ВОСКРЕШЕНИЕ ПРОШЛОГО

№ 2009 / 4, 23.02.2015


Есть писатели, которые в скорости производства текстов обгоняют принтер. Чуть ли не ежемесячно у них какая-нибудь новинка – роман, эссе, воспоминания… Их сочинениями забиты все издания, о них пишут
Есть писатели, которые в скорости производства текстов обгоняют принтер. Чуть ли не ежемесячно у них какая-нибудь новинка – роман, эссе, воспоминания… Их сочинениями забиты все издания, о них пишут, не успевая читать, и постепенно складывается впечатление, что кроме них вообще никого не существует в литературе.

Конечно, всё гениальное пишется легко, по вдохновению, а не высасывается из пальца, не вымучивается. Кто спорит. Но вдохновение бывает разное. Кто-то печёт повести как блины, кто-то лепит как горшки. А вот Юрий Рябинин, книга которого только что вышла в издательстве «Голос», работает как ювелир. Над этой, не такой уж и большой по объёму книгой, которая представляет собой сборник повестей, писатель работал несколько последних лет. Впрочем, это ещё не самый долгий срок. Леонид Леонов, к примеру, строил свою «Пирамиду» полвека, и едва успел закончить и издать на пороге смерти.
Главное действующее лицо в повестях Рябинина – сам язык. Каждое слово, каждая фраза рождаются усилием невероятной концентрации. И затем ювелирно оттачиваются, доводятся микротомными инструментами. Слова обретают свои формы, словно материализуясь из какого-то давно утраченного времени. Они не то чтобы переносятся к нам из прошлого в левитации, а буквально заново рождаются.
Эта проза рождена старой, дореволюционной Россией. Девятнадцатым веком. И действие происходит там же. Оказывается, что тот золотой век русской литературы ещё плодоносен, ещё не исчерпал своих животворных сил и способен давать творческий импульс.
Повести расположены в хронологическом порядке: начинаются примерно с середины XIX столетия, и заканчиваются 1918 годом. Так, словно наши классики что-то недосказали. Что-то недописали, или что-то мы у них не поняли. И вот приходится нашему современнику дорабатывать, досказывать то, что было неожиданно прервано революцией в самом расцвете.
Существует историческая проза. Проза языковой стилизации. Но всё это не подходит для определения метода Рябинина.
Повесть «Исчезнувшая усадьба», открывающая книгу, напоминает прозу Тургенева с его романтическим мистицизмом. «Четвёртый патрон» – несомненно, навеет ассоциации и с пушкинским «Выстрелом», и лермонтовским «Фаталистом». И здесь русские офицеры полны безумной храбрости и удали, так что подставить голову под пулю им ничего не стоит.
«Александр Вонифатьевич» с его постоянно тушующимся героем, несомненно, отправит нас к Достоевскому. И вся эта проза напомнит нам множество других русских классиков. Всех вместе, и каждого в отдельности. У всякого читателя она вызовет свои литературные ассоциации, в зависимости от того, кто насколько начитан. Напомнит, отошлёт, переадресует. И всё же внимательному, искушённому читателю придётся признать, что таким языком никогда не писали. Это оригинальный язык конкретного автора, а не взятый напрокат у кого-то, не стилизованный подо что-то, а присущий только ему – Юрию Рябинину.
Несмотря на изысканный стиль, повести не лишены занимательности. Это не нудное чтение. Всюду – острый сюжет, а местами так даже детективные приёмы. Во многом это и хроника русской истории. «Под Ляояном» – одно из самых пространных произведений сборника (я бы думал, что это фрагмент будущего романа) – повествует о печальных страницах русско-японской войны: не проиграв ни одной битвы на суше, и уже как бы держа в руках победу, Россия пала из-за разразившейся революции 1905 – 1907 годов. В «Операция доктора Снегирёва» ситуация повторяется уже в Первую мировую войну, – и здесь подпольная деятельность революционеров лишает Россию победы.
«Старые повести» – такой подзаголовок носит книга. Это и пояснение для читателей, напутствие им, и в некотором смысле – определение жанра. Когда Владимир Максимов пятнадцать лет назад писал о первой «старой» повести Рябинина – «Операции доктора Снегирева», он дал ей очень интересное жанровое определение: ретроспективная проза.
«О каком-то подражании здесь не может быть и речи… – рассуждает В.Максимов. – Может быть, молодой прозаик, разрабатывая ретроспективную тему, оказался заложником невольной стилизации? Но в нём сразу угадывается достаточно высокая литературная культура, чтобы при желании он не мог бы преодолеть этого наивного соблазна. Тогда что же?»
В застойные годы мы часто, сидя на кухне, спорили о том, какой станет Россия, когда власть «большевичков» падёт. Я был уверен, что страна продолжит насильственно прерванный путь и, словно богоизбранный народ, вернётся после 70-летнего вавилонского плена в страну обетованную и восстановит храм культуры. Сейчас я понимаю, насколько наивны мы были. И виною тому не только злостная воля безумных циников-политиков, в борьбе за власть готовых решительно на всё. Той России уже не будет никогда. Это приходится с горечью признавать. Невозможно дважды войти в одну историческую колею. И теперь мы строим себя не по древним образцам, а по образу Запада, что, конечно, достойно сожаления.
А вот в этой книге та потерянная, казалось, Россия восстаёт вечно нетленной. Читая книгу Рябинина страницу за страницей, ты невольно погружаешься в тот утраченный мир. И он восстаёт как живой, он воскрешается напряжённой концентрацией авторской воли. И ты невольно ощущаешь себя посреди его героев – румяных гимназисток, студентов, гусаров, священников, приставов, купцов. Среди бесконечного ряда предметов ушедшего быта: тросточек, котелков, саквояжей, козеток, канапе, пролёток, конок. Устаревших обращений: «вашсиясь», «сударь», «барышня», «половой» или «человек» (к официанту).
Ты чувствуешь себя среди своих, но не предков, а как бы современников. Ты свой среди них. Чувствуется, как тесно обступают тебя персонажи авторских миров. Их плечи касаются тебя. Барышни изображают изящные книксены, господа целуют ручки, а потом отправляются на войну и получают трогательные, облитые духами письма.
Этот мир далёк от идеала, – автор отнюдь не старается создать в прошлом Утопию. И здесь жизнь полна обмана, интриг, несчастной любви, несправедливости. Здесь совершаются погромы, гибнут лучшие и торжествуют ничтожества, компрометируются праведники, а злые гении захватывают власть, влияние.
Это просто картины русской жизни, – так бы я и определил эту прозу. Здесь воскрешается родовая память.
Великий русский философ Фёдоров создал невиданную в мире философию воскрешения отцов. Правда, он не предложил механизма воскрешения. А вот здесь этот механизм уже отлажен и работает. Здесь мы получаем право на самоопределение. И национальная идея здесь уже найдена. И русский, прочитав это, вспомнит о своей русскости.


Юрий Рябинин. Заговор лилипутов. Старые повести. – М.:Голос-пресс, 2008. – 350 с.


Лев АЛАБИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.