась, а главное – за личную свободу колхозника. С исчезновением коллективных хозяйств эти проблемы перестали быть актуальными. Сейчас редко кто вспоминает о «битвах за урожай», о нехватках запчастей и удобрений, о срывающихся сроках сева и прочих неурядицах.
Ближе к перестроечным временам большинство передовых колхозов превратились в современные по тем временам сельхозпредприятия. Произошло чудо – поздний социализм показал своё доброе лицо! Колхозникам 70–80-х платили хорошую зарплату, передовая доярка, например, получала 300 рублей в месяц, наравне с председателем. Старики, всю жизнь отработавшие на полях и фермах, заслужили нормальную пенсию. В этом заключалась запоздалая социальная справедливость. В колхозах появились профкомы, выдававшие путёвки в санатории, следившие за охраной труда. Действовала система надбавок к зарплате, материально и морально поощрялись производительность труда, качество работы.
Шло время, разрушался старинный деревенский «лад», о котором В. Белов написал свою известную книгу. Василия Ивановича Белова я видел в 1985-м году в Пицунде, в Доме творчества писателей. Невысокий седеющий бородач, окружённый группой единомышленников, горячо что-то обсуждающих. Я, тогда ещё молодой литератор, с интересом наблюдал за жестикулирующими «почвенниками». Вот, думал я, неравнодушные к общественным проблемам люди, гении прозы, ратующие за духовность и восстановление крестьянских корней, обычаев, прекрасные стилисты, воспевающие ушедший в прошлое деревенский «мир»!..
Я стоял в сторонке и думал: какой может быть «лад» в антисанитарных крестьянских избушках, где народ на протяжении столетий вёл полуголодное существование? Я сам родился в такой избушке, в детстве питался сухой картошкой и квашеной капустой. Зачем всё это возрождать? Жизнь идёт вперёд, прогресс не остановить. Деревня или заживёт по-настоящему или исчезнет. Оставаться извечно нищей, какой она была до 60-х годов, просто невозможно.
Прошли десятилетия, исчезла могучая когорта деревенщиков, постарели их читатели и поклонники.
Я родился, жил и живу в селе и тоже пробовал писать на деревенские темы. Поначалу довольно успешно. Мой рукописный сборник «Деревенский асфальт (1980) был награждён дипломом ЦК ВЛКСМ на конкурсе имени Н.Островского. Помню Политехнический музей, свет прожекторов, стрёкот плёночных телекамер, тёплое рукопожатие жены Островского Раисы Порфирьевны, вручавшей дипломы победителям. Мой сборник, кажется, был единственным «деревенским» в списке награждённых. В тот период ЦК ВЛКСМ, насколько помню, уделял внимание воспитанию сельской молодёжи, пытался закрепить парней и девчат на полях и фермах.
После окончания торжества я пошёл в издательство «Молодая гвардия», а там спросили: кто вас сюда послал? Если никто, идите в общий отдел… Оказалось, что диплом конкурса ничего не значит – мероприятие проведено, галочка в отчёте поставлена. Рукопись пролежала в издательстве два года, после чего мне её вернули по почте с какой-то стандартной отпиской. Позже эту книжечку напечатало Воронежское издательство.
Моей жене после окончания школы не выдавали паспорт – начальство хотело определить её в доярки. На дворе стоял 1968 год! Пришлось это начальство задабривать. Отец тогдашней выпускницы, колхозный бригадир, похлопотал где надо, и его дочери выдали паспорт – в тот же год она поступила в медтехникум, выучилась на фельдшера.
Я часто ездил в деревню, на родину жены, но никакого «лада» в отношениях между людьми не наблюдал. Некоторые колхозники, мягко говоря, недолюбливали друг друга. Каждый жил сам по себе, в разгар сенокоса разгорались споры из-за делянок, каждый хотел захватить лужок с хорошей травой.
Прошумела перестройка, затем приватизация. Навсегда ушли в прошлое понятия – «колхоз», «трудодень», «парторг», «социалистическое соревнование» и т.д. Исчезли колхозы, вместе с ними ушли из массового сознания сельские проблемы. Поля возделываются словно бы сами собой, неизвестны имена героев жатвы, комбайны, купленные за границей, не ломаются. Канули в Лету абсурдные лозунги: «Дояр – профессия мужская!», «Девушки – на трактор!» и другие, украшавшие некогда фасады казённых зданий. И никто из современников не задаёт вопроса – за что же отдали жизнь герои «Поднятой целины» – Давыдов и Нагульный?
Освобождали-освобождали деревню, и вот, наконец, освободили… А её, как социума, фактически нет. Не о чем теперь писать писателю-деревенщику – бывший сельский «лад» не существует даже в философическом плане, чтобы рассуждать на досуге о том, какой малая деревня была и почему она фактически исчезла.
Эту брошенную избушку, сохранившуюся с дореволюционных времён,
я сфотографировал в 1967 году
Престарелые люди на посиделки друг к другу не ходят, смотрят телевизоры, ставшие для них главным окном в мир. Однако летом деревня на время оживает, приезжают дачники из городов, тоже, в основном, пожилые люди, привозят внуков. Весело звучат на просторном выгоне детские голоса.
По средам приезжает автолавка. Для местных жителей это важное событие: можно обменяться новостями. Старики, наговорившись, несут в натруженных ладонях разноцветные пакеты – бывшие трактористы, доярки, телятницы. Доживают свой век без ахов и вздохов. «Пензию плотють, и ладно!» Ухитряются помогать из этой пенсии детям и внукам.
Опустевшее село не рождает новых, «от сохи» писателей, новых Шолоховых или Платоновых, воссоздавших две разных деревни и разделивших литературу на два направления – реалистическую и метафизическую, глубоко духовную.
Ландшафт сегодняшней литературы изменился. В нём редко встречаются холмы, леса, поля, сельские труженики. Если и покажут, то чаще всего спившего мужика, извечного лодыря. Нет по-настоящему живой деревни, и, как следствие, нет ощущения магнетизма Родины.
Когда-то деревня мощными корнями набиралась силы и духа от земли, питала страну не только хлебом, но и здоровым человеческим материалом. Деревенские парни пополняли армию, промышленность, науку и искусство. Свежая деревенская кровь горячим потоком вливалась в артерии страны.
И всё же некоторые перемены на селе заметны. Побывал недавно в деревне, которая слегка ожила. Народу здесь немного: с десяток пожилых активных людей. Плюс несколько детей. Радуют глаз просторный луг с футбольными воротами, оформленная площадка для городков. К деревне проведён асфальт, сияют побелкой немногочисленные дома, возвышается пара новых коттеджей. В деревню протянули газ, мерцают под осенним небом пруды. Осталось дождаться молодого писателя, который станет певцом этой малой родины.
Александр ТИТОВ
с. КРАСНОЕ,
Липецкая обл.
Добавить комментарий