Путешествие в Мангазею
№ 2009 / 15, 23.02.2015
Обычно человек интересуется историей края, где он живёт. Попав в 25-летнем возрасте на Чукотку, я перечитал о её прошлом, кажется, всё, начиная от краеведческих записок Анадырского музея и кончая историческими романами Юрия Рытхэу.
По страницам исторического романа Маргариты Анисимковой
Мой личный интерес
 |
| Владимир ХРИСТОФОРОВ |
Обычно человек интересуется историей края, где он живёт. Попав в 25-летнем возрасте на Чукотку, я перечитал о её прошлом, кажется, всё, начиная от краеведческих записок Анадырского музея и кончая историческими романами Юрия Рытхэу. Впоследствии Рытхэу стал моим другом.
Другим, очень близким товарищем стал замечательный человек, тоже ушедший из жизни, – полярный исследователь, кандидат географических наук Александр Шумилов. В его московской квартире хранился уникальный и обширный архив «про Арктику», С древнейших времён. Как я зачитывался подлинными дневниками отважных полярников, осваивавших неизвестную страну льдов! Тогда впервые появился жгучий интерес к таинственному средневековому городу Мангазея, исчезнувшему как-то внезапно. Просуществовал он недолго, порядка 70 лет.
Саша Шумилов, кажется, бывал на месте стояния Мангазеи и рассказывал, что от города с тысячным постоянным населением осталась крохотная впадающая в реку Таз протока Мангазейка.
Вот чудо, с этим названием на Чукотке, конкретно в Билибинском районе, существуют две совсем не крохотные речки Мангазейки. Мы там бывали с магаданским писателем Альбертом Мифтахутдиновым, когда совершали сплав на резиновой лодке в память об Олеге Куваеве по большой реке Омолон. Другой магаданский писатель и учёный-историк Владилен Леонтьев выпустил большой труд: «Топонимический словарь Северо-Востока СССР», где бесстрастно сообщил: «Происхождение названия (Мангазейка) не установлено». А в архиве Саши Шумилова есть документ, который свидетельствует, что это название связано с жившим в районе реки Таз ненецким племенем мангазеи, что значит по-зырянски: «народ на краю земли, у моря».
И вот по-настоящему выдающееся событие, теперь уже напрямую связанное с историей исчезнувшего полярного средневекового города – недавний выход исторического романа Маргариты Анисимковой «Мангазея, или Златом кипящая царская вотчина». Тиражом всего в полторы тысячи экземпляров, но чуть ли не в подарочном варианте: с интересными цветными иллюстрациями, на хорошей бумаге и с замечательной обложкой. А каков портрет неизвестной мне писательницы Маргариты Кузьминичны Анисимковой, выполненный народным художником России В.Игошевым! С него в задумчивости смотрит статная крупная дама с опаловым перстнем на тонкой руке, камеей на фоне иссиня-чёрного платья с красивым меховым горжетом, лежащим на плечах!
Почему я так тщательно стараюсь описать облик северной писательницы, живущей в неимоверной глубинке – Нижневартовске? Потому что уверен: она малоизвестна широкой европейской читательской аудитории, особенно современной. Маргарита Анисимкова связала свою долгую и славную жизнь с «срединным» севером России много десятилетий назад, в 1963 году. Работала в газете, преподавателем в национальном училище, собирала местный фольклор, писала художественные книжки, затем взялась за историческую прозу. Там-то, на Севере, она широко известна, популярна, любима… Такова участь региональной литературы. Скажем, кого сейчас помнят из магаданской пишущей братии прошлых лет? Из приезжих ярко заблистал лишь один Олег Куваев, автор выдающегося романа «Территория», переведённого на многие европейские языки. А сейчас? Как грустно. Тем ценнее в этой пустыни творчество моей героини. Ай, да что говорить – другие книги читают сейчас, даже забыты величественные романисты прошлого века Пикуль, Балашов, Вс. Н. Иванов, Задорнов…
Я никогда не был апологетом Исторического Романа России, но теперь им стал – благодаря книге «Мангазея», или Златом кипящая царская вотчина», чуть ли не единственному историческому роману о Севере. Впрочем, ярким бриллиантом сверкает творчество Еремея Айпина. Но признаюсь со стыдом – не читал, хватало книг моего друга Юрия Рытхэу.
В начале было Слово
 |
| Портрет Маргариты Анисимковой. Художник В. Игошев. |
Мои «описания» романа «Мангазея» хочется построить несколько необычно. Начать с языка Маргариты Анисимковой, чтобы у читателя «ЛР» сложился лингвистический портрет автора. Языковая ткань произведения эпична, сочна, она взята оттуда, из глубин XVII века. Сказалась работа Анисимковой с фольклором. Я опять ненадолго вернусь к моей незабвенной Чукотке. Есть там древнее село Марково, основанное казаками Дежнёва. Вместе с селом родилась народность «чуванцы», их прародителями были казаки и местные чукчанки. До сих пор у них проскальзывают словечки типа «жезл» вместо «палка». И когда я читал роман Анисимкиной, мне часто вспоминалось Марково. Но я всё время отвлекаюсь.
Итак…
«В избе пахло дымом от погашенной лучины, на которой ещё шаял берёзовый огарок».
«В маленьком оконце, затянутом налимьими пузырями», чуть обозначилось светлое пятно. Тренька высек из кресала искру, зажёг жировик».
«…однажды отравившись сивухой, изготовленной его зазнобой – белоглазой зырянкой Ефимией, которая подливала для приворота налимьей слизи, он с неделю исходил рвотой, и с той поры пришёл конец его разгульной жизни».
«Скоро нудный дождь перешёл в редкие снежинки, и на следующее утро, когда Тренька приоткрыл дверь избушки, всё было белым-бело, будто невидимая рука разостлала отбелённую холстину, на которую было страшно ступать».
«Уже к вечеру почувствовалось дыхание могучей Оби. Небольшой ветерок пошевеливал речную гладь, качал суда на лёгких волнах, и не сразу можно было разобрать: то ли мелкий дождь накрапывает, то ли рассыпаются волны, ударяясь о борт. Озноб пробегал по спинам, и многие полезли под лавки доставать зипуны».
«Мела позёмка, переваливая миллиарды снежинок по бескрайней болотистой равнине, придавая им вид зыбких волн…».
«Гермоген, осмотрев округу, определил, с какого края лучше начинать ронять лес»…
«Казалось, что снег спрятал под своим покровом всё живое, и только несколько строчек мышиных следов от избы к бане были чётко обозначены на снегу. Рассматривая строчку, будто вышитую на белоснежной кофте, Дорофей вздохнул»…
«…казалось, что именно над острогом было разрезано облако, из которого вытряхивалась принесённая со стороны Ледовитого океана небесная кисея».
«Март в старину называли березозол».
«Могучие сибирские реки! Дух захватывает от весенних разливов, когда безбрежная гладь вдруг качнется от порывистого ветра, будто пошевелится на дне сказочный великан, вздохнёт полной грудью, опрокинет волны, и понесутся они к берегам».
Энциклопедия средневековой жизни
Можно разбирать фабулу, сюжет, идею произведения – это удел классической литературной критики. Я же, сам восхищённый, хотел наполнить мою дилетантскую статью информационностью, чтобы современный читатель слегка окунулся в уникальный быт жизни города Мангазея.
Итак…
«Приготовление каравая она держала в секрете, пекла его из большого количества яиц, говяжьего жира и мёда. Загадала на счастье наследника и не отходила от печи, чтобы каравай не подгорел и был румяным».
«У них и якорей путных нету. А наши-то, с Боткинских заводов, как сбросишь – сразу судно намертво встаёт».
«Грузили мешки ржаной и ячменной муки, ржаные сухари, толокно в крепких двойных мешках, солёное мясо и солёную треску, масло, горох, сушёное мясо, в бочках ягоду-морошку, сухие берёзовые дрова для обогрева, дубовые бочки с пресной водой, тёплую одежду».
«А бояться и в самом деле было чего. Суда купцов Строгановых яро охраняли главную реку Сибири Обь от чужеземных судов».
«Не поленился Черёмуховое Дерево согнать упряжки к каменному идолу Невехею (мать истуканов), стоявшему посреди острова Вайгач, где хранились монеты, пищали, топоры, ножи, пуговицы. На этот раз он привёз ему в подарок из своей добычи медный котёл, железный капкан, саблю и несколько кусков сукна».
«Горбун, бросив на землю крапивную сетку…»
«Нежила с Игнатом осматривали прилавки с товарами купцов. Нанятые мастеровые всё сделали по чертежам Игнатия Зыкова так, что у Нежилы от красоты горницы даже дух захватило: по стенам были развешаны волчьи, медвежьи шкуры, шёлковые ткани с вышитыми замысловатыми узорами. Был приобретён поставец с посудой. На столе, сколоченном из широких кедровых досок, красовалась медная сальница, украшенная фигурой птицы, выполненной тоже из меди, она держала в клюве льняной фитиль, который горел ярким светом».
Этнография? Конечно, да какая! Автор романа досконально описала одежду мангазийцев, утварь судов, содержимое амбаров. Подробно и точно описала исторически верный морской маршрут к Мангазее из разных мест Сибири. Назвала имена конкретных царедворцев Европы, ссылалась на тексты документов, грамот. У неё действуют некогда жившие конкретные воеводы, возможно, и купцы.
О времена, о нравы!
 |
Мангазейцы не знали крепостничества, здесь витал вольный дух, дух личной свободы. Но это была отнюдь не идеальная патетика и идеализация человеческих отношений. Пороки всех видов, дикие страсти и нравы уживались с подлинными великими чувствами. Маргарита Анисимкова рисует эту палитру тонкими и проникновенными мазками. Как создательница целого средневекового мира Русского Севера, она как бы страдает вместе со своими героями, негодует, плачет, но всегда даёт надежду. Ей удалось проследить судьбу, иногда с рождения, многих своих литературных персонажей, заглядывая в самые глубинные пласты их душ. Чётко названо самое начало зарождения Царской вотчины на реке Таз, расцвет и внезапный год угасания.
Глубокой нежностью исполнены семейные отношения молодухи Аксиньи со своим суженым Моисеем. Собственно, с них и начинается роман – с тяжёлых родов Аксиньи.
«Аксинья стала для него светом в окошке. Напуганная преждевременными родами, исхудавшая, она мучилась бессонницей, а Моисей ухаживал за ней, за столом выбирал для неё лучший кусок мяса, рыбы, сам наливал в кружку молоко, чтобы ей достались все сливки. Свекровь, видя это, негодовала и была твёрдо убеждена, что Моисея она приворожила, опоила каким-то зельем». Перед читателем разворачивается вся судьба этой семьи.
По-своему уникальна судьба другой семьи – Треньки Онуфриева. В ту пору, как и всюду на северах, «валютой» считался живой товар – молоденькие женщины самоедов, их юные дочери. Так на весах торга оказалась девчонка Некуччи. Она и стала, без всякого насилия, женой Треньки.
«Тренька с весны отпускал на болото оленей, подаренных ему отцом Некуччи. Привязывал на шею животным широкую сыромятную петлю с жердиной между ног, не дающей возможности им далеко убежать, оставлял их пастись на болоте, а по первой пороше переводил на ближнее болото. После замерзания рек он готовился ехать на охоту». Так и жили. А прожили они долгую жизнь, невольно заложив начало рождения Мангазеи.
Да не так всё свято чинилось в этом дальнем краю. Купец Нежила Карпович Саянов слыл великим охальником. Приглянулся ему на стороне в поездке за товаром сиротский паренёк Василий, уговорил его ехать с ним в Мангазею, обещал сделать приказчиком.
«– Не бойся, – услышал юноша голос Нежилы. – Вдвоём теплее, – и попытался дрожащими руками обнять Василия. Тот завизжал, завертелся вьюном, выползая из Савика». Мы будем ещё долго следить за непростыми отношениями Нежилы и Василия. Но юноша не сдался, находя силы и волю противостоять плотским греховным утехам купца. Прошло время…
«– Приползёшь ко мне, змеёныш, – за что получил от Василия плевок в лицо. В негодовании купец вытащил из кармана зипуна связку ключей от амбаров и со всей силы ударил Василия. Тот рухнул плашмя на землю».
Через всю ткань романа угадывается, кроме гаммы других чувств, коллективный лик русского долготерпения. Это долготерпение свершило великие открытия, сумело освоить мир даже там, где, казалось, невозможно выжить. Хотела автор или нет, но она невольно стала исследователем русского национального характера. Народная Русь у неё отличается страстотерпским началом. Вывести химическую формулу невозможно, но кто-то сказал, что существует какое-то вещество, возникающее из парения человеческого духа.
Кто открыл Берингов пролив?
Я вновь обращаюсь к Чукотке. В 1998 году здесь начались широко организованые празднества по случаю 350-летия открытия С.И. Дежнёвым Берингова пролива. Я позвонил в Петербург, чтобы разузнать у Рытхэу подробности события, думая, что уж его-то обязательно пригласят в качестве почётного гостя. Он мне неожиданно серьёзно ответил, что не признаёт эту дату, потому что Пролив был открыт его соплеменниками ещё 2 тысячи лет назад. А потом уже шутливо добавил: «Чукчи до сих пор юридически находятся в состоянии войны с Россией, так как не было подписано официально никакого перемирия». Я чуть не выронил трубку…
Так вот, столь оригинальный посыл я обращаю к роману Анисимковой, к «войне» казаков с самоедами. Произведение она создала многоплановое, с элементами политики того давнего времени. С одной стороны, это попытка экономической экспансии всего побережья Ледовитого океана со стороны европейских государств; с другой – хищнические браконьерские набеги русских купцов и мореходов; и с третьей – частое военное противостояние воеводских дружин с местными мангазейскими племенами – самоедами. Их насильно приводили к православной вере, действовали кнутом и пряником. Те в свою очередь при случае уничтожали казаков, почти непрерывно поджигали Мангазею… Всё это сопровождалось жестокостью и насилием с обеих сторон. Но и самоеды были неспособны развиваться без торговли с Россией и другими европейскими государствами. Сказано громко, но это так.
Роман «Мангазея» с большой драматичностью и трагедией развёртывает широкое поле великого противостояния.
В моём северном домашнем архиве есть интересная выписка из документа, суть его такова: обеспокоенное иностранными экспансионистскими тенденциями царское правительство в начале XVII века запретило Мангазейский морской ход, который вёл в «златокипящую государеву вотчину». Но, как показала книга Маргариты Анисимковой, дело было не только в чужестранцах, оказывается, бунтовала и сама Мангазея. Старые жители её с обидой кричали, что «государю в Мангазее збираетца казна великая, а наперёд де сего, как Мангазея была не за государем, и тем владел не ведом хто, шло то всё к торговцам и промышленным людям…»
Однако прямые причины гибели Мангазеи страшные: пожары и голод. Исторический факт: в тот год не удалось пробиться к Тазу караванам с продуктами. Воевода Годунов кроме того заключает: «Служилые люди от шатости юрацкой самояди из Мангазеи выехали, и город остался пуст».
Таков печальный итог!
Владимир ХРИСТОФОРОВ
Добавить комментарий