КОНКУРС. Николай ИВЕНШЕВ. К САПОГАМ — ПАРА

№ 2000 / 39, 28.05.2015

От немцев пахнет духовым мылом. Румыны проще, зевластые. “Пула-пула”, — кричат. Поначалу Варвара думала, что это “пуля”. Оказалось — так ругаются.

Немцы на ручные часы косятся. Дед Тёма Ермилов растолковал Варваре: “Амбец! Если на часы смотрят, сердятся — значит, плану ихнему крах. Уже всё просрочено, Москвы им не видать, как собственных ушей. Это мы можем в любое время картоху трескать, дрыхнуть на горище, гармонь трепать, а немцев из колеи выбьешь — всё прахом, больные делаются”.

Деду Тёме как не поверишь! Он в первую мировую в австрийском плену томился, чуть было сербиянку оттуда не привёз. Война для Варвары оказалась не страшной. За станицей разбомбили состав с подсолнечным маслом. Куда уж он направлялся?.. Масло выплеснулось по лужам, по каналам. В речку.

— Вот счастье-то привалило! — забарабанила кукурузной бадылкой в окно Варвары Матрёна Филиппенко. — Хватай вёдра, айда черпать!

Ёлки-моталки! Вся станица и с хуторов тоже высыпали к этим бочкам. Масло — оно на поверхности воды. Лови его, кружкой смахивай — потом отстоится. Сколько Варвара масла натаскала — немерено.

Второе счастье — это Женька Дарипаско. Он — без царя в голове. Но придуряется, скорее всего. С такими интересно. В армию Женьку не взяли. А мужик в соку, пружина. Улыбнётся, и долго на щеках ямки тают. И в советское время скотником за телятами ходил, и в немецкое — та же масть.

У Женьки — своя забота.

— Купи! — усмехается так, с ямочками. — Купи мне сапоги хромовые, тогда жить приду.

Варвара знала, у кого сапоги купить и кому корову продать, чтобы за сапоги расплатиться. Поохала-поохала над Зинкой, но деваться некуда. Масла вон сколько растительного натаскала — и корова не нужна. Отвела Зинку к Величкам. Ну и, само собой, Женьку этого, Дарипаско, к себе зазывает. А сапоги ситцевой занавеской задёрнула.

— Ну, — озирается Женька. На пороге топчется. Нетерпеливый.

Варвара — артистка, занавесочку — ширк. А сапоги, маслом протёртые, что луны.

Дело было вечером, делать было нечего. Целую ночь лежали на мягкой перине. По левую сторону от Женьки — Варвара, по правую — хромовые сапоги.

Лампа горит, Женька ямочками сияет:

— Мы теперь к сапогам пара.

Потеха. На кой тут корова?!

А утром немец Фриц или Ганс Женьку Дарипаско на станцию погнал. Снаряды к их пушкам тягать. Этот на часы не взглядывал, а больше на голенища сапог пялился, мял их, ногтем по подмётке щёлкал.

Женька за брезентовые тапочки схватился, а немец лоб морщит, сапоги ему суёт. Женька Дарипаско допетрил: “Уважают! Из-за этих вот сапог помощником бургомистра поставят!”

Вечером Женька вернулся в других, резиновых дутых сапогах. Пьяный. И глаз нет почти, ну не видно. Погрозил пальцем.

Шумел, говорит:

— Камыш, деревья гнулись, и сапожишки улыбнулись!

— Как?

Оказалось — немец сапоги снять велел. А выдал другие, от химии, от газов прятаться. И брусок мыла ещё добавил. На обёртке — петух пыжится. Ну и шнапсом напоил. Как проспался Женька, так сразу и ушёл от Варвары жить в свою сараюшку. За сапоги конфузно. А мыло духовое ей в карман фартука сунул. Хоть это.

Вскорости по станице опять румыны зашумели со своей “пулой”: пула-пула! Вернёмся, мол, ждите с мамалыгой.

И Варвара увидела того немца — ноги бутылочками в её купленных за корову Зинку сапогах. Ганс? Фриц?.. Он Варвару своей собственной ледяной рукой в огород провёл, в землю всё ладонью тыкал:

— Продукты закапывай, картошку, лук прячь. Придут хоть немцы, хоть ваши — всё ам, ам. Не Фриц, Фердинанд я. Их бин Фердинанд.

Где он так по-нашему научился?

Варвара под грушей закопала флягу с маслом.

Пришли русские. Не сказать, чтобы голодные, но один такой парнишка… глаза — золото, пчёлы, а не глаза.

Варвара масло тут же рассекретила и почти всё изжарила.

Всю неделю солдатики картошку носили, а Варвара масло черпала. Вкусно! За уши не оттащишь!

Дед Тёма у магазина, как главбух, черту подвёл:

— Наших-то Варя Шпак, бисова душа, всех до единого маслицем сбрызнула. Теперь до Берлина немецкого как на лыжах покатятся.

А Варвара потом, как войска ушли, бегала к Величкам корову свою смотреть. Ефим Лексеич Величко губы ниткой растянул, он до войны пасеку держал, мёдом жил.

— Нет, — грит, — давно никакой Зинки, угнали её в Стеблиевку, к родне, да и там под ножик угодила.

 

Николай ИВЕНШЕВ

 

ст. ПОЛТАВСКАЯ, 
Краснодарский край