Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым

№ 2011 / 8, 23.02.2015

Кни­га сти­хов Ми­ха­и­ла Гу­са­ро­ва «Аминь» вышла уже вторым тиражом. А ведь ав­тор был поч­ти по­за­быт в по­след­ние два де­ся­ти­ле­тия. Но его твор­че­с­кий и ду­хов­ный опыт вдруг ока­зал­ся вос­тре­бо­ван­ным, осо­бен­но, как ни стран­но, в на­ше сов­сем не­по­эти­че­с­кое вре­мя.

Живая душа пред Богом






Книга стихов Михаила Гусарова «Аминь» вышла уже вторым тиражом. А ведь автор был почти позабыт в последние два десятилетия. Но его творческий и духовный опыт вдруг оказался востребованным, особенно, как ни странно, в наше совсем непоэтическое время. Наверное, потому, что стихи – это та традиция, которая каждому человеку, читателю, даёт надежду на спасение. Предоставляет убежище от мирской суеты и злобы дня, от вездесущей пошлости и гламура. А в книге Гусарова ещё и надежда на возрождение России и православной цивилизации.


«Россия за последнюю сотню лет истратила немало своих жизненных ресурсов, – как пишет в предисловии к книге издатель – Николай Дорошенко, – сначала для того, чтобы стать советской супердержавой, а затем, чтобы сокрушить в себе этого великана и превратиться во второстепенную страну со слабым экономическим здоровьем и неясным будущим. Но какое отношение всё это имеет к книге стихов, которую мы представляем на суд читателей? Да самое прямое. Ведь с судьбой страны сопряжена жизнь каждого русского сердца, и тем более – сердца неравнодушного, сердца поэта. И если после 17-го года исторический ураган подхватывал, как соломины, миллионы людей и швырял их – кого на чужбину, кого под ствол «товарища маузера», то после не менее рокового 91-го уже почти без стрельбы, как в тихом гипнотическом сне, создатели лучших в мире ракет и самолётов (наша белая косточка!) вдруг превратились в сторожей или в таксистов, а, например, комсомольские активисты – в крутых бизнесменов. И в тесноте чьих-то трагедий, чьих-то блистательных восхождений никто, разумеется, и не заметил, как в литературе умолк голос поэта Михаила Гусарова, как вместе с ним – не стало у России десятков и сотен таких же ярких да талантливых писателей, художников, композиторов, представителей науки. Началась другая эпоха, с иными звёздами и безднами, с иными иллюзиями и иными страхами…»


Но автор вернулся в литературу, вернулся в ещё большей мощи своего поэтического дара. Вернулся не для того, чтобы просто напомнить себе о прошлом, чтобы догнать день сегодняшний. Его безмолвное одиночество было накоплением сил, осмыслением времени. И в итоге вылилось в словесный ратный подвиг, в ощущение вечного и незыблемого. Вместе с его стихами читатель обретёт ту спокойную и ясную мудрость, которая только и может помочь каждому русскому человеку в гуще сегодняшних противостояний понять о себе главное:







Я – ось весов на узком перешейке


Меж двух миров, поднявшихся в штыки.



Это понимание ведёт человека не в приготовленную для него либеральную общемировую казарму, а в область сострадательного Божьего мироздания, в мир истинных ценностей. Стихи Михаила Гусарова метафизичны, но они сочетаются с пронзительнейшим чувствованием событий текущего дня. И взгляд поэта на эти события помогает увидеть не только сиюминутные личины зла, не только очертания добра, которое кажется столь безоружным, но саму великую суть их вечного противостояния. Это взгляд глубоко православного человека, не мыслящего себя вне Бога.


Первый тираж книги разошёлся не только в России, но и в Прибалтике, в Австралии, в Боливии, в США, во многих других странах, где рассеяны русские люди. Вот только наша литературная критика ещё не дозрела до того, чтобы начать профессиональный разговор не только о художественных свойствах поэзии Михаила Гусарова, но и о её духовном содержании. Да и чёрт с ней, с этой критикой.


Постскриптум. А современная русская поэзия и нынешний читатель, слава Богу, всё уверенней обретает своё православное зрение. То зрение, которое позволило Александру Пушкину ещё две сотни лет назад сказать: «Что такое Соединённые Штаты? Мертвечина: человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит». А ведь ещё недавно, уже даже оказавшись в сфере тотального влияния американской модифицированной культуры, многие были не способны замечать, как она всё человеческое в человеке умертвляет и выветривает. Сегодня и для России, и для всех стран, принадлежащих к христианской цивилизации, одинаково переживающих глубокий духовный кризис, главная проблема состоит в том, что у них отнято право «стояния перед Богом». Заменено правом вырождаться. Вот почему столь важны теперь и во все времена стихи таких поэтов, как Михаил Гусаров.




Больше некого предложить






Ф.Шеллинг в своей «Философии искусства» писал, что «язык сам по себе есть только хаос, из которого поэзия должна построить тело для своих идей», а поэтическое художественное произведение должно быть «некоторым универсумом, небесным телом». Далее он сравнивает словесную поэтическую речь с музыкой, уделяя особое внимание ритму. Можно привести много примеров подобных «небесных тел» как в европейской, так и в классической отечественной поэзии, даже не заглядывая в античность – эту духовную прародину всей мировой культуры. Шекспир, Шиллер, Гёте, Байрон, Пушкин, Державин, Жуковский, Лермонтов, Тютчев, Блок… Из современных нам поэтов наиболее мощно усмирил языковой хаос и овладел музыкой речи Юрий Кузнецов, у которого почти каждое стихотворение, особенно последние поэмы, являются этим «универсумом». Вообще это уходящее поколение поэтов – как гаснущие звезды на поэтическом небосклоне. Тот же Михаил Гусаров, Николай Зиновьев, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский. И не важно, к какому идейному лагерю они принадлежат или принадлежали. Это настоящие поэты. И как бы вскоре не наступила темнота, хаос.


К числу последних поэтических звёзд относится и Константин Ваншенкин. Его новая книга лирики «Вернувшийся» вышла в издательстве «Спутник+». Здесь собраны стихи не только о войне (автор, родившийся в 1925 году в Москве, был призван в армию и шагнул на фронт из 10 класса), но и о любви к женщине, о близких друзьях, о временах года, вообще о радостях и печалях жизни. Даже о футболе.







… Внезапно рождаемый пыл,


Ворота, билетная касса.


И с теми, кто дорог и мил,


Общенье при помощи паса.



Впрочем, это уже не только футбол. Это пульс, ритм жизни. Как звук короткой строфы:







Из тумана всплывающий тополь.


В чёрном небе – звезды ни одной.


И опять возникающий вопль –


Зверя? Женщины? Птицы ночной?..


Стихи Константина Яковлевича любимы многими поколениями советско-российских людей. Кто же не помнит «Алёшу», «Я люблю тебя, жизнь», «За окошком свету мало», «Вальс расставания», «Как провожают пароходы» и другие его песни? Они действительно музыкальны, ритмичны, по-настоящему песенные. В них есть природная бодрость, вот именно та любовь к жизни, ставшая знаменитым стихотворением.


В далёком 1975 году другой значимый поэт со сложной судьбой Александр Межиров так написал о своём друге: «О стихах К.Ваншенкина иногда говорят: какая точная зарисовка… Но никаких зарисовок у него нет и не было. Демонстрацией своей зоркости он не занимается. Это ему не нужно. Говорят: какие детали… Как тонко подмечено… Между тем «детали» эти только служат К.Ваншенкину оборудованием, помогающим осмыслить чувство, прийти к внутреннему единству, а не просто к согласованности суждений. Можно возводить без фундамента довольно красивые здания, родственные моде, у которой, как известно, есть всё, кроме будущего. Стихи К.Ваншенкина основательны. Если они о войне, то не ради пересказа того или иного внешне впечатляющего боевого эпизода, а во имя выражения своего взгляда на явление жизни цельной и значительной… Забота у него иная, – чтобы стихи не были богатым меню, а содержали в себе хлеб насущный. Забота – не провиниться перед истиной».


Поэзия его мудра своей ненавязчивостью, строгой и сдержанной аскетичностью, без притворства и самолюбования. И она всё время ускользает с поверхности бытия в глубину жизни. От хаоса и терний в музыку сути.


Постскриптум. Напоследок, характерное в его творчестве:







Вот иду я, уже усталый –


Столько выпало пережить! –


Но ведь кроме себя, пожалуй,


Больше некого предложить.




Моя тайная любовь к Финляндии






Книга Таисии Джафаровой «Современная финская лирика: Переводы и характеристики» (издательство «Кругъ») представляет собой антологию наиболее значительных и характерных поэтов страны Суоми ХХ и начала ХХI веков, настоящую панораму поэзии наших северных соседей, сопровождаемую биографическими справками. Начиная с предтечи модернизма в финской литературе Эдит Сёдергран, писавшей по-шведски, и заканчивая поэтами, дебютировавшими в 1990-е и 2000-е годы. Заключают книгу краткие сведения о поэтических объединениях и группах, а также о фестивалях поэзии в современной Финляндии. Практически все представленные в сборнике авторы – модернисты. Это течение в финской поэзии получило признание далеко не сразу. Поначалу стихотворения модернистов вызывали оторопь и неприятие у финских ценителей поэзии, но понемногу они начали привыкать к новому способу выражения, модернизм перестал быть андеграундом и приобрёл немалое число читателей.


Вот уже упоминаемая Эдит Сёдергран, родившаяся в Петербурге в конце ХIХ века и рано умершая от туберкулёза. На её творчество значительное влияние оказали русский и французский символизм, увлечение Шопенгауэром и Ницше, идеи антропософии:







Не ходи больше старой своей дорогой,


там грязно;


проходят мужчины, они говорят об удаче,


глаза у них ненасытны,


а дальше на этой дороге лежит мёртвая женщина,


и стервятники рвут на куски её тело.



Современники не сразу приняли её поэзию (лишь после смерти), считали труднопонимаемой, высокомерной, надменной, а она говорила: «Моё превосходство исходит из того, что я нашла своё измерение. Мне не нужно делать себя меньше, чем я есть». Её творчество предвосхитило искания финских поэтов. Позже, уже в 50-е и 60-е годы поэты-модернисты совсем отказались от рифмы, а также, за редким исключением, от эпических повествовательных элементов стиха. «Эти поэты, – по словам современного немецкого литературоведа и переводчика с финского Штефана Мостера, – устранили рифму и размер, освободили стих от претензий на нравоучительность и от преклонения перед идеализированной природой, а вместо этого превратили его в среду, где царил независимый поэтический образ. Стихотворение рассматривалось не как отражение действительности, а как самостоятельное творение, позволяющее читателю реагировать на него собственными ассоциациями». В качестве примера приведу два коротких стихотворения.







В ранних сумерках детского мозга


Бог был тёплым живым существом.


Но, когда стихла буря слов и ударов,


остался лишь мозг-пустыня.



(Йеста Огрен, смело использующий в своих стихах абстрактные категории, такие как смысл, знание, свобода, превращая их в некие знаки-символы, и в то же время его метафоры сдержанно будничны, графичны.) И Кари Аронпуро, считающийся одним из учёнейших финских поэтов и эссеистов, увлекающийся семиотикой и структурализмом (некоторые его стихи написаны на труднопереводимом диалекте Хяме):







Свет падает мне на стол


сквозь листву каштана,


карандаш делает чёткий след.


Никакое толкование не бывает


ни абсолютно правильным,


ни ошибочным,


но во взгляде влюблённого ошибиться нельзя.


Постскриптум. При всём своеобразии своей истории, финская поэзия неотрывна от тех этапов, которыми развивалась европейская поэзия. М.Л. Гаспаров писал, что именно из шведоязычного языкового меньшинства Финляндии после Первой мировой войны и после неё вышли многие лирики, чья поэзия сумела освоить новый образный язык и новый, преимущественно свободный стих, ставший основной формой стиха ХХ века – «международным верлибром». С одной стороны, это была «имитация народного рунического стиха, с другой – освоение и разработка европейской силлаботоники во всём разнообразии её метрического репертуара». Весьма ценный сборник, который я прочитал с большим удовольствием.















Александр ТРАПЕЗНИКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.