ПЕСНЯ ЛЕБЕДИНАЯ СКВОЗНАЯ

№ 2008 / 29, 23.02.2015

Так иногда случается, что обычное, как бы дежурное интервью не складывается. Оно почти сразу, с первого вопроса и ответа переходит в задушевный разговор. Магия уютного дома тоже не последняя тому причина.
Последнее интервью Риммы КазаковойСудьба, не спеши, потяни,
Не тронь истончённую нитку!..
Так иногда случается, что обычное, как бы дежурное интервью не складывается. Оно почти сразу, с первого вопроса и ответа переходит в задушевный разговор. Магия уютного дома тоже не последняя тому причина. Это не значит, что беседа идёт в унисон. Нет, она полна и крутых поворотов, и страстей – кто знал эту маленькую женщину, тот знал её «большой» характер. Но, так уж случилось, что совпадение интересов, полное доверие, да и её одиночество, сделали своё дело – подарили нам исповедь поэтессы! Вот малая часть её.

О поэзии

– У Евтушенко есть очень известные строчки – «поэт в России больше, чем поэт». Он их написал давно и я с ним не спорила. А нынче написала – «поэт в России меньше, чем поэт, таков итог последних странных лет». Кстати, раньше в союзных республиках было звание «народный поэт»…
Да, мне приходится публично читать стихи. И я не чувствую у людей неинтереса к поэзии. Я всегда хочу прочесть в их глазах понимание. На самом деле, это диалог, а не монолог. Это всегда взаимообмен при общении. Я не абсолютизирую себя, как поэта, не преподношу себя, как что-то изысканное, избранное – ах, замрите и слушайте меня! Я делюсь с ними своим сердечным опытом и ищу отклика, чтобы вместе как-то почувствовать дорогу и направление, которое мы можем делить вместе. Я, наверное, какая-то общественная функция, что ли…
Более того, читатель стал умнее, опытнее. Они много перестрадали, поняли и им нужна моральная, духовная поддержка. Нужно искусство! Музыка, живопись, стихи! А то, что стихи рождаются в этом мире так же естественно, как распускаются почки на деревьях, как трава зелёная появляется, как рождаются люди с прекрасным голосом или талантом живописца, так это бесспорные истины! И это нельзя не уважать! Общество, в конце концов, поймёт, что нас надо поддерживать. И платить нам за нашу идиотскую бессмысленную уникальность! Только на первый взгляд – бессмысленную! Признаться-то, мы нужны! Ведь, как известно, государство строит император и певец…

О себе

– Когда-то, в юности, я прочитала перевод Райнера Мария Рильке и была потрясена этими стихами. Они начинаются: «Как мелки нашей жизни споры, как крупно всё, что против нас…» И дальше: «Он ждёт, чтоб высшее начало его всё чаще побеждало, чтобы расти ему в ответ». Я задумалась и как-то это спроецировалось на самое начало моей литературной жизни. Я поняла, что мы часто встречаемся с такими ситуациями, когда что-то крупнее, сильнее, лучше нас! И есть такая трусливая позиция – сказать себе: «ничего не произошло, я в полном порядке». И какое надо иметь безумное мужество и храбрость, чтобы быть честным с собой и сказать себе правду! Я заметила, что растёшь тогда, когда говоришь себе правду. Пусть это очень больно, пусть ты переживёшь это, как тяжелейшую болезнь. Но итог бывает замечательный. Рост происходит только таким жестоким, прямо скажу, варварским путём. Уж не знаю, до чего я доросла! Но я позволяла себе быть побеждённой тем, кто выше, лучше меня. Я и сейчас предпочитаю такие проигрыши победам, не имеющим ничего общего с настоящими победами!..
О, конечно, это хорошая позиция – быть первой! Но, я думаю, каждый поэт, когда он пишет стихи, уверен, что он первый прикоснулся к теме, даже если тема не нова, к ней можно добавить своё. Пусть это будут тихие стихи, но в душе они звучат громко, и они предлагаются человечеству! Не менее того!.. Какие-то темы жизни я исследовала. Я об этом узнала больше, чем мои товарищи, более удачливые и талантливые. Например, я думаю, что после таких замечательных поэтов, как Габриэла Мистраль, я одна их тех, кто неплохо сказал о материнстве:Родился сын, пылиночка,
лобастенький, горластенький.
Горит его пелёночка –
видна во всех галактиках!
Ему не только родинки,
не только эти батькины
глаза и губы бантиком –
ему дала я Родину.
Со мной, как рыбка в неводе,
и словно надо мною
лежит губами в небо –
дитя моё земное.
Не надо славы, почестей –
ах, просто б жизнь текла!
Сынок февральской почечкой
ждёт моего тепла.
Теперь земля и воздух,
глубь вод и жар огня
и все на свете звёзды
зависят от меня.
В общем, были какие-то темы – мои! Как однажды сказала покойная Инна Гофф: «Я прочла твои стихи – это ты, знаешь только ты, а есть стихи – это не только ты знаешь». Если поэту удаётся написать хотя бы десятка полтора настоящих стихов, то это уже редкая удача!
Я не люблю читать публично стихи, и по природе своей скромна. Речь не про творческие вечера, где всегда выкладываюсь так, будто это последний мой вечер. Даже после инфаркта в Политехническом я просто летала на сцене. А вот, когда просто сидят люди за столом, я не люблю себя навязывать. Меня надо сильно попросить, чтобы я прочла. Я никогда не жду успеха, потому что знаю – сам поэт счастлив только те короткие мгновения, когда он написал стихи и верит в то, что это настоящее, и хочется сию минуту кому-то прочитать. Проходит время, и сам оцениваешь – не то…
Как пишется мне сейчас? Как всегда. Я ничего не могу сказать, потому что сия тайна великая вещь. Я пишу только по вдохновению. Иногда меня, что называется, осенит, шандарахнет, схватит и тогда, как я уже писала в одних стихах, пишу на коленке, где угодно – в такси, в подземном переходе, в метро. Иногда бывает страшно, что нечем записать. Тогда пишешь и косметическим карандашом, и (смеётся) губной помадой. Поэзия – это вообще способ жизни, способ существования, состояние медитации…
А когда я дома просыпаюсь и сажусь к письменному столу, к чистому листу (смеётся), что называется, не сяду с немытой шеей и без белого воротничка…

На ваш вопрос, как мне живётся, я отвечу – хорошо живётся. Дело в том, что я пришла к выводу – времена с прессингом, со сложностями более естественны для пишущего человека. Поэта всё-таки нельзя покупать. Нельзя создавать ему тепличные условия. И потом у поэта есть один долг, это пафосно звучит, но это так и есть, он должен жить со своим народом. Анна Андреевна Ахматова писала, что была со своим народом в тяжелейшие годы войны. Я спокойно отношусь к своей маленькой пенсии. У меня ощущение, что я плоть и кровь этой улицы, этого места во Вселенной. Я как-то написала – «второй этаж, конечно, низко, зато к траве бессмертной близко, и пешеходам за окном». И там дальше – «смотрю на их глаза и лица и знаю, за кого молиться в своём Отечестве родном».

О других

– Я не знаю, насколько я могу ощущать себя в этой обойме. (После моего вопроса о поколении поэтов 60-десятых – активных и красивых, взошедших на эстраду.) Я не чувствую себя абсолютно вписанной туда. Хотя я знаю – у меня было и есть немало читателей. Но мне всегда не хватало признания именно моих коллег. Профессионального признания! У меня всегда была позиция политическая. Что касается чистой поэтики, то мне всегда внутренне нужно было отделить одно от другого. Я видела некий снобизм многих из моего поколения. Они считали, что их там четверо в лодке, не считая собаки, или сколько-то там, не знаю. Ну и на здоровьице. Я любила их и люблю и мне этой любви достаточно.
Как-то я увидела Андрея Вознесенского по телевидению. Его спросили (звонок был телефонный): «Андрей Андреевич, а вы знаете, что ваша поэзия далека от обывателя, для кого вы пишете?» Его ответ: «Она и должна быть далека». Я подумала и согласилась – правильно, Андрей!
Моя поэзия в большей степени близка обывателю. Я же не могу быть другой! Я такая! И я служу моему призванию, как могу. А могу я что-то иное, чего другие не могут…
Вы сейчас поставили имя Беллы Ахмадулиной после имени Риммы Казаковой. А этого делать нельзя! Белла Ахмадулина, как писал Ярослав Смеляков, самая одарённая из нас, она, бесспорно, внесла огромный вклад в нашу литературу. И она никогда не занималась политикой, она чистопородный поэт. Смеляков сожалел, что она слишком ограничила свою жизнь каким-то замкнутым кругом отдельности от всей остальной жизни, поэтому её поэзия, возможно, не будет иметь такого сильного гражданского звучания. Тем не менее я понимаю её неповторимость и уникальность…
Вот, вспомнила – у моего сына была старая няня, которую я застала однажды у телевизора, когда Белочка читала стихи. Я в порыве ревности говорю ей: «Ульяна Андреевна, вам же всё равно ничего непонятно». Она на меня поглядела и сказала: «Непонятно, зато как красиво, вы так не могете». Вот и всё. Пристыдила! (Смеётся.)
Белочку я очень люблю. Однажды, чтобы честно себе самой сказать в присутствии людей, что пальма первенства принадлежит ей, я написала: Голосок серебряный, метельный.
Голосок сиреневый, смертельный.
Песня лебединая сквозная.
Как ты ухитряешься, не знаю,
Быть во всём, что за стеной и ватою,
Быть со всем, что невпопад – впопад,
И мою дудчонку хрипловатую
Перестроить на скрипичный лад.
Белочка мне как-то сказала, надо обязательно все концы от стихотворения выводить к небесам. А у тебя они заземляются. Это на меня произвело большое впечатление. Вообще я умела хорошо учиться. У меня нет того, что называется литературной школой. И я училась у русской поэзии – у Блока, у Цветаевой, у Ахматовой. Евгений Александрович Евтушенко пишет, что «бесспорно моя политика повлияла на политику Риммы Казаковой». Он прав! Я тоже люблю вечность и точные детали. Мне когда-то лавры Евтушенко покоя не давали. Вначале это было, видимо, смешно. И Михаил Луконин, наш общий с Женей учитель, посмеивался на тему, что я спать спокойно не могу – мешает честолюбие, не тщеславие (!) – мол, а я чем хуже!
…Я люблю и наших потрясающих поэтов – Евгения Рейна и Николая Панченко. И вообще, очень верю, что люди снова начнут читать книги, а не бульварную литературу, и любить стихи! Лариса МАШИР