БЕЗВЫХОДНОСТЬ ТРЕБУЕТ ПОСТУПКОВ

Рубрика в газете: Человеческим голосом, № 2018 / 23, 22.06.2018, автор: Наталья ЧЕРНЫХ

Обложка книги сообщает, что перед читателем «антивоенный роман». Автор согласен с этим определением. Повести шокируют и отталкивают безыскусной точной деталью, но читатель уже в плену у книги и её автора. Читателю кажется, что у «Детей декабря» есть желание показать «как всё было на самом деле». Авторский пафос, а он есть, скорее можно передать так: «На войне плохо всем». Даже чехи-пропагандисты не от хорошей жизни приехали в Киев. Видимо, у них не было вариантов хорошо заработать дома. Так что пресловутая правдивость вынуждена потесниться, дав место странному военному гуманизму, который в этой книге для меня – самое ценное.

 

 

В «Детях декабря» нет хороших и плохих героев. Есть менее или более привлекательные. Фатальная несчастливость современного человека, одной ногой стоящего в информационном пространстве, особенно видна во время больших конфликтов. И как поведёт себя эта несчастливость, неизвестно. Герои повестей то скатываются с вершин альтруизма в обычный мордобой, то, достигнув глубины безумия, ползут по снегу в сторону родины. Мордобой ничего не изменил, родина удаляется, как фары частников. Но человек уже совершил поступок, и это единственное, что имеет значение. Выхода нет и не предвидится, но есть направленное к выходу действие.

 

Герои романа, группа однокашников: Межуев, Смятин, первый рассказчик, второй рассказчик – кочуют из повести в повесть, создавая перемещениями единый сюжет романа и четко разграничивая его на линии: Киев, одна семья; Крым, другая семья, одинокий волк в Киеве, разведённый менеджер в Крыму. Приятели вместе начали путь к самостоятельной жизни, и путь этот начался с гражданской войны, которую новое время стыдливо назвало гибридной. Война разводит приятелей и снова сталкивает, порой самым комичным образом. Иногда возникает, привидением, ассоциация с «Хождением по мукам» Алексея Толстого. Иногда читатель путает героев, как можно спутать единожды виденных парней с пивом на скамейке.

 

Парни эти невесть почему запомнились. Может быть, отчаянным и вместе светлым выражением хмельных глаз, может – ранящими словами, в которых киношная готовность на всё перемешана с некиношным страхом потерять самое дорогое: дом, ребенка, память. Судьбы парней, как и повести, перетекают одна в другую. Они то сливаются, то расходятся. Общее – сложные отношения в сравнительно раннем браке, почти случайном, тяга к ребёнку, который остаётся с матерью. Что-то политически знакомое возникает в рисунке семейных отношений. Мама – ненька, дитя – Крым. Не настаиваю на метафоре. Но отношения частного с общественным автор записывал на собственной коже, а не вычитал в русской классике, которая болтается в его сумке.

 

Из пяти повестей первая («Стучаться в двери травы») и самая, на мой глаз, удачная, не связана сюжетом и героями с остальными четырьмя. Хотя это спорное утверждение: много совпадений с временем и пространством остальных четырёх повестей: Крым, 2014 и 2015 годы. Герой повести «Стучаться в двери травы» – подросток. Это всё вместе герои четырёх следующих повестей, слившиеся в одного, чудесно вернувшиеся на десять лет назад, ещё не закосневшие в искажённом быте, способные изменяться и изменить многое вокруг себя. Интересное построение романа: повесть, наиболее подходящая финалу, поставлена первой. Хронологически она действительно первая, это 2014 год, Крым. Сакраментальная точка начала. Лагерь у моря. Только теперь слово «лагерь» звучит совсем иначе. Один из героев подался на Антимайдан, другой хлопочет о благоустройстве киевской квартиры, которая становится всё больше похожей на западню, третий тусит по Крыму, и никак не может приехать домой, четвёртый берётся ухаживать за совершенно чужим стариком, хотя дел дома выше крыши накопилось. Но все они, как пчелы возле улья, кружатся возле Севастополя, чьи улицы и дома так увлечённо описывает автор. Книга поколенческая. Мне не приходилось ещё читать прозы, так ярко раскрывшей жизнь тридцати – тридцатипятилетних.

 

«Дети декабря» – публицистическая проза. Людмила Улицкая высказалась об этой книге, как о «расположенной на опасной территории между художественной прозой и документом». Жанр публицистического романа некогда был невероятно популярен – книги о людях для людей. Платон Беседин создаёт такой роман из повестей, на основе единого времени и событий. Книгу читаешь, как крутишь калейдоскоп. Раз – Крым лета 2014 года. Два – Киев, зима 2014. Части картины то рассыпаются, то складываются в новый рисунок. Это увлекает и держит внимание до конца книги.

 

Проза неровная, в смысле: нервная, импульсивная, порой падающая в поэтические обмороки, и тогда русский язык приобретает уникальный южный акцент. Повести идут вихрями, стилистическими смерчами. Эта неровность может и раздражать, но именно в ней содержится наиболее интересный художественный приём. Взрыв документальности в художественном, и художественности – в документальном. Для снятия лишней комплиментарности добавлю, что этот приём не везде удачен и уместен, но он найден и работает. Книга начинает говорить человеческим голосом, это удивительно.

 

Читать «Детей декабря» трудно и болезненно. Одна тяжёлая картина сменяет другую, отдыха не предвидится. Однако угнетающее чувство ближе к концу книги начинает само собою распределяться по горизонтали, и читатель, подобно штангисту, берёт вес. Это был хороший поединок с самим собой. Остаётся кусок красного угля за пазухой. Его уже никто не отнимет.

 

В заключении скажу о названиях. «Дети декабря» – мой любимый альбом «Аквариума», 1985 года. «Стучаться в двери травы» – песня с альбома той же группы «Ихтиология», 1984 года. Повесть «Мебель» неуловимо рифмуется с песней «Хозяин» с альбома «Десять стрел», 1986 года. «Воскрешение мумий» – название тоже вполне «аквариумное». «Красный уголь» сам собою сползает в «Каменный уголь», из «Десяти стел». Автор не заботился об «аквариумной» концепции, но она есть, и было бы странно её не замечать.

 

В творчестве БГ есть одна очень симпатичная мне черта. Он не создаёт плоскостных образов. В каждом находятся минимум две бездны, а певец идёт между ними, как между Сциллой и Харибдой. Он подобен Одиссею. И его тянет к этой тонкой зыбкой тропинке, как охотника, хотя проще и понятнее было бы выбрать конкретную сторону. Но таков Одиссей. И, кстати, не так много авторов, для которых образ творца – не Орфей, а Одиссей.

 

«Дети декабря» тоже одиссея. Трудная, долгая. Она не исчерпывается киношным «нашёл самого себя». И конца ей не предвидится. Эту книгу нельзя назвать просто «честной». Она не просто честная, она ещё и человечная. И это победа.