Я и есть, наверное, сумасшедшая

№ 2010 / 43, 23.02.2015

Новый роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки» был презентован читателям в «Новом книжном». Это последняя, третья книга трилогии, которая создавалась писателем в течение нескольких лет

Новый роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки» был презентован читателям в «Новом книжном». Это последняя, третья книга трилогии, которая создавалась писателем в течение нескольких лет (первая – «Почерк Леонардо», вторая – «Белая голубка Кордовы»). Основная тема – двоящаяся реальность. Народу на презентации собралось видимо-невидимо. Но никто не толкался и не шумел. Публика – в основном интеллигентного вида женщины, робко тянущие руку – задать вопрос. Несколько мужчин и журналистов. Мы тоже приняли участие в беседе.

Дина РУБИНА

– Есть ли прототип у главного героя?

– У Лёши Петрушечника? Есть. Но я его, увидев однажды, никогда в жизни больше не встречала. И он мне не нужен. Прототип кончается. Грешно говорить, но живой реальный человек абсолютно заслонён реальным литературным героем. Я понимаю, что я выгляжу сумасшедшей. Я и есть, наверное, сумасшедшая.

– Ваши персонажи настолько детально выписаны, настолько реальны, не лезут ли они в вашу жизнь?

– Моим первым читателем является мой муж, который, естественно, страдалец, как и все мужья и жёны писателей. Естественно, он не перепечатывает мои вещи, как часто жёны перепечатывают вещи этих м*даков. Но он у меня читает. И когда я даю ему рукопись, и он начинает читать, начинает ходить по квартире, я спрашиваю: «Ну чего ты бегаешь?», он говорит: «Они такие живые, я ужасно за них переживаю!» Он вообще всегда ужасно переживает, в том числе, чтоб я не ляпнула какой-нибудь глупости, не написала какой-нибудь ерунды. А герои мои в какой-то момент – абсолютно реальные люди. До смешного. Герой «Белой голубки Кордовы» был и остаётся для меня совершенно реальным, живым, мощным, женолюбивым классным парнем. Мы сразу влюбились друг в друга, и он потащил за собой сюжет, а я волочилась следом, еле поспевая за ним, хромая на свою больную ногу и пытаясь что-то за ним записывать. Герой новой книги «Синдром Петрушки» был абсолютно для меня закрытым молодым человеком, он не пускал меня в свои дела, я даже купила в Праге замечательного игрушечного шута, я в восьмой главе его описала, придумала, что Петя его сделал. Совершенно чудесный парень с умными глазами. С такой дубиной, таким колпаком шутовским на две стороны, и он так смотрит своими глазами вдаль… Я его так просила, чтоб он мне помог – не соглашался. Потом мне приснился страшный сон про него, и дело пошло. Я поняла, что он принял меня в свою игру. Для меня все герои живые.

– В ваших произведениях всё вымысел или есть какие-то автобиографические детали?

– Часто литература создаёт жизнь, несмотря на то, что многие думают, что жизнь создаёт литературу. Литература иногда поднимает такие бури, такие завихрения, что страшно делается. Одним из помощников, как я их называю, в написании романа «Почерк Леонардо» была жительница города Иерусалима Лариса Берштейн. Иногда мы с ней общались, я подарила ей свою книгу. Мы с ней иногда ездим на блошиный рынок. Я очень люблю копаться в разной ерунде, потому что иногда можно откопать такое, такое, что невероятное что-то. Поставишь на стол и думаешь: «Чёрт возьми, кто пил из этой рюмки? И сколько веков назад это было?» И вот, приехала я к Ларисе, показывает она мне «Почерк Леонардо», который я ей подарила неделю назад, и говорит: «Дина, как вы вообще могли угадать имена моих учителей, я же вам ничего не говорила!» Я отвечаю: «Ну, так получилось». – «Ну что вы! Вы всего в одном месте ошиблись – он был не Валентин Семёнович, а Семён Валентинович». Потом говорит: «Всё-таки, Вольф Мессинг… Откуда вы узнали про его внучку?». Я говорю: «Вы с ума сошли, какой Вольф Мессинг, какая внучка? Это художественное произведение. У него не было никаких детей!» Она говорит: «А вдруг всплыла бы какая-нибудь племянница?» И мы едем с ней, и всю дорогу она мне плешь проела с какой-то мифической племянницей. Приехали. Шляемся по этому блошиному рынку. Она купила какие-то бусы, я купила какую-то ложку, всё прекрасно и замечательно, и она мне всё морочит голову. Я говорю: «Лара, если я ещё хоть раз услышу про племянницу Мессинга…», а она заладила: «Вот, представь, сейчас – раз! И выскакивает племянница!» Я пыталась её утихомирить, утащить домой, она сказала: «Хорошо, только ещё в один магазин зайдём, там продаются неплохие сумочки». Она заходит туда, и навстречу ей бросается маленькая курчавая с чёрными и очень пронзительными глазами женщина. И говорит Ларисе: «О, как раз тебя я и ждала». Лариса удивляется: «Почему меня?» Она говорит: «Мне кажется, что ты сейчас у меня купишь костюм». Лариса говорит: «Я не покупаю у тебя костюм, мне это не нужно». Тогда она меня спрашивает: «А ты откуда?» Я говорю: «Я из Москвы». Она говорит: «Я люблю русских. Ты знаешь, у меня там дядя жил… Он был такой знаменитый, такой знаменитый, может, ты слышала, Вольф Мессинг его звали». Мы с Ларисой, застыв на месте, вросши в землю, смотрим друг на друга поверх этой курчавой головки. Я говорю: «А кем он тебе?» – «Он брат моего отца! Я родилась в Бельгии. Ты мне не веришь? Вот у меня карточка – магазин Лидии Мессинг». И даёт мне карточку. Говорит, что они всю жизнь мечтали встретиться, но только Вольфа не выпускали из России, а отца не пускали в Россию.

– Когда вы ведёте своего героя к завершению, что вы чувствуете – перед тем, как с ним попрощаться? Например, перед тем, как убили Захра?

– Это стресс, это высокое давление, это абсолютно сумасшедший дом, меня уже даже никто не трогает, никто ко мне даже не приходит, и вообще все знают, что я пропащий человек, потому что я реву белугой 14 часов, я понимаю, что дело идёт к развязке, что иначе я поступить не могу, и что всё это очень страшно на самом деле. Персонаж умирает по-настоящему. Помните, есть замечательные воспоминания жены Маркеса о том, как он закончил «Сто лет одиночества»? Когда он убил полковника. Он закончил в 5 часов утра, он поднялся в спальню на второй этаж, он рухнул на постель и зарыдал. Она проснулась и сказала: «Ты убил его».

– В романе «Белая голубка Кордовы» видна ваша необычайная осведомлённость в искусстве в целом, и в живописи в частности. Откуда познания?

– Как откуда? Я дочь художника Ильи Рубина, жена художника Бориса Карафелова, вокруг меня постоянно художники. Я считаю, что из творческих единиц это самая лучшая творческая община. Это чистые, хорошие ребята. Они не умеют говорить, они, по-моему, умеют только мазать чего-то там себе, но они самые хорошие, чистые, благородные люди.

– Как вы относитесь к литературным премиям?

– Во-первых, я за ними не слежу. Даже недавно, когда что-то моё выдвигали на «Букера», я совершенно за этим не следила. Дело в том, что это совершенно разные вещи. Литература – это литература, а литературный процесс – это литературный процесс. Это завязано на очень многих причинах. Это своя какая-то жизнь, какие-то тусовки, какие-то разные события, и, мне кажется, писатель не должен принимать это во внимание. Есть – и есть. После вручения мне премии третьего разряда «Русская премия» я решила совершенно точно, что больше никогда ни за какой премией я никуда не поеду.

– У вас узнаваемый стиль. Не возникает желания написать что-нибудь радикально иное? В стиле «Звёздных войн» или произведений Стивена Кинга?

– Писатель не может написать то, что ему хочется. Он может писать только то, что он может писать. Как только он начинает писать что ему хочется и додумывать что-то, он уже не писатель. Писатель – это ритм дыхания, это стиль. А стиль – это организм автора, это интонация автора. Самая драгоценная вещь, что есть у писателя – это интонация. И совершенно не сюжет. Сюжет – это полное г*вно. В том числе, «Звёздных войн».

– Как вы относитесь к тому, что все ваши произведения можно с лёгкостью скачать в Интернете?

– Плохо, конечно. Я, правда, не знаю. Говорят, что в издательстве «Эксмо» есть такая возможность – купить электронную версию книги… Я – свободный художник. И всё, что я написала потом, кровью и всеми остальными порами организма, недосыпом и высоким давлением, вдруг кто-то запросто скачивает бесплатно. Почему? Это же мой хлеб, я этим кормлю семью. Потому что никто просто так не может забрать картину у художника, хотя бы три копейки, но ему заплатят. Конечно, плохо отношусь. И потом, я очень плохо отношусь к Интернету. Я отношусь плохо к листу на экране. Когда я заканчиваю главу вчерне, я начинаю над ней работать на бумаге. Потому что совершенно по-другому формируется мысль. И я давно заметила, что когда я даю читать вёрстку, это воспринимается совершенно иначе, чем когда он берёт в руки книгу, и эта книга – это ведь организм, живое существо.

– А аудиокниги?

– Это совсем другое дело. Это благородное, замечательное дело. Как правило, читают их либо хорошие актёры, либо я. То есть автор.

– В «Аэрофлоте», кстати, ваши аудиокниги предлагают пассажирам во время полёта.

– Едрёна мать!

– Да, можно выбрать – либо смотреть фильм, либо слушать аудио-книгу.

– Вот видите, как меня много!

– А какая ваша следующая аудио-книга?

– Во-первых, сейчас выходит или уже вышло «Несколько торопливых слов любви», которые начитала сама. Я бы сама с удовольствием начитала целый роман. И, к слову сказать, недавно я что-то такое большое начитывала, как говорится, харкая кровью. Потому что это было очень долго и утомительно, но я начитала сама. Я считаю, что лучше всех читает автор всегда – со своей интонацией, со своим придыханием, со своей хрипатостью, шепелявостью – это всегда лучше выглядит. Вы слышали когда-нибудь, как Вася Аксёнов читает рассказ «Жаль, что вас не было с нами»? Когда он говорил «Пойдёмте до ресторации!» – ну что вы! Какой актёр это прочтёт?

– У вас отлично получается читать.

– Я актриса – конечно, я читаю хорошо. Я никогда не скажу, что я хороший писатель, но я всегда скажу, что я хорошая актриса. Кроме всего прочего, это благородное дело. Ведь очень много слабовидящих и совсем не видящих людей. И поэтому я для них специально читаю. Даже не для тех, кто в машинке включает послушать, а для них. Это самое главное.

Записала Любовь ГОРДЕЕВА