К тайне отцовской тетради

Писатель Олег Ермаков представляет уникальные разыскания своего земляка Святослава Кочаненкова

Рубрика в газете: Русские судьбы, № 2020 / 33, 10.09.2020

Святослав Савельевич Кочаненков родом из Смоленской области. Он учился в Гвоздевицкой начальной школе, потом в Зарубинской семилетке и в Голынковской средней школе. В 1963 году Кочаненков окончил ремесленное училище в Грозном. Работал на Грозненском нефтехимическом комбинате, служил срочную в армии, демобилизовавшись обучался в Североосетинском госуниверситете и Свердловском юридическом институте. И, получив специальность юриста, более двадцати лет работал адвокатом в Сургутской юридической консультации Ханты-Мансийского автономного округа. Крепкий послужной список. Но далеко не полный. А полноту ему придают «Очерки по истории родных мест» с подзаголовком «Жизнь смоленской деревни». Они опубликованы на личном сайте Кочаненкова и в сетевом журнале «Путеводитель по Старому Смоленску».


Олег Ермаков. Святослав Савельевич, как же так случилось, что вы взялись за это трудоёмкое дело – написание исторических очерков о родной земле? Что Вас подвигло? Когда это произошло?
Святослав Кочаненков. Я затрудняюсь привязать идею написания очерков к конкретным временным рамкам. Пожалуй, я бы начал отслеживать этот процесс ещё с дошкольного возраста. Мой отец был учителем, преподавал историю в сельской школе. Я помню, как у нас в доме долгое время хранилась его объёмная тетрадь в великолепном переплёте, привезённая им как военный трофей после демобилизации в 1945 году. Отец делал в ней некие записи, объясняя, что хотел бы написать труд по истории. Конкретного направления работы мы не знали. Но жизнь в сельской местности человека, обременённого семьёй, в то время была такова, что о времени досуга, который можно было посвятить творчеству, он мог только мечтать. Под влиянием жизненных факторов записи в тетрадь делались всё реже и реже. В конце концов отец, по всей видимости, отказался от своей мечты. Тетрадь же продолжала содержать в себе некую загадку, которую хотелось разгадать.
О.Е. Похоже, ваш отец был необычный человек. Расскажите о нём ещё. Где он работал до войны? И как и где воевал? Или он предпочитал не вспоминать ратные будни?
С.К. После окончания Вяземского педагогического техникума до 1935 года отец работал в сельских школах Невельского района Калининской области. Затем в 1936 году поступил в Новгородский пединститут, который окончил в июне 1941 года.
Он был дитя своего времени. А время это необыкновенное. Довоенная пропаганда представляла жизнь в СССР как череду непрерывных побед. Присоединялись территории и государства, потерянные после революции 1917 года. Лётчики били рекорды дальности и высоты полётов. Полярники покоряли Север. Труженики достигали невиданных показателей и неслыханных урожаев. Входили в строй предприятия-гиганты, строились новые города. Наука делала прорывы. В свете вышесказанного, советский народ, как писали газеты, горел энтузиазмом созидания. Ну, правда, ездили по ночам воронки, но это же забирали «врагов народа». Так утверждала пропаганда. После окончания ВУЗа, как я предполагаю, отец, вероятно, хотел пойти в науку, поскольку в дипломе об окончании учебного заведения проставлены отличные оценки почти по всем предметам и было, по всей видимости, желание внести свой вклад в достижения СССР. Высказываю свои предположения, а не уверенность потому, что в 14 лет уехал из родительского дома, покинув Смоленщину на целых 50 лет. По душам с отцом поговорить так и не пришлось.
В одном из своих очерков о жизни деревни в 1940-е годы я привожу список участников войны мужчин нашего селения. Это сплошь пехотинцы. Их призвали в первые дни войны и ими же первыми закрывали все бреши в прорывах фронтов. Хотя о чём я говорю, фронтов как таковых не было. Были наспех призванные военнообязанные сформированные в роты, полки, корпуса которые немецкие части перемалывали и рвались дальше пока не были, в конце концов, остановлены сибирскими дивизиями. И вот эти бывшие колхозники сдерживали, насколько могли, немецкую военную машину. Воевали часто с винтовками наперевес, но без патронов к ним. О действующей артиллерии, в первые месяцы, даже не мечтали, если видели орудия, то брошенными на дорогах, поскольку к ним не было снарядов. Самолёты, кружившие над их головами и сеявшие смерть, были лишь немецкие. Питались, чем придётся, чаще всего зерном или картофелем с неубранных колхозных полей. Отец был в числе указанных красноармейцев. Под Новгородом попал в окружение, затем в плен. Через два дня после пленения бежал. Начал пробираться в сторону Ленинграда вслед за остатками своей дивизии, где, в конце концов, к ней присоединился. Окружения, «котлы» были в порядке вещей. На театре военных действий первые месяцы царил хаос. Даже в мемуарах видных полководцев той войны данный факт признаётся. Лишь к концу 1941 года наступил относительный порядок в организации войск. Эти обстоятельства, кроме пленения, я узнал не со слов отца, а сам провёл исследования его боевого пути, работая в архиве министерства обороны (ЦАМО РФ).
Воевал он на Ленинградском фронте. С самого начала находился внутри блокадного кольца. А точнее в местах, где нельзя было, как зимой, так и летом, вырыть окоп, или построить землянку – в ленинградских болотах. При этом дивизия, в которой он воевал, постоянно пыталась прорвать блокадное кольцо. При этом же рацион питания бойцов ненамного отличался от рациона жителей города на Неве. Далее участвовал в освобождении Пскова, Эстонии, Польши…. В общем, простой пехотинец, окопник, работяга войны. На момент демобилизации имел звание гвардии сержанта.
Действительно, фронтовики, не имею в виду тыловиков, не особенно любили вспоминать войну. Большинство мужчин отцовского поколения хлебнули этого лиха настолько, что и через двадцать лет после окончания войны зачастую просыпаясь, не могли понять, в промёрзлом окопе и голодные они находятся или в своей избе. Разве такое хочется вспоминать? Это одна сторона вопроса. Другая сторона – некому было рассказывать. Мы, дети, неблагодарные слушатели. Для нас война была как дважды два. Мы её знали лучше фронтовиков, наигравшись в неё, начитавшись книг и насмотревшись кинофильмов. Это сейчас ясно, что для понимания такого явления, как война, а это катастрофа, необходим зрелый ум. В настоящее время я бы не только выслушал вырывавшиеся из души отцовские исповеди, но и опросил оставшихся в живых деревенских мужиков, которым также было, что рассказать, они все до одного прошли эти круги ада.
О.Е. И сам жалею о том же. Как тут не вспомнить Бунина: «…Мы мало видим, знаем, / А счастье только знающим дано». Хотя, как вы заметили, это во многом горькое знание. Но полноты жизни без него не бывает. В своих очерках вы освещаете многие трагические страницы нашей истории, особенно периода советизации. Раскулачивание, коллективизация, по сути, были преступлениями государства. Но, несмотря на это, крестьяне, в конце концов, приняли колхозный строй. Как вы думаете, почему это произошло?
С.К. Сначала небольшое отступление, но думаю, оно вплетается в канву вопросов и ответов нашего интервью. Об оплате труда колхозников. Во время моего раннего детства смоленская деревня не знала денег. Не удивляйтесь. Это действительно так. Нет, они имели хождение где-то, но где – колхозники толком не знали, не в деревне это точно. Во-первых, работали за пресловутые палочки – трудодни. Что это за мера оплаты труда было не совсем ясно и жителям деревни. По усмотрению бригадира выставлялись виртуальные оценки деятельности работающего, что зачастую являлось причиной многих обид рядовых колхозников. Вот Ивану «Маруда» (прозвище бригадира) начислил два трудодня, а Демьяну лишь полтора. Как будто это имело реальное значение. Но в глазах Демьяна видимо имело. Выставлялись, а дальше что? Да ничего. Колхоз, как правило, сам оставался должен государству, и таким образом, вопрос отоваривания трудодней отпадал сам собой. И к концу года колхозник, державший в уме количество начисленных бригадиром палочек, мог без сожаления стереть данную информацию из памяти. Не припоминаю наличия книжек колхозника, которые согласно Уставу должен был иметь каждый житель деревни и куда следовало заносить количество этих самых трудодней. Видимо, колхозный счетовод, проведя экономический анализ, а при отсутствии в колхозной кассе денег провести его было очень легко, рекомендовал не закупать книжки в типографии, да, собственно, для чего они нужны? Поэтому колхозники подсчитывали количество трудодней в уме и хранили это в своей памяти. Во-вторых, да, деньги таки время от времени в руках колхозника появлялись. Но эти деньги имели другое происхождение, не связанное с трудом в колхозе. С личного подворья. Выращивались гуси, куры, свиньи, телята. Осенью, забив что либо из указанной живности, деревенский житель вёз тушки в город на продажу, где и покупал детям и себе кое-что из одежды и обуви. Полученными деньгами, как правило, семья обходилась до следующей осени. Но читатель спросит, неужели денег хватало на целый год. Нет, конечно, но на выделенном колхозом земельном участке выращивалась рожь, которая после помола, использовалась для выпечки хлеба, лён перерабатывался и из него ткали полотно, из которого шили предметы одежды, одна-две овцы давали шерсть, из которой катали валенки, из пряжи вязали варежки и носки. И корова. Это животное – кормилица каждой семьи. Без неё деревня бы вымерла. Корова – живая фабрика по производству продуктов питания. Размеры участка, выделяемого колхозом каждой семье, точно не помню, но где-то в пределах пятнадцати – двадцати соток. Устав колхоза ограничивал их предельные размеры. Власть не любила баловать своих подданных. Как селяне обходились подобным наделом, один Бог знает. Также жителю деревни необходимо было сочетать работу в поле и дома на подворье. Колхозная работа отнимала весь световой день, остальное время использовалось для занятия огородничеством и домашней живностью. Утром они вставали часа в четыре-пять, ложились спать… никто не знает когда. И так ежедневно без выходных дней и отпусков. Пенсии колхозники не получали, такого права (как у рабочих или служащих) у них не было. Подобная мелочь в отношении этих непонятных существ государство не интересовала.
Сюда я бы добавил запрет на получение членами колхозов паспортов, что делало их крепкими земле, а если быть точным, крепостными, но только не барина, а государства.
Нашей семье земельный надел не полагался, так как отец являлся служащим и зарплату получал в денежном выражении. Для выращивания огородных культур пользовались огородом бабушки. Для выпечки хлеба покупалась мука, являвшаяся дефицитом, но каким-то образом отец её покупал, и мы не голодали.
Обычная одежда колхозника осенью и весной – резиновые сапоги и стёганая телогрейка, зимой – валенки и та же стёганка. Когда покупалась вторая телогрейка, то она использовалась, что называется «на выход», её одевали в праздничные дни, для поездки в город или в районный центр.
Всё, что я рассказал, происходило в пятидесятые годы ХХ столетия. И это всё осталось в детской памяти.
Теперь вернёмся к ответу на поставленный вопрос. Мой взгляд на проблемы деревни не отличается теоретической глубиной, ведь ваш покорный слуга не учёный, исследующий этот срез советского бытия. Тут требуется совсем иной уровень знаний. Тем не менее, я всё же выскажу своё мнение. А оно заключается в отсутствии уверенности, что крестьяне, в конце концов, приняли колхозный строй. Я понимаю выражение «приняли», это стали трудиться так же, как они трудились на собственных хуторских землях, когда они были свободными людьми и настоящими Хозяевами, нёсшими все риски, связанные с данным состоянием. Но этого не произошло.
Обращаясь в прошлое, следует сказать, что земля для наших предков была категорией одушевлённой. Если мой отец, уже начавший порывать с деревенским укладом и становившийся представителем сельской интеллигенции в первом поколении в 1950-е годы, время от времени нет-нет да и говорил «землица», «землица-кормилица», «хлебушек», то к 1960-м годам колхозный механизатор, чтобы не закладывать минеральные удобрения в почву для повышения урожайности поля, той самой «землицы», что требовало кропотливой работы, закапывал его где-либо за пределами поля, как только начальство ослабляло надзор за ним. Или виды колхозных полей конца 50-х – начала 60-х, засеянные злаковыми культурами. Они сияли всеми цветами радуги от обилия сорной растительности, но только не цветом той культуры, что была посеяна. Это было результатом отношения колхозников к подготовке и посеву семян. Я помню картофельные бурты, сформированные во время затяжных осенних дождей, сам их вместе со взрослыми колхозниками формировал, в результате чего весной картофеля в буртах не находили. Я помню колхозные амбары с зерном, зияющие дырами, в которые влетали целиком стаи воробьёв. Разбросанные по полям сельскохозяйственные орудия и механизмы. Отдельное впечатление оставили колхозные лошади. Зимой их поили студёной водой из деревенского колодца, на их коже струпья не сходили ни зимой, ни летом. Эти несчастные животные из обращения к ним знали только кнут и палку, если кнут не помогал.
По мере ослабления репрессивной составляющей в политике правительства в отношении крестьян, мелкие кражи колхозной собственности стали массовым явлением. Равнодушие к делу становилось нормой поведения. Пьянство всегда было проблемой деревни, но когда у крестьянина исчезло чувство личной ответственности за результаты своего труда, снизился уровень трудовой дисциплины, оно расцвело пышным цветом. В более поздние времена, когда государство обратилось лицом к своему кормильцу, проявилась другая крайность, такая как иждивенчество. Народ откликнулся на него анекдотом. «Приехало высокое начальство в одну из деревень. Видит на улице небритого пьяного колхозника в грязной телогрейке и спрашивает его:
– Ты почему такой грязный, пьяный и не в поле?
– Да у нас председатель колхоза разгильдяй».
Иждивенчество – одно из опаснейших симптомов общего кризиса не только колхозного строя, но государства в целом.
Действительно, активная фаза противодействия колхозному строительству пришлась на 30-е годы, когда вспыхивали бунты, процветали саботаж, вредительство, но то поколение, которое помнило свободный труд и которое активно сопротивлялось, ушло. На смену ему появилось новое поколение, которое под влиянием школы, газетной и радио пропаганды, правительственной политики «кнута и пряника» уже начало приспосабливаться, показывая внешние атрибуты покорности, имитируя лояльность режиму. Все последующие поколения в большей или меньшей степени поколения конформистов.
В общем, по моему мнению, колхозник, в конце концов, превратился в ни за что не отвечающего подёнщика.

 

Савелий Александрович Кочаненков

О.Е. И в результате на полках магазинов из сельхозпродукции в начале восьмидесятых красовались сплошные банки с зелёными помидорами, картошка была каменная, мелкая, капуста подгнившая, яблок днём с огнём не сыщешь. То, что вы рассказали о колхозах, пришлось наблюдать и мне, и как корреспонденту областной газеты, а ещё раньше как корреспонденту районной газеты и просто как жителю – одно время жил в Колокольне Гагаринского района, там было отделение колхоза имени Радищева. Вы, Святослав Савельевич, всё-таки точно сразу определили отношение истинного крестьянина к колхозу: душой не приняли. Ну, а потом просто смирились. Но всё-таки, ещё уточню. Не кажется ли вам, что на крестьян, да и на рабочих в городах, оказывал могучее воздействие тот факт, что люди, свершавшие и продразвёрстку, и раскулачивание, проводившие политику диктатуры пролетариата, по сути, свои, в социальном плане? Ведь тот же Сталин не барчук был. Или Молотов. Не говоря уж о низовых деятелях. Фицпатрик в своей капитальной работе «Сталинские крестьяне» приводит такой факт. Приехал продотряд в колхоз, набрал зерна, но командир заявил, что этого мало, нужен встречный план, то есть, давай ещё. Колхозники долго запирались, но, в конце концов, согласились. И командир продотряда вдруг спрашивает: а есть гармошка? Ну, принесли. Играй! И заиграл мужик, а командир пустился в пляс, с ним и его ребята и кое-то из колхозников. Не в этом ли тоже одна из причин победы советской власти? То есть, это была своя власть, хоть и злая. Что Вы думаете насчёт этого?
К.С. Думаю, что данный эпизод вполне показательный. Ведь хлебозаготовительные отряды имели не только пулемёты и боевиков с винтовками. Где в руководстве заготовительных организаций находились вменяемые люди, там в деревни могли направляться и талантливые агитаторы из рабочих или же вчерашних крестьян. Эти говорили с мужиками на понятном селянам языке. «Сами были крестьянами, знаем, как хлебушек тяжело вам достаётся. Но поймите, город голодает, дети голодают, мы вам всё полученное вернём сполна, будут у вас трактора, сеялки, паровые мельницы для помола зерна, всё мы сделаем, как только одолеем разруху, вот нам только день простоять, да ночь продержаться». В общем, даже такой суровый реалист, как деревенский мужик, если ему не подносить к виску наган в порыве пьяного куража, а поговорить о его заботах, совпадающих с заботами жителей города и попросить помочь таким же замороченным жизнью людям, то он обязательно откликнется. Но сталинский подход к нуждам деревни в 1930-е годы, о котором я скажу чуть позже, был прямолинеен. Это был путь устрашения. Есть хлеб – отдайте. Не отдаёте – высылка в районы Севера или в Сибирь и это не самый худший вариант. Политическая система, которую он построил, бесчеловечна.
В своих очерках о жизни деревни я как раз и пишу о том, что крестьяне в 1920-е признали советскую власть. Простым людям открывалась возможность свободы выбора жизненного пути. Кадровый резерв управленцев госорганов и отраслевых организаций заполнялся выходцами из рабочей среды, крестьяне были представлены в гораздо меньшей степени. Да жители деревни и не стремились в городские начальники, не понимали городской жизни, дороже земли у них ничего не было. В государстве, тем временем, велась целенаправленная политика по удалению или недопущению на более или менее значимые должности буржуазных элементов прежних времён. И пусть они зачастую проникали в органы власти или управления, но на законодательном уровне был поставлен заслон. Данное обстоятельство не могло не импонировать простым людям.
Проблемы двадцатых годов на Смоленщине – это проблемы «притирки» власти и народа. Антагонизма и неразрешимых противоречий не было. Стало быть, советскую власть крестьяне, да думаю, основная масса населения СССР тоже, признали и поддержали.
Но вот в государстве сменилось руководство, пришла команда Иосифа Сталина, выбравшая путь ускоренной индустриализации. Для чего это было сделано, вопрос, который мы должны оставить за скобками. Так случилось. С этого момента следует говорить о трагедии советского крестьянства.
Несмотря на то, что никто из моих родственников в те годы не был репрессирован, у меня недостаточно хладнокровия рассуждать о его деяниях, хотя заслуги перед государством, безусловно, есть. Нет, я не могу с уверенностью сказать, что основная масса населения СССР власть, существовавшую в тот период истории, пусть и с выходцами из народа во главе, признала и простила. А если простила и признала, то следует процитировать Ключевского: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».
О.Е. Ваши выводы подтверждает та лёгкость, с которой советская власть ушла, вернее, та лёгкость, с которой народ её упустил. А насчёт индустриализации тов. Сталин ясно говорил: это оборона, без неё нас растерзают. Вот тут-то и даёт себя знать слабое звено учения как раз Ленина. Ну, то есть его тезис о том, что успешная пролетарская революция может произойти и в слабо развитой капиталистической стране, что, как известно, противоречило Марксу. Очевидно, что без октябрьского переворота, без гражданской войны, голода, раскулачивания, репрессий, принёсших неисчислимые страдания и разруху, Россия смогла бы стать вровень с индустриальными странами к началу второй мировой войны, не проливая реки крови. Вся кровь и крушение Советов ярко свидетельствуют о том, что Ленин совершил авантюру, а Сталин за ним последовал и, как и положено ученику, превзошёл учителя. В одном из своих очерков вы приводите численность населения Смоленщины начала двадцатого века. Больше столь населённой наша область никогда уже не была. И, видимо, не будет. Убыль населения растёт. Деревни пустеют, как заколдованные. Я порядочно путешествую и по области и в соседних областях на лодке, на велосипеде, с палаткой, и всё это вижу. Если бы план Столыпина осуществился сполна, всё выглядело бы по-другому, я просто уверен в этом. Цвела бы наша земля? Но на Смоленщине такие бедные почвы. Вы об этом не устаёте говорить в своих очерках. Это рефрен ваших статей: бедные смоляне, полунищие, с самых незапамятных времён. Но мне доводилось читать о совсем других смоленских крестьянах. Обнищание смоленского крестьянина началось в Смутное время. До этого средняя смоленская крестьянская семья владела несколькими лошадьми, несколькими коровами, имела много овец, птицу. Смоленские торговцы на жизнь тоже не жаловались. Ведь город был пограничным, через него шли товары с запада. Процветало Смоленское княжество при Ростиславе Мстиславиче и его сыновьях в двенадцатом и тринадцатом веках. Неужели Смоленщина никогда уже такой не будет? Вот смоленский поэт Макаренков присылает мне фотографии даров, что даёт ему земля приусадебного участка. Чего там только нет: и алыча, и виноград, и вишни, и княжевика, уж не говоря о яблоках, помидорах и так далее. Это, конечно, любительство, но тем не менее. Земля явно отзывчива на трудолюбие. А вы бываете на родине? Каковы ваши наблюдения и выводы о современной сельской Смоленщине?
К.С. Моё детство прошло в глухой деревне постсталинского периода. Детские годы – это время, когда закладываются основные черты личности, сопровождающие нас потом всю жизнь. Картинки из той жизни часто формируют убеждения и характер человека. В то время я видел бесплодную, ничего не рожающую колхозную землю, видел труд лично незаинтересованных подневольных людей и волей-неволей экстраполирую своё видение на другие периоды истории, на другие местности Смоленской земли. Если бы пришлось пожить в 20-е годы ХХ столетия, то вероятно, нарисовал бы совершенно другую картину. Моя бабушка помнила жизнь на Своей земле, и воспоминания о ней согревали её в старости, поэтому она нигде не упоминала скудные земли Смоленщины. Кроме того, она другие просто не видела.
Что касается моих наблюдений современной сельской Смоленщины, могу опять ошибиться, но ошибка не вызовет печали, вижу как идёт бурное строительство индивидуального жилья. Развивается инфраструктура, сельская в том числе. Мне кажется, за всю нашу историю, строительства такого масштаба не было. Земля не пустует, вовлечена в сельскохозяйственный оборот, но более разумный, чем это было при советской власти. Сорной растительности на полях не видно, это значит, что ею занимаются настоящие хозяева. И вообще, чтобы земля отзывалась урожаем, к ней необходимо прикладывать свободный труд свободных людей. Хочется надеяться, что сейчас это как раз и происходит, а движение вперёд необратимо. Одновременно следует помнить и то, как история не единожды прерывала движение по восходящей, отбрасывая развитие данной территории на десятилетия, а может и на столетия назад. В чём причина подобного явления судить трудно, но не исключено, что, в конечном счёте, в нас самих.
Я каждое лето провожу на Смоленщине. Сейчас как раз нахожусь здесь. Правда, земледелец из меня плохой. Приоритетом в настоящем является помощь в строительстве дома старшему сыну. Выращиванием винограда и алычи надеюсь заняться попозже.
Будем надеяться, что вскоре на Смоленщине появится поэт масштаба Михаила Исаковского, который будет воспевать уже другую, успешную и процветающую землю.

 

7 комментариев на «“К тайне отцовской тетради”»

  1. Влада Цепеша – в застенок!
    И рвать, рвать, рвать ему ногти с мясом!
    Пока не признается в том, что он английский шпион с 1912 года.
    А тогда уж и на лесоповал.

  2. 1.1. “Факты” можно трактовать так, как хочется автору и в силу его понимания или непонимания исторических условий в сложные экономически и политически советские времена , особенно после войны. 1.2.Чем С.С. Качаненкову “насолила” советская власть? С.С.К. – что заплатил за обучение специальностям и за высшее образование и за неплохие заработки? К сожалению у него, как у юриста – нехватка исторических знаний.
    2.1. Олег Ермаков заявляет: “Вся кровь и крушение Советов ярко свидетельствуют о том, что Ленин совершил авантюру, а Сталин за ним последовал и, как и положено ученику, превзошёл учителя”.
    2.2. Оказывается, О.Ермаков исторически неграмотен. По демографии. Если Ленин действовал авантюрно в развале Российской Державы и в 1920 году ввёл аборты в СССР. То Сталин в условиях разрухи совершил Реальный поворот для защиты Родины, создал условия для бесплатного образования и в 1936 году запретил аборты (Резкий рост рождаемости – по Миллиону дополнительно детей ежегодно).
    3.1. От О.Ермакова: “В одном из своих очерков вы (т.е. С.С.К.) приводите численность населения Смоленщины начала двадцатого века. Больше столь населённой наша область никогда уже не была”.
    3.2. До 1917 года в России Запрещены аборты, в православных семьях от 5 до десяти детей. Во всех губерниях резкий рост рождаемости!
    3.3. Валить грехи надо не на советскую власть, а на Первого Руководителя. Тогда в 1955 году демагог Хрущёв Отменил запрет абортов и по статистике Ежегодно – годами по 4 (Четыре ) милл. абортов (детоубийств, русско-славянских детей). В мусульманских семьях аборты Морально запрещены – было всегда.
    4. Авторам. Не знаете проблем и истории их – то не рвитесь в публикации. Прав Влад Цепеш – краткой репликой.

  3. Как в известной пародии Винокура с заляпанной жиром партитурой: здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачивали. Здесь Ленина считать гением, а здесь авантюристом, здесь Хрущева не считать советским, а здесь рыбу заворачивали, красную, для спецдоставки спецпайка. Отмойте от жира партитуру, граждане.

  4. Как в известной басне Крылова “кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку”.
    Считать ли “гения” злодеем за братоубийственную гражданскую, зависит от содержания спецпайка.

  5. Отмойте от жира партитуру, граждане. Ведь я великий композитор. Сами-то мы смоленские, но зрим наскрозь.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.