Изумляемся вместе с Сергеем Шаргуновым

№ 2011 / 25, 23.02.2015

По­пу­ляр­ность этой кни­ге при­нёс од­но­имён­ный фильм. На мой взгляд, пре­ле­ст­ный. Как из­ве­ст­но, эк­ра­ни­зи­ро­вать мож­но да­же те­ле­фон­ную кни­гу. Но это не тот или не сов­сем тот слу­чай, хо­тя бы по­то­му, что ав­то­ром сце­на­рия был, опять же, Де­нис Осо­кин.

В ТЕКСТАХ ОСОКИНА – УЮТ ВОДЫ



Популярность этой книге принёс одноимённый фильм. На мой взгляд, прелестный. Как известно, экранизировать можно даже телефонную книгу. Но это не тот или не совсем тот случай, хотя бы потому, что автором сценария был, опять же, Денис Осокин. Другое дело, что книга и фильм – очень разные. Фильм и книгу роднит разве что атмосфера.





Итак, о книге. Перед читателем – 27 «книг», как величает каждую главку автор. Не знаю, много ли тех, кто прочтёт «Овсянки» от начала и до конца, но это не наезд, а скорее комплимент. Уверен: найдётся много тех, кто станет возвращаться к уже прочитанным страницам опять и опять. «Овсянки», кажется, можно читать с любого места.


Если читать отстранённо, «Овсянки» – поток сознания. А если погрузиться – это поток и течение реки. Критик Валерия Пустовая уже написала о холодности прозы Осокина. Однако же и холодность холодности рознь. Холодность Осокина – природная, живая, очаровательная. Холод севера.


Можно, конечно, предположить, что герой Осокина – аутист и нарцисс, и отсюда его чуть насмешливая и явно ранимая отстранённость. Он – вещь в себе. Деление книги изнутри на маленькие ящички – психический симптом, означающий желание максимально закрыться. Его эротизм – обжигающе ледяной. Даже в самых интимных сценах герой держит и лелеет границу между собой и женщиной, любовно называя себя «мы». Так и слышится голос толкиеновского Голлума: «Мы, мы… Моя прелесть… 27 книг… И все в одной…» Тем более, реки и топи – северная данность – место обитания Голлума. Но он не Голлум, он другой!


Ключевое слово – «красивый». Герой Осокина – рыцарь-утопленник, который лежит на дне реки и видит сны. Он жив и нет. Он слился с рекой, стал с ней одним целым. Не персональное эго отделяет его от мира, а прозрачная плотность, зеркальность. Сон случается отрывками, поэтому, несмотря на объём, перед нами не роман, а всё равно малая проза, то и дело переходящая в стихи и заговоры. Во сне утопленник забывает своё имя, потому у каждой из 27 «книг» – отдельный автор. И в каждом имени звенит вода.


В текстах Осокина – уют воды. Загадочность воды. Страсть и смирение воды. Притяжение единственной жены – воды:


«Едим огурцы с подноса и запиваем пивом. с берегов на нас смотрят нетрезвые женщины в вечернем дыму – их обнимают нетрезвые мужчины. я пытаюсь причалить к красивому месту – привстаю – хватаюсь за кусты – неудачно – падаю в воду».


Тексты ни о чём и одновременно предельно предметны. Под водой важен и значим каждый предмет. Так я объясняю очевидное наследование прозаика Осокина поэзии акмеизма. Акмеистская сосредоточенность на предмете свойственна именно подводному сознанию. Это холодность благородного диковинного толка, по настроению и ритму нетипичная для русской словесности. Поэт Станислав Красовицкий когда-то отмечал такую же благородную холодность, несвойственную русскому стиху, у Лермонтова: «Возьму винтовку длинную,/ Пойду я из ворот:/ Там под скалой пустынною/ Есть узкий поворот».







«унжа-река…


в ней раки и рыбы


носят знакомые имена:


аня и лёша, паша и кира…


унжа-река…


унжа-река…»



Книга «Овсянки» оригинальна – и точка. Оригинальность не выморочная, а полноценная и натуральная, идущая от физиологии. Он так видит, слышит и чувствует – писатель Денис Осокин.



Денис Осокин. Овсянки. – М.: КоЛибри, 2011.




В «ЧЁРНОЙ ОБЕЗЬЯНЕ» ГЛАВНЫЙ ЦВЕТ ВСЁ РАВНО КРАСНЫЙ



Захар Прилепин написал новую книгу. Роман, который можно прочитать как рассказ.


Здесь важен не сюжет, но и не совсем язык. Скорее, важно настроение. Его передаёт множество абзацев. Почти каждая фраза – с красной строки. Критик Андрей Рудалёв уже очень точно отметил символизм этой прозы. Действительно, почти в каждой фразе присутствует образ-символ, и символы перемигиваются между собой всю книгу. Понимай, как хочешь. Один из таких символов – чёрная обезьяна – статуэтка, внутренний зверь героя, привокзальный сутенёр, боевик из далёких джунглей.





И всё же – кратко о фабуле. Герой, журналист, попадает в секретную лабораторию в Кремле, где изучают разных душегубов. Его проводник – недруг Слатитцев, в котором Прилепин, похоже, решил высмеять критика Сергея Белякова. Одновременно герой узнаёт про судьбу целого подъезда, вырезанного бандой гномов. Одновременно распадается его семья, жена уводит детей, сама попадает в дурдом, где обитал доселе и герой, любовница изменяет с этим самым Слатитцевым. Отдельная, самая, по-моему, удачная линия – отношения с вокзальной проституткой Оксаной и поездка к её сухорукому сыночку в деревню. Проститутка описана уверенными мазками, но и не без сентиментальной отсылки к Сонечке Мармеладовой.


«Майка выше пупка – заметны несколько растяжек на коже, рожалая. Она похожа на мою жену. Наверное, мне хочется её купить и потом, не знаю, поговорить… объяснить что-то».


Особенно трогательно торчит там и тут слово «полицейские», которым, видимо, бдительные редакторы заменили слово «менты».


Сюжетные линии обрываются, но переплетаются: одна история мягко переходит в другую, вдобавок книга разбавлена двумя вставными новеллами – про древних малорослых завоевателей и про современных детей Африки. Думаю, новеллы были важны Прилепину, дабы доказать себе и другим: он может фантазировать. Что древний мир с рабами, что негритянские деревни с «голубыми касками» ООН – обо всём можно написать выпукло, там не побывав. Писательски верная тактика. Интересно идти вбок, а главное – вперёд.


«Мы вывели «голубую каску» за базу, вырыли яму и, опустив его вниз головой, закопали, оставив торчать ноги по колено».


Детектив, исторический роман, семейная драма – зачатки их вполне удачно представлены в книге. Очевидная заявка на дальнейшее художественное развитие.


И ещё раз о настроении. Прилепин пытается создать настроение сумрачное, пепельное. Но сквозь пепел прорывается яркий уголь бодрости и веселья. Вместо экзистенциальных переживаний перед нами романтическая меланхолия. Сделав шажок к декадансу, лирический герой мгновенно, точно бы публичный политик, одёргивается и покаянно вздыхает. Вряд ли это поза и авторская боязнь скомпрометировать себя (героя) в глазах общества. Это природа автора. Он бодр и весел. Оптимистичен. Живописуя тоску и печаль, он не может скрыть жизнерадостности. И поэтому, как и в прежних книгах, главный цвет здесь всё равно – красный: цвет крови, зари, арбузов, помидоров и так далее. Всё те же, такие редкие для литературы «витамины счастья», о которых когда-то написал Дмитрий Быков в предисловии к одной из книг Захара.



Захар Прилепин. Чёрная обезьяна. – М.: АСТ, 2011.




КНИГА ПЛУНГЯНА ВОЗВРАЩАЕТ В ДЕТСТВО



Автор книги – известный лингвист, член-корреспондент РАН, а тема, за которую он взялся, казалось бы, неподъёмная.


И всё же книга предназначена всем читателям. «Это книга для детей, – сказал мне автор, – но аспиранты признаются, что она стала для них настольной, что, правда, свидетельствует о соответствующем уровне наших аспирантов».





На самом деле, максима «будьте как дети» полностью уместна в случае книги Плунгяна. Именно прозрачность пояснений и лёгкость изложения – вот что нужно сегодняшнему затюканному и изнурённому читателю, решившему понять нечто сложное. Плюс занимательность.


Из книги можно узнать вот что. Сколько языков на земле, как они устроены, как и по каким законам изменяются. Почему одни из них – родственные, а другие нет. Чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского. Зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи.


Автор разгадывает тайны языка, без которого не было бы человечества, не было бы народов, не было бы литературы. Не все тайны разгадать можно, многое уходит в недосягаемые эпохи, в гипотезы и теории, в очаровательные или жуткие мифы, предания и священные истории. Недаром обложку украшает знаменитая «Вавилонская башня» Брейгеля.


«Слова – это живые существа», – такова, пожалуй, главная мысль Плунгяна, который со спокойной уверенностью чеканит:


«Срок жизни любого слова в любом языке ограничен».


Слова умирают и уступают новым. Или отшелушиваются, как старая кожа. Или опадают, как старая листва. Чтобы отрадно и ветхо хрустеть в архивах. Пушкин, взорвавший и обновивший книжную словесность, всё равно пользовался множеством слов, которые уже устарели: чело, персты, ланиты.


Процесс заимствований из других языков тоже растянут и многообразен. Всё зависит от времени проживания того или другого слова в родной речи и близости по звучанию. Иностранное слово в силах прижиться быстро, хотя в былые времена заграничное семя прорастало лучше. Одно дело какой-нибудь «мерчендайзер», другое – тюркское «богатырь» или древнегерманское «изба». А вообще, следует различать слова по устойчивости. Как люди, они все разные. Значит, однажды слово «хороший» отомрёт? О, нет, это же будет удар по всему святому! Как же без «хорошего»-то? Но автор неумолим и даже загадочен, как жрец:


«Слово «один» живёт в языке меньше, чем слово «два», а слово «хороший» – меньше, чем слово «новый».


Широкое пространство для выводов. Изучая языки, поневоле станешь психоаналитиком. Или футурологом, разведчиком человеческого будущего. И одновременно начнёшь понимать неведомое прошлое, где говорили на языках, которые целиком и полностью отмерли. Да, как бы это громко ни звучало: через язык можно разгадать истоки мира и его будущее. А может быть, однажды самый чуткий лингвист поймёт язык птиц или кошек?


Эта по-детски доступная книга действительно возвращает в детство. И не только потому, что детство – пора фантазий. Ведь в раннем детстве одно слово даётся почему-то сразу и на ура, а другое ну никак не хочет произноситься. Два-два-два… Пожалуйста. А один, один – уже труднее, всё равно, что имя древнего бога Одина.


Интересно, чем мы заменим слово «один» лет эдак через семьсот пятьдесят?



Владимир Плунгян. Почему языки такие разные. – М.: Аст-Пресс Книга, 2011.















Сергей ШАРГУНОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.