Ностальгия по настоящему…
Василий Шукшин и Михаил Тарковский – осознанный выбор движения
Рубрика в газете: Точка совести, № 2019 / 20, 31.05.2019, автор: Валерий КОПНИНОВ
Разные пути-дороги избрали себе Василий Шукшин и Михаил Тарковский. И хотя близки они и созвучны в чистоте писательского голоса, во многом – несхожи. Но за судьбою этих двух незаурядных писателей проглядывается движение всего огромного «континента» русской литературы последних пятидесяти лет, неимоверно насыщенных событиями как созидательного, так и разрушительного толка.
Шукшин – писатель из XX века, один из ярких представителей «почвенников», стоящий в одном ряду с В.Астафьевым, В.Распутиным, Ф.Абрамовым, В.Беловым и другими титанами деревенской прозы. Той прозы, что густо замешана на утверждении органичной жизни и национальных основ бытия.
А Тарковский – безусловно принадлежит литературе XXI века, и стало быть, новому времени, где «писатель-деревенщик» не модное и едва ли не ругательное выражение. Вроде как словечко «совок». Да и рядами писатели нынче не стоят, не принято. Сейчас в тренде главенство «я» над «мы». И, как ни крути, Тарковский, несмотря на то, что много и от души пишет о деревенских жителях – писатель «из ряда вон»…
Шукшин – сибиряк, крестьянский сын, уроженец небольшого села Сростки, что в масштабах огромной страны затеряно среди прочих больших и малых сёл. Судьба таких крестьянских пареньков обычно предрешена, но…
Путь Шукшина из села в столицу, для него лично – всё равно, что для человечества рывок в космос. Именно Москва, учёба на режиссёрском факультете во ВГИКе у выдающегося мастера кино Михаила Ромма и довершила формирование Шукшина-писателя, тогда – пробующего перо новичка, имеющего в активе несколько неопубликованных рассказов….
Москва поделила жизнь Шукшина на две части – до и после.
У Тарковского всё получилось с точностью до наоборот. Москвич по рождению, выходец из интеллигентной семьи, тех самых Тарковских, где классик русской литературы Арсений Тарковский – для него не кто иной, как дедушка, а кинорежиссёр Андрей Тарковский – просто дядя. Судьба таких столичных пареньков обычно предрешена, но…
В двадцать три года Михаил Тарковский перебрался из Москвы в далёкую от столицы Сибирь, в никому не известную деревеньку Бахта, затерянную на приенисейских территориях Красноярского края.
Путь Тарковского из столицы в село сравним… Да, пожалуй, сравним с переселением в Сибирь декабристов. Но те, в отличие от Тарковского, ехали в Сибирь не по собственной воле.
Бахта поделила жизнь Тарковского на две части – до и после.
Но не о биографиях речь. Биографии и Шукшина, и Тарковского хорошо известны интересующимся. А упомянуть лишний раз хронологию событий стоило лишь из-за вот этого самого – «до и после» – поворотного момента в судьбах двух писателей.
Происходят подобные изломы не вдруг, а лишь тогда, когда времена – те времена, что в отличие от дорог, «не выбирают», – вкупе с талантом требуют от писателя опыта и знаний. Качеств, профессионально важных, ничем иным не заменимых, да что там – просто позарез нужных для ведения толкового и доверительного разговора с читателем.
Именно так: в силу необходимости качественного писательского и человеческого роста возникли знаменательные вехи в судьбе у Шукшина и Тарковского. Их поворотные «до и после», что выпали у обоих писателей на знаковое время, – в жизни Тарковского это случилось на закате брежневского застоя, а у Шукшина пришлось на хрущёвскую оттепель.
Настоящее время, настоящее для каждого из них, послужило источником осознанного выбора движения. У одного – к знаниям, у другого – к опыту.
Есть у Шукшина такой персонаж – Игнатий, из раннего рассказа «Игнаха приехал», что позже вошёл в сценарий фильма «Ваш сын и брат». Вот этот шукшинский Игнатий, житель катунских берегов, как и Шукшин, снялся с места, стал в одночасье городским жителем и активно начал приспосабливать жизненные корни к городской почве.
Во все времена большие и малые города, словно стоячая вода в озере ручьями, подпитывались деревенскими жителями, что перекочёвывали на новые места, обосновывались там, в основном, переквалифицируясь из крестьян в пролетариат. Или, как в случае с Шукшиным, в интеллигенцию, хотя слова этого Василий Макарович не любил – слишком обесцененным считал «новый» взгляд и на само понятие, и на его «самозваных» приверженцев. С характеристикой «А ещё шляпу нацепил!»
Себя он в большей степени считал сельским жителем, сродни тем, что не только решали проблему рабочих рук в сложно организованной структуре города. Вчерашние сельчане, обживаясь в непривычной среде, за попутьем, привносили в ритмичную городскую жизнь неспешность, рассудительность, ответственность, многовековую культуру труда… И сельские повадки, а главное – свойственный им многовековой семейный уклад, что в городе к тому времени был утрачен в условиях большого человеческого общежития.
А ещё: привязанность к простоте и правде, к умению назвать белое – белым, а чёрное – чёрным. Верное понимание вопроса «Что такое хорошо и что такое плохо?», с детства переданное семьёй «по наследству», а в дальнейшем подкреплённое и школой, и самой жизнью.
Но понимание – это одно, а выбор человека – иное. Не всякий делает выбор по совести. И оттого-то в литературном деле определяющей для Шукшина была задача писать так и о том, чтобы человек осознанно выбирал житие в нравственном поле.
А в таком случае основными условиями доверия читателя к литературе становились её правдивость и подлинность.
Но как правдиво рассказать человеку о нём самом? Так, как это было принято, – через положительного героя? Но сколько так называемых «положительных героев» рухнуло, не выдержав на глиняных ногах груза открытости и правды?
Вот что сам Шукшин говорил об этом:
«Вообще о положительном герое знают всё – какой он должен быть. И тут, по-моему, кроется ошибка: не надо знать, какой должен быть положительный герой, надо знать, какой он есть в жизни. Не надо никакого героя предлагать… в качестве образца для подражания… Тебе показали, как живут такие-то и такие-то, а ты задумаешься о себе. Обязательно. В этом сила живого, искреннего реалистического искусства. Надо только стараться, чтоб мы не врали, не открывали то, что человек давным-давно знает без нас, не показывали ему – вот это хорошо. Что, он сам не видит, что хорошо, что плохо?»
Непростая задача, взыскивающая с писателя знание характера человека, понимание того, чем живёт современник, что радует его, что гнетёт. И конечно, задача эта требовала подлинной любви к человеку, а если нужно – сострадания.
Таковы условия…
И побрели своими путями-дорогами чудики Шукшина. Такие простые, узнаваемые и вместе с тем, в качестве литературных героев, нетипичные.
«Я не люблю рассказы Шукшина, чудиков его не люблю. Всё это юродство по большому счёту мне физически неприятно. Я понимаю, что это замечательно хорошо сделано, что это может быть смешно, что это по-настоящему трагично, но я люблю мир, где «Илиада» и «Одиссея», где извержение вулканов происходит…» – таково мнение писателя Захара Прилепина, мнение, обоснованное как раз нетипичностью.
Но разве нет в мире шукшинских чудиков «Илиады» и «Одиссеи», тех же вулканов, тектонических сдвигов и прочих глобальных процессов? Есть, да ещё какие! Только происходят процессы эти в отдельно взятой человеческой душе! Ведь человеческая душа для Шукшина – это целый мир.
В рассказе «Стёпка» бежит из заключения Стёпка Воеводин, не досидев до освобождения всего три месяца, будучи не в силах совладать со своим сердцем, что изболелось в тоске по родной деревне, по родне, по дорогим односельчанам…
В который раз не прочь «наломать дров» Веня Зяблицкий в рассказе «Мой зять украл машину дров», да только так всё оборачивается, что он чудом в тюрьму не попадает, а потом чуть было жизни не лишается…
Невзирая на суетный мир, для очистки души и тела, топит по субботам баню Костя Валиков в рассказе «Алёша Бесконвойный», так и прозванный односельчанами Алёшей Бесконвойным. Прозванный за мнящуюся им «безответственность и неуправляемость»…
Едет по Чуйскому тракту Пашка Колокольников, везёт на своём «газоне» добро, раздавая его всем встречным и поперечным. Раздавая щедро, просто так, от полноты души, раздавая потому… да просто потому что «живёт такой парень». И не всегда встречает понимание и приятие. Потому как люди, сами на такое не способные, к чужой великодушной доброте относятся с подозрением, не могут понять – в чём там выгода?..
Во всех рассказах Шукшина считывалась правда жизни, соотносимая с нравственным законом. Правда без нравоучений. Ведь правда нравственна.
Нравственность можно подделывать, подменяя суть нравоучением, но подделка всегда узнаваема.
«Нравственность есть Правда. Не просто правда, а – Правда. Ибо это мужество, честность, это значит – жить народной радостью и болью, думать, как думает народ, потому что народ всегда знает Правду».
Великие, может быть, самые главные слова Шукшина.
Времена с тех пор, конечно, изменились. Изменились и люди. Если тот же Пашка Колокольников вёз по кругу добро, то Игорь Баскаков – главный герой совсем свежей повести «Фарт» Тарковского – везёт по кругу зло. Непреднамеренное зло, позже искупленное раскаянием, но всё-таки зло.
«Фарт» – здесь тоже идёт речь о законе сохранения зла, о том, как совершенное зло передаётся от человека к человеку и возвращается, словно по кругу», – так характеризует события в повести сам автор.
Это зло, что «передаётся по кругу», – безусловно, примета нынешнего времени. И примета видится не в том, что зло передаётся, – во все века человек творил намеренное зло ближнему, – а в том, что передаётся оно в порядке вещей.
Тектонический сдвиг в сознании людей?.. Где теперь «хорошо»?.. Что нынче «плохо»?..
Очевидно, что вопросы без внятных ответов – тоже примета времени. И критическая масса отсутствующих ответов растёт! Время бросает вызов.
И Тарковский – один из тех, кто вызов времени принимает. Он чудо как тонко и неимоверно точно чувствует время – и как человек, и как писатель.
Герой его новой повести «Полёт совы» – Сергей Иванович Скурихин, как в своё время и сам Тарковский, делает ровно такой же решительный шаг – добровольно перебирается из города на «край цивилизации», в сибирскую глубинку. Где дальше, «за краем», лишь староверы, по большому счёту цивилизацией пожертвовавшие ради сохранения векового уклада, незыблемого для них.
И Скурихин – это уже не давешний шукшинский Николай Григорьевич Кузовников, персонаж из шестидесятых-семидесятых годов прошлого века, выбиравший «деревню на жительство». Выбиравший, зная, что никуда не уедет. Ведший все эти разговоры лишь для того, чтобы душу отвести.
У Тарковского Скурихин едет в деревню, чтобы душу спасти.
Необходимость простора и воли – это у Тарковских семейное. Андрею Арсеньевичу в Париже не хватало российского простора и вольного воздуха. Ведь Франция – всего лишь одна четвёртая часть Красноярского края…
И ностальгия – чувство семейное.
«Ностальгия» означает тоску по тому, что так далеко от нас, по тем мирам, которые нельзя объединить, но это также и тоска по нашему родному дому, по нашей духовной принадлежности», – так писал о ностальгии Андрей Тарковский.
Воистину миры те не объединить. Проблема нынче в том, как эти необъединимые миры, жизненно важные для человека, не утратить! Как разрешить конфликт между цивилизацией и природой человека? И как не заглушать, а напротив – пробуждать в современниках ту самую тоску «по нашей духовной принадлежности»?
Видимо, генетической связью с жизненно важными мирами!
«Сильные и дикие места… Мне казалось, что сила русской земли в них всемогуща, и крепкие люди, жившие десятилетиями труднейшей жизнью, вынесшие и войну, и укрупнение, выжившие в последнем развале, должны только накапливать противоядие к чуждому и дюжий почвенный дух… И что меня, обессиленного войной на городских рубежах, они этим духом подпитают…»
Вот в какие миры авторской волей Михаила Тарковского, отправляется Сергей Иванович (Сергей, Серёга, Серёжа) Скурихин.
Отправляется, гонимый ностальгией по настоящему.
«Я не знаю, как остальные, но я чувствую жесточайшую не по прошлому ностальгию – ностальгию по настоящему…» – это та правда, шукшинская. Та Правда, что есть – Нравственность. Правда, возведённая в ранг насущной потребности и по-своему сформулированная современником Шукшина поэтом Андреем Вознесенским.
Ностальгия по настоящему – единый знаменатель для автора и читателя, возможность их диалога.
Диалога, что ведётся при посредничестве литературы, где литература – и доверенное лицо, и третейский судья.
И становится важным, что у Сергея Скурихина, главного героя повести «Полёт совы», профессия – учитель литературы и русского языка. Автору пришлось очистить мировоззрение своих героев от сомнений, раздумий, недопонимания и создать героя с точной и ясной позицией, как никогда близкой к позиции самого автора.
Время потребовало от Тарковского героя шукшинской ясности и простоты, такой ясности, как скажем, у Пашки Колокольникова…
Скурихин, пожалуй, герой совсем без двойного дна, рыцарь с открытым забралом. И Тарковский в повести «Полёт совы», совершенно точно, почти публицистично обозначает нравственные приоритеты – идёт война и он, словно командир, расставляет опытных бойцов на особо важные участки.
Скурихин – фильтр (укреплённый блокпост) на пути той литературы, что избегает реальности и в угоду народившемуся обществу потребления создаёт комфортную среду.
«Я изо всех сил подумал, что русская литература, младшая сестра молитвы…» – вот критерии Скурихина.
Учитель Скурихин, он проповедник той литературы, что выступает за осознанный выбор человека, за предпочтительность жизни в нравственном поле. А предпочтительность нравственности неоспорима, если, опять же, рассудить по совести…
Пути-перепутья Шукшина и Тарковского – двух выдающихся русских писателей – пройдя личную точку невозврата «до и после», прочертили своеобразные параболы осознанного движения (Сростки – Москва, Москва – Бахта), и сошлись в точке совести.
У Шукшина совесть – это уговор человека с человеком, а у Тарковского совесть – это уговор человека с Богом.
Шукшин – ратовал за клубы, Тарковский – ратует за храмы.
Литература Шукшина – это неспокойная человеческая совесть. Именно совестью мерил Василий Макарович отношение человека ко времени и к самому себе.
Литература Тарковского – это «младшая сестра молитвы».
Вот так вот взял и сравнил. Длинное с круглым. И нашел много совпадений.
Жаль Прилепина – чего-то главного и основного он до сих пор не понял и не прочувствовал, если так опрометчиво отметает Шукшина. Ведь “Именно совестью мерил Василий Макарович отношение человека ко времени и к самому себе”.
Очень верное замечание. Да и Тарковский не подкачал – своим творчеством как бы подтягивает людей вверх, к высшим духовным ценностям.
Все-таки не подтягивает.
А “как бы подтягивает”.
Увы.
Ну, какие его годы… Научится еще и подтягивать. Надо только премии ему почаще выдавать.