Не приоткрыв склепа

№ 2012 / 7, 23.02.2015

По свидетельству Даниила Гранина, «вокруг Десницкого бродило множество легенд – о том, что его дочь, младшая, вышла замуж за принца из Таиланда и пребывает там королевой

По свидетельству Даниила Гранина, «вокруг Десницкого бродило множество легенд – о том, что его дочь, младшая, вышла замуж за принца из Таиланда и пребывает там королевой, сам Десницкий после революции, увидев, что творится в стране, вышел из коммунистической партии, как это ему удалось, неизвестно. В 1920 году Ленин просил его вернуться в партию, но Десницкий уклонился. Когда в Ленинграде отметили его семидесятилетие, Сталин был недоволен: зачем такого человека праздновать, если он вышел из партии, однако предупредил, чтоб не трогали его» (Д.Гранин. Причуды моей памяти. М., 2009).

Василий ДЕСНИЦКИЙ

Василий Алексеевич Десницкий родился 30 января (по новому стилю 11 февраля) 1878 года в Нижегородской губернии, в селе Покрове Сергачского уезда. Уже 4 октября 1940 года он, готовя автобиографию для Союза писателей, рассказывал: «Отец умер в 1884 г. Детские годы жил при матери, получавшей пенсию до десяти рублей в год. Образование получил в земской школе с. Покрова, духовном училище в заштатном городе Починках и в Нижегородской духовной семинарии, которую окончил в 1899 г. по первому разряду, но с четвёркой по поведению (за революционный образ мыслей). В 1899 г. поступил в Дерптский (Юрьевский) университет на историческое отделение. Каждый год – на первом, втором и третьем курсах – исключался за участие в студенческих беспорядках. В 1902 г. образование прервано – арестован. Затем были другие аресты. Возобновил обучение там же, в Дерпте, только в 1907 г. Полученное мною образование в настоящее время: окончил историко-филологический факультет по двум отделениям – историческому и словесному со званием учителя средней школы и юридический факультет (без сдачи государственных экзаменов)».

Здесь стоит добавить, что одно время Десницкий был весьма деятельным большевиком. Он писал в автобиографии: «С 1896–1897 г. по 1917 г. – член партии РСДРП(б). Работал в Нижнем, Сормове, Москве, Петербурге и т.д. и в партийных организационных разъездах (Урал, Поволжье, Юг России, заграница)… Кандидат в члены ЦК (большевиков) после III съезда, член ЦК (от большевиков) после IV съезда партии. Делегат на партийные съезды: I-й (поздно получил явку – не был), II – арестован на границе, III – в Лондоне (председатель мандатной комиссии, докладчик по организ. вопросу и т.д.), IV – в Стокгольме (секретарь съезда – от большевиков), V – в Лондоне <…> В годы 1902–1907-й неоднократно подвергался арестам и сидел в тюрьмах – в Дерпте, Вольмаре, Вендене, Нижнем Новгороде, Каменец-Подольске, в общей сложности свыше двух лет. В ссылке и каторге не был, но имел приговоры: Архангельск на 3 года, Нижне-Колымск на 8 лет».

В перерывах между скитаниями по заграницам и арестами Десницкий женился. В 1904 году у него родился сын. Но через шесть лет супруга борца неожиданно умерла. После её смерти Десницкий женился на враче Александре Митрофановне, которая подарила ему двух дочерей – Агнию и Ольгу.

Надо отметить, что Десницкий одно время был очень близок к Ленину и Горькому. Он утверждал, что Горький теорию социализма поначалу выяснял именно через него. «Для Алексея Максимовича, – вспоминал он в очерке «М.Горький нижегородских лет», – я был первым, вполне сформировавшимся социал-демократом, большевиком, теоретиком и практиком, с которым он мог свободно выяснить все свои теоретические «недоумения». Через меня он вплотную, до мелочей подошёл к жизни революционной организации пролетариата». Горькому тоже очень импонировал молодой большевик. В итоге в 1907 году он с Капри писал Е.П. Пешковой: «Приехал Василий Алексеевич, проживёт здесь до осени, это хорошо; я очень люблю его, славный он».

Когда случилась смута 1917 года, Десницкий, разочаровавшись в большевиках, примкнул к партии интернационалистов (новожизненцев), а через год и вовсе от политической деятельности отошёл. У него появилась другая страсть – просвещать молодёжь. Не случайно в 1918 году он вместе с Н.А. Рожковым выступил одним из учредителей в Петрограде 3-го пединститута, который потом получил имя А.И. Герцена.

Несмотря на отход от большевиков, Десницкий имел у новой власти огромный авторитет. Академик В.Жирмунский вспоминал: «В 1918 году я сидел в приёмной у А.М. Горького, кажется, в издательстве. Рядом сидел Виктор Борисович Шкловский. Мимо нас прошёл человек довольно высокого роста, худощавый, немного по облику своему напоминающий социал-демократа 1905 г., с иконописным лицом византийского типа. Он прошёл мимо нас прямо в кабинет к Горькому.

В.Б. Шкловский спросил – знаю ли я, что это за человек? Я говорю: «Не знаю».

– Это, – говорит, – Десницкий, – и назвал его партийную кличку «Лопата», – Это человек, который возглавил стачку в Сормово, один из большевистских организаторов рабочего восстания в декабре на Красной Пресне. Человек, который был одним из трёх делегатов Центрального Комитета большевиков, входивших в состав IV съезда от большевистской фракции. Это друг Горького и близкий человек В.И. Ленина.

И он добавил (я оставляю эти слова на совести Шкловского), что среди известных партийных людей в те годы оставалось так мало сторонников В.И. Ленина, что они могли бы поместиться на этом диване и что Василий Алексеевич был бы в их числе. Вот как был представлен «формалистом» Шкловским «формалисту» Жирмунскому Василий Алексеевич Десницкий».

В 1925 году Десницкий составил хрестоматию «Введение в изучение искусства и литературы», в которую вошли фрагменты из работ марксистов. «Задачей этой книги, – утверждал потом Алексей Бушмин, – было утверждение социологического подхода к изучению литературы как одного из важнейших принципов марксистского литературоведения. Между тем этот принцип в 1920-е гг. подвергался схематизации и извращению. Происходило бурное нарастание волны вульгарного социологизма. В порыве наивного энтузиазма эту карикатуру на марксизм принимали за подлинный марксизм. Литературе и науке о литературе угрожала опасность превращения их в иллюстративный придаток обществоведения. В это время В.А. Десницкий выступает со статьёй «Об иллюстрировании обществоведческих тем литературно-художественным материалом» (1927), в которой обосновывает необходимость изучения и литературы как самостоятельного предмета».

Позже критик Сергей Малахов в своих мемуарах, вспоминая конец 20-х – начало 30-х годов, писал: «Едким, как кайенский перец, остроумием отличался профессор В.А. Десницкий-Строев, сухопарый высокий старик, напоминавший сардоническим изгибом тонких губ и узкой бородкой северного Мефистофеля, запечатлённого скульптором Антокольским. Однажды в разговоре со мной Василий Алексеевич несколько раз насмешливым тоном помянул каких-то «папуасов», и только из дальнейшей нашей беседы я понял, что он имеет в виду членов ППС – польской партии социалистов. Директором ИЛИЯ ЛОКА мне было поручено пригласить В.А. Десницкого руководить семинаром наших аспирантов по методологии. Василий Алексеевич, узнав, что В.Я. Кирпотин не собирается при этом проводить его действительным членом института, злорадно заметил: «Это что же, вы приглашаете меня к своим «богатырям» на роль «дядьки Черномора»? Своих-то, видать, в запасе не имеется?»

Как учёный-филолог Десницкий занимался в основном русской классикой девятнадцатого века, Горьким и теорией литературы. При этом в своих литературоведческих исследованиях он отдавал приоритет обществоведческому аспекту, что очень импонировало власти. Не случайно комиссары в 1934 году присудили ему без защиты диссертации учёную степень доктора филологических наук.

Кстати, тогда же к Десницкому в аспирантуру поступил Борис Бурсов. Вспоминая своего учителя, он отметил несколько моментов. Во-первых, Десницкий «был неумолимым противником импрессионизма в литературоведении, его раздражали всякие необоснованные домыслы. Это был человек строгого исторического мышления». Второй момент. Десницкий как бы сплошь состоял из одних острых углов. «Он был человеком колючим». Это отразилось даже в его речи. «Он бросил отдельные фразы, вроде бы и не стараясь связать их между собой, нередко и сами по себе не законченные, не закруглённые, с отдельно торчащими, колючими словами». А кроме того, Бурсов заметил: «Артистизм мысли Василия Алексеевича, доходивший до игривости, даже балагурства, позволял ему высказывать и самые серьёзные замечания в необидной, по-своему даже приятной форме».

В 1945 году Десницкий возглавил в Пушкинском Доме отдел новейшей русской литературы. Вскоре к нему в отдел был направлен молодой аспирант А.Бушмин. Он потом в своём мемуарном очерке отметил: «В.А. Десницкий не был «прилежным» писателем. Он не оставил обширных монографических исследований. Он не питал к ним склонности. Темперамент публициста не располагал его к длительным, усидчивым «академическим» занятиям. Стремлением систематически развивать какую-либо тему, надолго прикрепляться к ней он также не отличался. Он предпочитал выступать в жанре статей, высказывая в них свои оригинальные суждения только по таким «избранным» вопросам, которые считал наиболее важными, но которые были ещё слабо освещены в науке или же, по его мнению, решались неверно».

Когда началась борьба с космополитами, Десницкий, поддавшись давлению начальства, проявил слабость и позволил себе потоптаться на имени Григория Гуковского. «Два наших заслуженных и уважаемых профессора Н.К. Пиксанов и В.А. Десницкий, – вспоминала Лидия Лотман, – нашли нужным в момент наиболее острой травли Гуковского напечатать в стенгазете нашего Института разносные статьи по поводу его очень хорошего доклада о Гоголе». Это при том, что Десницкий всячески негодовал, когда кто-нибудь из полуграмотных комиссаров, объявивших крестовый поход против космополитизма, называл А.Н. Веселовского, на чьи труды опирались многие формалисты, родоначальником антипатриотизма. Для Гуковского выпады коллег закончились арестом и гибелью в тюрьме. Но Десницкий своей ошибки так и не признал. Правда, когда через несколько лет организаторы травли Гуковского захотели изничтожить уже Беркова, старый социалист не выдержал и даже нашёл для новой жертвы несколько добрых слов.

К слову, жертвы травли «безродных космополитов» относились к Десницкому тоже по-разному. Если Лидия Гинзбург, Владимир Адмони и Илья Серман так и не простили ему участие в гонениях на Гуковского, то Жирмунский и Томашевский на эти грехи 1948–1949 годов закрыли глаза. Берков уже на склоне лет отметил: «У Десницкого был не только острый ум, у него был резко аналитический ум, он был способен расчленить сложнейший вопрос, найти правильный к нему подход. Свои мысли он высказывал не газетными фразами, которые были очень модны, он всегда говорил исключительно живым, интересным языком, не подыскивая слова, потому что у него, как старого революционного пропагандиста и педагога, был выработан хороший литературный язык, и не в общем понятии литературного языка, а это был именно язык Василия Алексеевича. Я должен сказать также, что у него не только был острый ум, но и острый язык». Томашевский, тот вообще утверждал, что ни одна его книга не могла обойтись без предисловия Десницкого.

В 1951 году у Десницкого умерла вторая жена. Примерно в то же время он познакомился с начинавшим романистом Даниилом Граниным. «Два лета в Коктебеле в Доме творчества автор провёл с Василием Алексеевичем Десницким, человеком, близким к Горькому, Ленину, Плеханову, а через Плеханова к некоторым народовольцам, – вспоминал впоследствии Гранин. – В Коктебеле Десницкий с утра отправлялся на берег моря собирать знаменитые коктебельские камушки, море выкидывало на пляж свои изделия – цветные, отполированные, украшенные причудливыми рисунками «куриные боги» – плоские каменные овалы с аккуратной дырочкой посередине. Иногда автор присоединялся к Десницкому в этих поисках. С годами у Десницкого образовалась большая коллекция коктебельских драгоценностей, говорили больше об этих странных произведениях природы, автор восхищался коллекцией Десницкого, аккуратно разложенные на ватках в специальных коробочках камушки привлекали автора куда больше, чем рассказы Десницкого. Иногда, правда, в своих разговорах они доходили до прежних обитателей Коктебеля – Волошина, Цветаевой, Мандельштама, Брюсова, Гумилёва, Шагинян, Булгакова, но в сторону от Коктебеля, допустим, на Капри – к Ленину, Горькому, Богданову, к историку-академику Тарле, Луначарскому, Бухарину не добирались… Десницкий отмалчивался, отвечал больше смешком, отбивался от всех попыток автора, а попытки были слабыми, короткими, излишне самолюбивыми. Но видно было и тогда, что обо всех них он знал не то, что знал автор и его поколение, касалось это и самого Волошина, и его друзей-писателей. Правда, из обрывочных замечаний Десницкого что-то начинало шататься, образы этих людей становились не такими стойко-казёнными, на памятниках появлялись трещины. «Бухарин, а вы перечитайте его выступление на Первом съезде писателей», – от Десницкого словно происходило колебание почвы, доносились отзвуки землетрясений. И автор отступался. Что это было, душевная леность, не хотелось пробиваться к замурованному у Десницкого прошлому, а замуровано оно было прочно, как в склепе. Всё-таки он, конечно, как теперь можно понять, приоткрылся бы, но настоящего любопытства к нему ни у кого не было. По-видимому, так и ушёл из жизни, не приоткрыв этого склепа. Расспросы кончались тем, что Десницкий говорил: «Посмотрите лучше на этот сердолик – какая прелесть!» (Д.Гранин. Причуды моей памяти. М., 2009).

Умер Десницкий 22 сентября 1958 года в Ленинграде.

Вячеслав ОГРЫЗКО