ИЩЕМ БАЛАНС МЕЖДУ ЭКЗОТИЗАЦИЕЙ И ТРИВИАЛИЗАЦИЕЙ

№ 2017 / 14, 21.04.2017

 

В изучении комического в литературах народов России всегда наблюдалось некое отставание, о котором недвусмысленно сказал мордовский литературовед В.Дёмин. По его словам, в планы научных институтов республик входили так называемые «Очерки», «Труды», «Истории», в которых «мы всё ещё редко задумываемся над тем, какова роль сатиры и юмора в становлении и развитии идейно-эстетических принципов литературно-художественного отображения действительности, формирования поэтического сознания народа, а в конечном итоге понять, как и над чем он смеялся, выражая, таким образом, свой характер, думы, чаяния, идеалы».

В постперестроечные годы в литературах народов России происходит бурный расцвет комических жанров. Ослабла цензура, перемены плодотворно повлияли на мировосприятие художников слова. Но официальное отношение к комическому менялось значительно медленнее. Так, в 2002 году VII Международный конгресс финно-угорских писателей должен был пройти по теме «Юмор и самобытность финно-угорских народов» (Ижевск, 20–23 августа). По воле ряда писателей и единодушной их поддержке властями тема была изменена: «Финно-угорские литературы и языки в контексте глобализации». Чтобы овцы были целы и волки сыты, на Конгрессе работала секция, посвящённая юмору и комическому началу в целом. Кроме финно-угров, на форуме были представлены также русские, французы, чуваши. На дальнейших конгрессах (2004 – Ханты-Мансийск, 2006 – Петрозаводск, 2008 – Йошкар-Ола, 2010 – Оулу, Финляндия, 2013 – Салехард, 2015 – Пилишчаба, Венгрия) тема юмора и смеха так и не была возобновлена.

Касаясь проблем смеховой культуры на современном этапе, коми Татьяна Кузнецова выразила довольно интересную мысль: с начала перестройки комическое начинает терять свои завоевания в области изображения психологизма, а на первый план выходит комизм ситуации: «Источник смешного писатель видит в искусном переплетении фабулы, комичности ситуаций, обстоятельств, что придаёт его произведениям динамизм и привносит в комическое тенденцию к внешнему эффекту. Проза этого плана не психологична – она событийна». О каких прежних завоеваниях комического говорит Т. Кузнецова? Судя по всему, о той иронии, которая в 1970-е годы вышла было на первый план во многих литературах Урало-Поволжья. На примере творчества П.Шахова другой коми исследователь Павел Уляшев убедительно показал, каким образом в эти годы «рождается мысль о множестве равноценных мнений. Композиция произведений, язык повествования, речь отдельных персонажей, противостояние правды разных героев – всё пронизано иронией над догматичным мышлением». 

Коми исследователи обозначили тенденцию, характерную для многих литератур Урало-Поволжья, возможно, и всей многонациональной России. В Удмуртии тоже звучали сетования на то, что, например, национальный театр превратился в «балаган» (критик А.А. Ермолаев). Тем не менее, «внешний комизм» по-своему явился отражением реакции на происходящие в стране и республике события, подтверждением чему является, например, комедия удмурта Анатолия Григорьева «Атас Гири» («Григорий Петухов», 1986). В пьесе нет положительных героев, рядовой колхозник Атас Гири борется за справедливость своими кулаками (в спектакле он постоянно лежит в постели, притворившись впавшим в летаргический сон), участковый милиционер Дарья Каратаева всячески заигрывает с нечистыми на руку шабашниками, даже 70-летняя Матрон, вроде бы носитель народной вековой мудрости, постоянно ищет для себя выгод и попадает впросак. В списке действующих лиц обозначен президент Америки, который не только не появляется на сцене, но и не упоминается героями.

Изначально может показаться, что все персонажи комедии делятся на два лагеря: «здешних» (деревенских) и «чужих» (приезжих), и поэтому якобы все беды, навалившиеся на деревню Кисальгурт и весь удмуртский мир в целом – из-за приезжих со стороны ловкачей. Но это не так. По ходу пьесы выясняется, что все действующие герои родом из Кисальгурта или близлежащей округи: врач-гинеколог из Москвы – на самом деле местный ветеринар, японец – переодетый кисальгуртский парень, шабашники – некогда уехавшие в Армению за длинным рублём местные мужики. 

Высокая гибридность и контрастность, намёк на президента Америки – явная игра со зрителями и читателями в постмодернистском духе. В восьмидесятые годы этот термин в удмуртской культуре не только ещё не был актуален, но практически никому не известен. А. Григорьев интуитивно использовал в своей пьесе приёмы нового направления. Через восемь лет в юмореске этого же автора «Кечтака» [Григорьев, 1994] черты постмодернизма проявили себя уже более наглядно. Героя Василия обманули на рынке, вместо козы ему подсунули козла; однако Вася находит выход из ситуации, он учит козла лаять, вскармливает и увеличивает его до колоссальных размеров и ходит с ним охотиться на волков, в результате чего обретает невиданное богатство. 

Постмодернизм как мировоззрение и художественный метод не стал определяющим в литературах народов Урало-Поволжья. Не случайно в финно-угорских республиках России (прежде всего, удмуртской, марийской и коми) и в Чувашии заговорили об этнофутуризме как варианте постмодернизма, точнее даже направлении, включающем в себя его черты, а в Татарстане был выдвинут термин «запоздалый модернизм». Как бы ни приветствовалась общая стратегия этнофутуризма, некоторые исследователи в её программе обнаружили одну серьёзную нелогичность, вернее, попытку совместить несовместивое и соединить несоединимое. Например, для казахского философа А.Кодара этнофутуризм является «странным гибридом», «лексическим кентавром»: «Традиция – это бессознательное следование принятым образцам. Модернизм – это антитрадиция, опрокидывание традиции» Если попытаться соединить эти два взаимоисключающие понятия, продолжает А.Кодар, то необходимы особые стратегии, связанные с поэтикой и эстетикой постмодернизма, причём «объединение это должно быть игровым, неидеологическим» (Кодар: ). По существу, А.Кодар актуализирует аспекты смеховой культуры. В теоретических исследованиях финно-угорских авторов по проблемам этнофутуризма он не находит той весомой доли игры, юмора, несерьёзности, которые должны быть присущи этому направлению. Или практика противоречит теории, или теория не учитывает каких-то аспектов теории.Картина народного художника Удмуртии Семёна Виноградова

Картина народного художника Удмуртии Семёна Виноградова “Юсь келян” (“Проводы лебедей”)

Этнофутуризм или постмодернизм? – вопрос дискуссионный и открытый. Тем не менее, в последние годы дискуссия о татарском постмодернизме (о его восточном варианте) идёт вполне плодотворно, подтверждение тому – диссертационное исследование Л.Н. Юзмухаметовой «Постмодерн в татарской прозе: диалог с западными и восточными традициями» (Казань, 2014). В контексте мирового постмодернизма ею рассматриваются такие произведения, как повесть З.Хакима «Что не встретишь в текучей воде» (1995), повесть М.Кабирова «Загадка жёлтых домов» (2002), его же рассказ «Крылатый человек» (2004), роман Т.Минуллина «Приключения Минхаджа» (2005) и др.

Обращаясь к татарскому постмодернизму, выделим имя прозаика З.Хакима. Как нам представляется, именно он одним из первых широко использовал новые для своей культуры приёмы в собственном творчестве. В.Ф. Макарова, исследователь комического дискурса в татарской культуре ХХ века, пишет: «В прозе З.Хакима, впервые в татарской комической прозе, появляется такая жанровая форма, как пастиш, с его помощью писатель высмеивает те иллюзии, которые укрепляются в сознаниях людей через средства масс-медиа» (Макарова, 2014, с. 36). Л.Н. Юзмухаметова в повести З.Хакима «Агымсуда ни булмас» («Что не встретишь в текучей воде») видит, прежде всего, обличение пороков советского и постсоветского общества: «Своё саркастическое отношение к такому обществу, ненависть к режиму, который породил его, автор показывает через описание безобразного внешнего вида героев, их характера, образа жизни, наивных, глупых диалогов, рассуждений (описание действительности), а также хронотопа психиатрической лечебницы (идеологический пласт текста), куда попадает главный герой. Рассуждения одного из персонажей произведения – водяной – становится тем началом, которое определяет способ художественного завершения в данном тексте: через этот образ происходит отсылка к мифу о Водяной и цитация тукаевской поэмы» (Юзмухаметова, 2014, с. 22). Как видно, конфликт сценариев в повести З. Хакима развёртывается на нескольких уровнях, определяющими являются цивилизация – природа, приличное – безобразное, лечимое – неизлечимое.

Значимо представлена постмодернистская ирония и в чувашской литературе (Борис Чиндыков, Владимир Степанов, Георгий Фёдоров и др.). Так, для романа-этнофэнтези В. Степанова «Пёс Пигамбара» характерны, с одной стороны, «тоска по истинному чувашскому миру», с другой, «наша современность, увиденная большей частью в ироническом ракурсе», – пишет В.Никифорова. Новые тенденции в чувашской культуре и литературе подробно исследованы Мариной Уколовой, она рассматривает явления постмодернистского толка в тесной связи с феноменом этнофутуризма. 

Гибридность, окрашенная специфической иронией, пронизывает роман-бред Сергея Матвеева «Чорыглэсь лушкам кылбуранъёс» («От имени рыбы»), в котором В.Ванюшев в качестве главенствующей черты выделил «культивирование идеи эгоистического самосознания некоего отторгнутого обществом субъекта, не признающего ни морали, ни юридических законов», критик оценивает это произведение как неудачное подражание антироманам Натали Саррот. По его словам, если и возможно влияние постмодернизма, то только постмодернизма агрессивного.

Произведение С.Матвеева состоит из авторского предисловия и 129 небольших частей. Главный герой «мон» («я») рассказывает о своих сновидениях, в которых он ищет образ любимой женщины, постоянно ускользающей от взора. Автор использует чередование сна и яви, предоставляя право читателю самому определить их границы. Иногда герой внутри одного сна видит другой, и пробуждение оказывается на самом деле возвратом в первоначальное сновидение. Сюжет романа-бреда строится по принципу ризомы, и невозможно предсказать, какой поворот ожидает читателя в лабиринте видений и событий. Образ возлюбленной, которую ищет герой романа – это и реальная женщина, и неандерталка (глава «Неандерталка»), и рыба («Рыба»), и жидкость в стеклянной бутылке («Просьба продать тело»), и просто символическое воплощение идеала, чей облик постоянно меняется на протяжении всей книги; герой вроде бы находит её, но снова теряет. Помимо ключевых, в романе фигурирует целая галерея второстепенных образов, не менее абсурдных, чем главные герои, странных в своих поступках, само наличие которых вызывает недоумение – это и летающий штепсель из главы «Кафка и Дали», который пытается лишить главного героя его «мужского достоинства», и совокупляющиеся куриные тушки без крыльев и голов. Появляются такие личности, как Иисус Христос и нерождённый ребёнок, чьё присутствие вызывает удивление до тех пор, пока читатель не вспомнит о постмодернистской иронии и абсурдности сновидений. 

Практически трудно назвать какую-нибудь национальную литературу, которая бы полностью изолировалась от общемировых процессов и в которой так или иначе не отразились бы черты постмодернизма. Тем не менее, в литературах народов России он не стал тем вектором, который определил бы генеральное направление развития национальных культур. Но и реализм в традиционном своём понимании (тем более социалистический реализм) уже не отражал в целом сути происходящих на стыке тысячелетий перемен. Поэтому теоретическая мысль активно ищет ответы на поставленные временем методологические вопросы.

Обратимся к одной из знаменательных работ в современной литературе Урало-Поволжья – к фантастическому сказанию Гильмана Гильманова «Албастылар» («Злые духи», 2001). То, что в определении творческого метода этого произведения существуют различные точки зрения (постмодернизм – Д.Загидуллина, «запоздалый модернизм» – Ю.Нигматуллина), свидетельствует о масштабных и глубинных поисках в татарской литературе и культуре.

В хронотопе сказания Г.Гильманова «Албастылар» ключевую роль играют два топоса – языческая марийская деревня, затерявшаяся в дремучих лесах, и татарское село, расположенное на окраине. В начале произведения у читателя складывается ложное представление, что якобы все беды татарского мира от вредного влияния марийских колдунов, насылающих на жителей «порчу». Но дальнейший ход повествования постепенно заставляет менять такую точку зрения. Как пишет Ю.Нигматуллина: «Жизнь в деревне писатель рисует с горькой иронией. В современной деревне, с удобствами «цивилизации», живут жители с «дремучей психикой». Они вроде бы придерживаются мусульманской веры, обращаясь к молитвам и религиозным обрядам в трудные минуты жизни, но не вникая в их подлинную суть. В то же время они почитают бога Солнца, Тэнгре. Их жизнь напоминает жизнь язычников. /…/ в сознании крестьян сталкиваются два полюса: язычество (в мощном, «полнокровом варианте») и мусульманство (оглуплённое, обессмысленное из-за автоматизма восприятия)» 

Но не следует идеализировать и лесное поселение колдунов, хотя главный герой Халим со своей дочкой в финале книги уходит туда от своих близких. Ю.Нигматуллина справедливо ставит вопрос: «Прав ли герой? Не является ли подобное эгоистическое поведение проявлением в его душе нового албасты?» В конце тысячелетия в литературах народов Урало-Поволжья была сильной тенденция идеализации, «руссоизации» деревни, противостоящей разрушительным силам города и цивилизации. Г.Гильманов одним из первых заставляет пересмотреть эти устоявшиеся стереотипы.

Смеховую культуру можно назвать ключом, открывающим дверь в мир иной культуры. Юмор, сатира и ирония вполне могут стать проводниками общения между представителями различных культур. Ведь приобщение к иной культуре не сводится к осведомлённости о содержании её произведений, фактах её истории и знанию имён её выдающихся деятелей. Необходимо, образно говоря, сделать понятным «другого», не уничтожая его отличительных особенностей. Изучение литератур народов России требует сохранения баланса между экзотизацией – её превращением в нечто совершенно чуждое современному человеку, и тривиализацией – поспешным превращением в набор понятных, но упрощённых схем и стереотипов.

 

г. ИЖЕВСК,

Удмуртская Республика

 

Виктор ШИБАНОВ,

Александр ЛАВРЕНТЬЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.