ИНОК В МИРУ

№ 2007 / 14, 23.02.2015

Где-то на перепутьях европейских дорог, в 1845 году, Гоголь писал своему другу графу Александру Петровичу Толстому: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышленье мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобресть право удалиться от мира, нужно уметь распроститься с миром… Нет, для вас так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь ваш – Россия!» Это письмо, названное Гоголем «Нужно проездиться по России» и включённое в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», было запрещено цензурой и не печаталось при жизни автора. Биографам Гоголя осталась неизвестной и его попытка в конце июня – начале июля 1845 года оставить литературное поприще и уйти в монастырь. Об этом, в частности, рассказывает в своих записках Марфа Сабинина, дочь веймарского православного священника Стефана Сабинина. По её словам, Гоголь приехал в Веймар, чтобы поговорить с её отцом о своём желании поступить в монастырь, но тот, видя болезненное состояние Гоголя, отговаривал его и убедил не принимать окончательного решения. Устремление Гоголя к монашескому образу жизни выражено в конкретных словах составленной им молитвы, которая содержится в его записной книжке: «Милосердия, Господи. Ты милосерд. Прости всё мне грешному. Сотвори, да помню, что я один и живу в Тебе, Господи; да не возложу ни на кого, кроме на одного Тебя, надежду, да удалюсь из мира в святой угол уединения». Последнее десятилетие жизни Гоголя проходит под знаком всё усиливающейся тяги к иночеству. Не давая монашеских обетов целомудрия, нестяжания и послушания, он воплощал их в своём образе жизни. «Нищенство есть блаженство, которого ещё не раскусил свет. Но кого Бог удостоил отведать его сладость и кто уже возлюбил истинно свою нищенскую сумку, тот не продаст её ни за какие сокровища здешнего мира». Гоголь не имел своего дома и жил у друзей, – сегодня у одного, завтра у другого. Свою долю имения он отказал в пользу матери и остался нищим, – помогая при этом бедным студентам из средств, полученных за издание своих сочинений. Оставшееся после смерти Гоголя личное его имущество состояло из нескольких десятков рублей серебром, книг и старых вещей – а между тем созданный им фонд «на вспоможение бедным молодым людям, занимающимся наукою и искусством», составлял более двух с половиной тысяч рублей. Современники не оставили никаких свидетельств о близких отношениях Гоголя с какой-либо женщиной. О его церковном отношении к послушанию говорит тот поразительный факт, что он по совету своего духовного отца сжёг главы незаконченного труда и практически отказался от художественного творчества. О том, насколько труден этот шаг был для Гоголя, можно судить по его признанию в «Авторской исповеди»: «Мне, верно, потяжелей, чем кому-либо другому, отказаться от писательства, когда это составляло единственный предмет всех моих помышлений, когда я всё прочее оставил, все лучшие приманки жизни, и, как монах, разорвал связи со всем тем, что мило человеку на земле, затем чтобы ни о чём другом не помышлять, кроме труда своего». Отражение духовной жизни Гоголя 1840-х годов можно найти во второй редакции повести «Портрет». Художник, создавший портрет ростовщика, решает уйти из мира и становится монахом. Приуготовив себя подвижнической жизнью отшельника, он возвращается к творчеству и создаёт картину, которая поражает зрителей как бы исходящим из неё светом духовности. В конце повести монах-художник наставляет сына: «Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится». Вторая редакция «Портрета» свидетельствует, что Гоголь вполне сознательно шёл по избранному пути религиозного осмысления искусства. В повести он как бы наметил программу своей жизни. Его попытка оставить мир летом 1845 года, по всей видимости, не предполагала окончательного отказа от творчества, но как бы подразумевала возвращение к нему в новом качестве. Путь к большому искусству, полагал Гоголь, лежит через личный подвиг художника. Нужно умереть для мира, чтобы пересоздаться внутренне, а затем вернуться к творчеству. Зимой 1843/44 года в Ницце Гоголь составляет сборники выписок из творений святых отцов и богослужебных книг. Эти выписки нужны были ему не только для духовного самообразования, но и для предполагаемых писательских целей. В статье «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность» Гоголь, в частности, замечал: «Ещё тайна для многих этот необыкновенный лиризм – рожденье верховной трезвости ума, – который исходит от наших церковных песней и канонов…» Тайна этого лиризма была открыта Гоголю и известна не понаслышке, а из личного опыта. Как явствует из содержания тетради, он внимательно прочёл Минеи за полгода – с сентября по февраль – и сделал выдержки на каждый день.

Тогда же в Ницце Гоголь пишет духовно-нравственные сочинения «Правило жития в мире» и «О тех душевных расположениях и недостатках наших, которые производят в нас смущение и мешают нам пребывать в спокойном состоянии». К жанрам позднего творчества Гоголя можно отнести составленные им молитвы, а также систематизированные выписки из творений святых отцов и учителей Церкви – труды, характерные скорее для такого писателя-аскета, каким был, например, святитель Игнатий (Брянчанинов), чем для светского литератора. Молитвы Гоголя, написанные во второй половине 1840-х годов, свидетельствуют о его богатом молитвенном опыте и глубокой воцерковлённости его сознания. И в жизни, и в творчестве Гоголь шёл трудным путём очищения, восстановления в себе образа Божия, воцерковления своих писаний. После Веймара Гоголь не раз ещё пытался если не постричься в монахи, то хотя бы приблизиться к монастырю – в конце жизни он собирался на Святой Афон и трижды посетил Оптину Пустынь. Возможно, Гоголь имел намерение остаться в монастыре. Оптинский старец Варсонофий рассказывал в беседе со своими духовными чадами, что незадолго до смерти Гоголь говорил своему близкому другу: «Ах, как я много потерял, как ужасно много потерял…» – «Чего? Отчего потеряли вы?» – «Оттого, что не поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?» Это предание отчасти подтверждается свидетельством сестры Гоголя Анны Васильевны, которая сообщала Владимиру Шенроку, биографу писателя, что брат её мечтал поселиться в Оптиной Пустыни. По словам Василия Андреевича Жуковского, настоящим призванием Гоголя было монашество. «Я уверен, – писал Жуковский Петру Александровичу Плетнёву в марте 1852 года из Бадена, получив известие о смерти Гоголя, – что если бы он не начал свои Мёртвые Души, которых окончание лежало на его совести и всё ему не давалось, то он давно бы стал монахом и был бы успокоен совершенно, вступив в ту атмосферу, в которой душа его дышала бы легко и свободно». Умирал Гоголь с чётками в руках. Перед кончиной он дважды исповедался и причастился Святых Таин, а также соборовался. Последними его словами, сказанными в полном сознании, были: «Как сладко умирать!» Накануне, часу в одиннадцатом, он громко произнёс: «Лестницу, поскорее, давай лестницу!..» Подобные же слова о лестнице сказал перед смертью святитель Тихон Задонский, один из любимых духовных писателей Гоголя, сочинения которого он перечитывал неоднократно. После кончины Гоголя в его бумагах были обнаружены обращение к друзьям, наброски духовного завещания, молитвы, написанные на отдельных листках, предсмертные записи. Молюсь о друзьях моих. Услыши, Господи, желанья и моленья их. Спаси их, Боже. Прости им, Боже, как и мне, грешному, всякое согрешенье пред Тобою. Будьте не мёртвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк прелазай иначе есть тать и разбойник. Помилуй меня, грешного, прости, Господи! Свяжи вновь сатану таинственною силою неисповедимого Креста! В завещании своём Гоголь советовал сёстрам открыть в деревне приют для бедных девиц, а по возможности и превратить его в монастырь, и просил: «Я бы хотел, чтобы тело моё было погребено если не в церкви, то в ограде церковной, и чтобы панихиды по мне не прекращались».

 

Владимир ВОРОПАЕВ