Анатомический театр режиссёра Андрея Кончаловского

№ 2014 / 44, 23.02.2015

Вопрос даже не в том насколько представленная в фильме Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» картина соответствует

Вопрос даже не в том насколько представленная в фильме Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына» картина соответствует реальному положению дел в современной русской деревне, насколько представленные персонажи соответствуют простым людям русской глубинки, а в том, что сам автор выписал изначально ей приговор.

Он не понимает её, не чувствует и даже не пытается это сделать. Оперирует стереотипными образами из своей головы, под которые подгоняет всю окружающую действительность. Видит исключительно пустынное место, где ещё теплится, но убывает жизнь. Он не исследует причины этого убывания, так как всё происходящее выдаётся за закономерное и естественное развитие событий. В этом смысле режиссёр – фаталист и этим мировосприятием он наградил своих героев, погрузив их в мир фатума, в котором они сами ничего не значат.

Жизни практически нет. Остались лишь её сполохи. На её месте разверзается пустыня. Здесь совершенно нет веры. Камера фиксирует лишь заброшенные руины храма. Но эмоций они не производят никаких, по сравнению с ветшающим покинутым зданием школы. Есть кикимора, в которую хочет верить Алексей, так как она привнесла бы хоть какую-то уникальность в это серое место, а то и стала бы своеобразным туристическим брендом.

Здесь когда-то была жизнь, и персонажи картины когда-то были людьми. Теперь всё тяготеет к состоянию заброшенной избы с заколоченными окнами. Храм, школа, дома, людские судьбы…

У этого мира нет перспектив – это приговор Кончаловского. Если что-то и было, то только очень давно, да и то, достаточно иллюзорное, призрачное. В заброшенной школе чудятся голоса былого. Прошлое умирает вместе со старушкой – символом уходящего советского романтизма. Нет и будущего – мальчика Тимку насильно увозит мама в Архангельск, где она надеется всё же начать жить и безмерно радуется, что получила счастливый билет – приглашение на работу. В представленном мире не может возникнуть ничего нового, не развивается никакое дело, всё засасывается в воронку пустоты. Здесь царит атмосфера распада, разрушения. Даже мотор у лодки Алексея вырывают с мясом, чтобы конвертировать в огненную воду. А ведь на своей моторке он мог выполнять работу, своё дело – развозить почту, пенсии, новости. Тряпицын чётко идентифицирует себя со своей работой, больше у него ничего нет, и это единственное у него забирает пустота.

Пуск в финале ракеты с космодрома воспринимается, как заурядное атмосферное явление, которое деревенских совершенно не касается и не интересует. Сам Алексей на космодром попадает впервые, только для того, чтобы попросить у знакомого генерала лодочный мотор. Режиссёр указывает на странное фантасмагорическое сочетание: плуг и ракеты. Та самая пресловутая Верхняя Вольта с ракетами. Ракеты препятствуют счастью в реальной жизни, жизнь они уносят куда-то вверх, в пустоту, будто высасывая из неё соки.

Алексей Тряпицын тоже, по сути, безвольная тень. Он полностью забит обстоятельствами и, по большому счёту, безразличен ко всему. Он привык терпеть, плыть в одном направлении, по одному маршруту. Практически никогда не протестует, его «протест» ворчлив и не более. Стукнул кулаком по столу и тут же захлебнулся равнодушием. В нём уже нет любви. Тяга к однокласснице – привычка. Она – баба, а бабы любят, чтобы их мяли. Когда она уезжает в Архангельск, он моментально свыкается с новыми обстоятельствами и изучает документы на дом, с оформлением которых ему предстоит помочь. Единственная неожиданность его жизни, которая сломала запрограммированность её течения – кража мотора, но он и к этому обстоятельству довольно быстро привыкает и ездит на лодке своего соседа.

Тряпицын предсказуем, как дважды два. Музыка покинула эти места, и в человеке больше нет тайны, загадки. Серые люди, серая жизнь и по контрасту с ней прекрасные картины природы. На фоне которой люди – кикиморы, нежить, недоразумение этих мест.

Кончаловский не увидел и даже не мог позволить себе предположить, что здесь может быть особая жизнь, самоценная и самодостаточная, что она в состоянии обогатить. Он, как член английской санитарной миссии, приехавший в колонию, чтобы изучить жизнь и повадки туземных аборигенов, пока они ещё остались и не вымерли от скуки, безнадёги и «огненной воды».

Кончаловский лишь наблюдает, но не пытается понять, узнать, заглянуть в душу. Предполагается, что и души нет, как и веры, как и любви. Осталось одна инерция и механическая привычка. Вместо души – глюк – молчаливый серый кот.

На месте души – боль, которая заглушается алкоголем, либо работой. У кого как. Вся жизнь проходит в терпении, в ожидании жизни за горизонтом, а при ближайшем рассмотрении этот самый горизонт превращается в серую и унылую полосу.

Автору нет нужды разговаривать с героями. Да и персонажам не о чем разговаривать друг с другом. В фильме почти нет разговоров, они не вяжутся. Сосед плачется на судьбу, Алексей, будто не слышит его, не поддерживает разговор и спрашивает о картошке. Разговаривает лишь телевизор – окно в большой цветной мир, противоположный местной скуке.

Единственный разговор о жизни, о будущем состоялся, когда Алексей пообещал Тимке взять его работать на почту, когда вырастет. Мальчик парировал, что почта к тому времени не нужна будет. Тряпицын ответил, что почта будет всегда. На это сосед заметил, что умрут люди и станет не нужна. Алексей резюмировал: не сразу все умрут. Но всё же это неизбежно. Какую-то надежду эта беседа не вселяет. Вместо этого видишь глаза героев, в которых отражается пустота.

«Время такое» – было отмечено в финале. Но то, что это временно, что ошибка, которую можно исправить – не похоже. Здесь, среди аборигенов властвует Эбола: то ли природный вирус, то ли рукотворный. Но лекарства ему ещё не придумано, а может быть, и не надо. Всем будет лучше, если все они уйдут…

Фильм в чём-то напоминает газетный репортаж журналиста Пескова, который он в своё время вёл на страницах «Комсомолки» о семье старообрядцев Лыковых, спрятавшихся от цивилизации в глухой тайге. Герои Кончаловского не спрятались, они на обочине. И, конечно же, не только они. Старое патриархальное традиционное общество разрушено, теперь на его месте – недообщество отчуждённых друг от друга равнодушных инерционных людей.

Совершенно не важно насколько изображённое соответствует реальной картине и в какой мере. Найти можно при желании всё, что угодно и жесть и чернуху и многое другое, важен посыл послания, а он очевиден. Автор равнодушен, он фиксирует уходящую натуру, к которой не испытывает никакой симпатии, да и вообще любых чувств. Для режиссёра здесь всё – неодушевлённое. Кончаловский не пытается лечить или хотя бы наметить пути выхода, а лишь наблюдает за судорогами, за чёрными тапками и глазами, исполненными пустоты. Режиссёр приехал, как ему кажется, в человеческую резервацию и описывает деградацию некогда славной цивилизации – вечно пьяного Колобка в шапке-ирокезе с его фразой: «баран не ходит без ран» – такова теперь народная мудрость. А может быть, и не было никакой цивилизации, а лишь ошибка, иллюзия? Может быть, нет никаких ракет, никакого космодрома, никогда не было школы и храма и всё это глюк, серый кот? И здесь всегда были только забитые, послушные обстоятельствам унылые люди-тени, которые не в состоянии поднять голову, проявить свой голос? «Зачем они вообще?» – будто бы вопрошает режиссёр.

Кончаловский пытался показать совершенно чуждый ему мир, чтобы внушить иллюзию правдоподобия, он и прибег к натуралистическим съёмкам. Но вместо реальной жизни устроил анатомический театр, в котором разложил выпотрошенные тела без веры, любви, цели, воли и собственного слова.

Алексей Тряпицын должен был взять его на смотрины кикиморы и бросить его посреди реки в воду. Вместо этого режиссёр берёт своего героя, как серого кота за шкирку, и ввергает в атмосферу равнодушия и апатии разрушительной пустоты. Герой превращается в свои утренние тапки. Иной функции у этого чуждого мира Кончаловский и не может подозревать. Вполне возможно, что в силу собственной опустошённости или «сословной» ограниченности…

Андрей РУДАЛЁВ,
Г. СЕВЕРОДВИНСК