Руслана ЛЯШЕВА. ТРЕТЬЯ МЫСЛЬ

№ 2001 / 22, 28.05.2015

Пётр Алёшкин как-то обронил афоризм “Две мысли рождают третью”. Не опровергнув расхожее изречение “В споре рождается истина”, он сместил акцент с результата на само мышление. Но ведь где мысль, там и слово: какая ж песня без баяна? Читая рассказы Вячеслава Дёгтева — одного из закопёрщиков писательской артели “Литрос”, я обнаружила, что они перекликаются с оперативными материалами в газетах. Если публицистику считать первой мыслью, его прозу — второй, то третья — осенило меня — родится в голове читателя.

Кто хозяин на “поляне”?

Размаху “Независимой газеты” в проведении “круглых столов” можно только порадоваться; газетной площадью она не обделена, и это позволяет вывернуть любую проблему, что называется, наизнанку, чтобы все заморочки и загогулины стали видны, как на ладони. Вот и беседа “Высокий уровень коррупции препятствует нормальному развитию государства” (“НГ” Политэкономия от 8 мая 2001 г.) политиков, учёных и журналистов не подвела организаторов. Собеседники вроде легонечко потянули за ниточку, что, мол, такое — коррупция, а клубок как пошёл, как пошёл разматываться, так что читателю, если у него были усы, оставалось только мотать на ус поразительные факты и не менее удивительные откровения сведущих людей.

Представитель думской оппозиции Сергей Глазьев не преминул поставить “ельцинскому режиму” каждое лыко в строку, дескать, раскрутили во время приватизации маховик коррупции: “…Залоговые аукционы, которые опять же, по заключению Счётной палаты, являются притворными сделками. И все прекрасно понимают, что это сговор… осуществлена крупномасштабная раздача государственного имущества “под ковром”.

Оратор без передышки гвоздил технологов незадавшегося рыночного капитализма, обернувшегося тотальной безответственностью, воровством и круговой порукой. Респектабельные либералы обличали коррупцию с неменьшим пафосом (“Народное радио” могло денёк отдохнуть). Если, не вдаваясь в подробности, свести воедино Speech двух ораторов, то возникает афоризм: даже властный ресурс (Георгий Сатаров) — всего лишь рыночный товар (Михаил Краснов). И ты, дескать, Брут! “Коррупция пошла по всей правоохранительной и судебной системе”, — приподнял Кирилл Кабанов завесу над святая святых. Он занимался этой темой в органах государственной безопасности: “Раскрывали всю цепочку, и расследование доходило до результата, получался лишь точечный удар, который освобождал поляну для другого преступника”. Елена Панфилова ослабила беспрецедентную мозговую атаку нигилизмом, — мол, это дань моде на борьбу с коррупцией, — и унеслась в мечтаниях в заоблачные выси: “усилить гражданское образование населения”.

Трудно поверить, что Вячеслава Дёгтева не было среди участников беседы, что былина “Бой Еруслана Владленовича с Тугарином поганым” написана задолго до “общественного мероприятия”; она воспринимается как прямой репортаж с места событий. Ну конечно, в былине — пародия и гротеск — “поляна”, за которую бьются казак из колена Илюши Муромца и Тугарин поганый; не РАО ЕС или там нефтяная отрасль, а всего лишь базар в одном из городов центральной России. Однако битва развернулась не на жизнь, а на смерть; авторитет авторитетнейший, бугор смотрящий Еруслан Владленович “ударил Тугарина о землю-кормилицу, и ахнули его клевреты, сбледнули и дух боевой потеряли”. Финалом стычки криминальных кланов стал знакомый по теории “круглого стола” сговор.

“Что делать с бригадой этой чёрной, пардону запросившей и власть его мигом признавшей — не распускать же, всё равно работать честно никто из них не пойдёт, да и жаль орлов таких носатых. О вопросы, вопросы, вопросы необъятныя, значится, стратегические…” — иронизирует прозаик не только над базарным Муромцем, но одновременно и над его “коллегами” из более крупных “полян” экономики.

Концовка у рассказа — великолепная. “Сел он в позу роденовскую, положил шишковатую репу на руки и крикнул громко: “А ну ша-а, урки! Думать буду, б-блин…” Ну чем не гротесковый “фотоснимок” с заседания “круглого стола”?

Нет, не родит “репа” третью мысль, потому что она должна быть облачённой не в слово, а в действие, освобождающее поляну-базар от всякого ворья. Такая мысль под силу только “лохам, мужикам русским, пахарям-трактористам-комбайнёрам”, поставляющим свою сельхозпродукцию. И требуется им для этого самая малость — пару часов на чтение книги “Падающие звёзды” (Воронеж, 1999), чтобы извилины зашевелились.

Старик Некрасов бы заметил…

Пожалуй, пора перефразировать Некрасова и задаться вопросом: “Когда же народ Белинского и Гоголя, и Вячеслава Дёгтева с базара понесёт?”

С базара его книги пока не несут, зато газеты гонятся за Дёгтевым по пятам. В самом деле, ведь рассказ “Крёстный отец” из той же книги “Падающие звёзды” напечатан раньше статьи Жанны Касьяненко “Схватка” (“Советская Россия”, 2001, N 54), а живописуется одно и то же — “нанайская борьба” без правил. Разница, естественно, в том, что Ж.Касьяненко анализирует реальную ситуацию недавних выборов в Туле и в качестве победителя-праведника представляет “красного” губернатора В.Стародубцева; В.Дёгтев моделирует художественно-символический поединок на ринге монаха Пересвета и чемпиона в “боях без правил” Рикардо. Всё остальное — одно к одному.

Криминальные сообщества не брезгуют ничем на “демократических” выборах — от клеветы до вторжения в здание администрации вооружённой банды и силового давления на облизбирком. Стародубцев прошёл с честью через огонь, воду и медные трубы, потому что на его защиту поднялись всем миром. Для поддержки кандидата-коммуниста в область приехали академик Жорес Алфёров, политики С.Глазьев и А.Лукьянов, космонавт В.Севастьянов.

В рассказе такую же роль защитника интересов народа играет не команда, а монах, обладающий не только техническими приёмами боя без правил, но и отменным здоровьем, и огромной духовной мощью. В рассказе решается судьба не одной области, защиты требует национальное достоинство русских, поскольку “Саблезубый Ягуар”, или “Думающий Танк”, как прозвали латиноамериканца изобретательные журналисты, приехал в Россию, чтобы “вытереть ноги об эту бывшую сверхдержаву”.

“Пересвету так и не удаётся узнать, какой школы боевых искусств придерживается противник. Говорят, будто чёрный пояс по джиу-джитсу… В последний момент, в момент удара, Пересвет пожалел его, — молодой ещё парень, — и не стал касаться точки ЦИ-ЧУН, где коварная чакра СВАДХИСТАНА; в худшем случае это могло бы убить его, как был убит в своё время непобедимый Брюс Ли, всего лишь пальцем! — а в “лучшем” случае Рикардо остался бы без потомства. Воистину русский человек “аки лев на поле брани, и он же — агнец под мирным кровом…”

Лев и агнец

Празднование Дня Победы, как обычно, стало всенародным; утром на тротуары, чтобы приветствовать демонстрантов, и вечером на площади, чтобы любоваться салютом, высыпал стар и млад.

“Война давно стала историей, но память о ней, пожалуй, остаётся единственным фактором, который способен объединить нацию. А значит, терять её никак нельзя…” — пишет Дмитрий Писаренко в статье “Сколько же было панфиловцев?” (“АиФ”-Москва”, 2001, N 19), осмысливая феномен народной памяти. Журналист совершенно прав, терять её нельзя; спор вызывает другое — утверждение памяти о героической Победе единственным фактором, объединяющим нацию.

Естественно, вчерашний лётчик не проходит мимо военной темы, она получает самое широкое освещение — от Великой Отечественной (рассказ “Штопор”) до Афганской (рассказ “Жалейка”) и Чеченской (“Псы войны”, “Джеляб” и другие), и даже Грузино-Абхазской (рассказ “7,62”), но проблема объединения нации — наиважнейшая для воронежского прозаика — не вмещается в рамки этой темы, оказывается более объёмной: к истории добавляется родная природа и земля-кормилица, а также обычаи предков и вера в Бога.

Вообще-то всё творчество В.Дёгтева пронизано пафосом возрождения Родины, пребывающей ныне в тяготах, слабости и позоре. Эссе “Облака над Аустерлицем” (в книге “Русская душа”, М., Литературная Россия, 2001) выражает патриотизм автора публицистически: “Будет ещё и Бородино… Верую!”. В других вещах его нравственный пафос воплощается в разнообразных художественных формах.

О своеобразии стиля В.Дёгтева можно разглагольствовать долго — прозаик он самобытный; я остановлюсь на моменте, показывающем пути, которыми автор ведёт читателя к постижению “третьей мысли”. В сущности, есть два Дёгтева — лев и агнец, условно, конечно, говоря. Один в порыве вдохновения создаёт великолепные гротески и хлёсткие пародии: “Псы войны”, “Камикадзе”, “Козлы”, “Фараон и Нефертити” и так далее. Эта волевая и жёсткая проза, заметно выделяющаяся на фоне современной литературной “расслабухи” и “порнухи”, не всем нравится и вызывает упрёки в неясной, якобы, нравственной позиции писателя. Но ведь если пародию разжижить риторикой, то огненная лава остынет и превратится в сухой кизяк (коровью лепёшку).

Другой кропает (тихие? лирические?) пасторали, похожие, словно написанные под копирку (так студенты записывают лекции для друзей-прогульщиков), например, “Парфюмерный блюз” с рискованным заголовком “Запах счастья”. Этот — “другой — Дёгтев явно норовит напороться на сатирика, который не пожалеет жёлчи для перла красоты: “тонкие руки были бледными, с длинными, узловатыми в суставах пальцами” (рассказ “Не оставляй меня, Надежда”). Кстати, в этом случае Дёгтев не останется в одиночестве, компанию ему составит Андрей Волос, наделивший красавицу Ксению (роман “Недвижимость”, “Новый мир”, 2001, N 1, 2) “длинными тонкими пальцами”; ну, вовсе банальный штапм.

Есть, конечно, и среди благостных отличные рассказы, хотя бы “Благодать” — о братьях-художниках с разным мироощущением: жизнелюбие и аскетизм (книга стихов Александра Гончарова и прозы Вячеслава Дёгтева “Оберег”, Москва, Воронеж, 2000). В пасторалях выплёскивается лиризм прозаика, которому не находится применения в гротеске; это явление неизбежное, как сопутствующий газ при добыче нефти. Может быть, найдутся читатели, не растерявшие в нынешней суматохе склонности к созерцательности, и клюнут на лирическую удочку, а проглотив “наживку”, одолеют заодно и гротески. И тогда им точно никуда не деться от “третьей мысли”, она их разбудит ночью, проклюнувшись неожиданно, и заставит осмыслить жизнь.

 

Руслана ЛЯШЕВА