ОБРЕЧЁННЫЕ
Рубрика в газете: Эхо войны, № 2018 / 45, 07.12.2018, автор: Александр ТИТОВ (с. КРАСНОЕ, Липецкая обл.)
Мой дедушка, бывший солдат империалистической, даже в самые «идеологические» 60-е годы называл революцию просто «переворотом». Он воевал на стороне красных, однако советскую власть, постарев, не одобрял. Жили бедно, голодно, в старой глинобитной хате под соломенной крышей, шёл уже 1955 год. Какой уж тут «одобрямс»? Старый колхозник ничего не рассказывал мне, пятилетнему внуку, о братоубийственной войне. Будь я постарше, он многое мог бы, наверное, поведать со своей «красной» стороны…
Однако тема гражданской интересует многих, документальные записки, мемуары о той войне до сих пор популярны, и часто противоречивы. Недавно перечитал маленькую книжку о «ледяном» походе корниловцев – «Ледяной поход» Р. Гуля. Если в 91 году эта повесть не вызывала у меня никаких вопросов и сомнений, то теперь они появились.
В этой повести Гуль скорее пейзажист, описаниям природы на страницах повести мог бы позавидовать любой маститый писатель. Но как человек, воспринявший идеологию белого движения, он себя почти не показывает. Так за что же сражались корниловцы, за что терпели холод и мучения?
Действие повести (непонятно, какие страницы в ней документальные, а какие художественные) начинается в 1917 году в Бессарабии. Прекрасный осенний пейзаж. Возле церкви – митинги, толпы солдат, «злобные речи, почти без смысла».
Но как же так – «без смысла»? У солдат всероссийского масштаба лозунги: «Мир без аннексий и контрибуций!», «Долой войну!», «Смерть буржуям!»
Главный персонаж повести, офицер неизвестного звания, служащий вместе с братом, получает телеграмму от матери: «Имение разграблено». Какое имение, и, где оно было, Гуль не указывает. Появился повод уехать из армии домой.
«В поезде смотрю на лица солдат: на всех одна и та же усталая злоба и недоверие». Какое же выражение хочет он видеть на лицах людей, ненавидящих царский режим и бегущих с фронта?
Воображение повествователя накручивает себе картины того, как «эти люди ломали нашу старинную мебель красного дерева, рвали мои любимые старые книги, рубили наш сад…»
Его попутчики никак не могли рубить его сад и мебель, тем более рвать книги, потому как несколько лет кормили вшей в окопах империалистической, и давно уже не были в России. В душе повествователя сама собой возникает ненависть, он уравнивает и правых, и виноватых, солдат и крестьян, где бы они в данный момент ни находились, до уровня быдла, черни, которая вдруг вздумала бунтовать.
«У меня нет к ним ненависти или жажды мести… Они полузвери, они не ведают, что творят».
Мнимое евангельское всепрощение. На самом деле офицер намерен мстить за своё добро, за унижение своего дворянского достоинства. Тем не менее «полузвери», ехавшие с ним в одном вагоне не тронули двух «ахвицеров», благополучно добравшихся в родной неназванный в повести город.
Он живёт дома, в кругу безымянных родных.
«Я чувствовал всю шкурную мерзость всякой «политики». И тут же добавляет: «Я видел, что у прекрасной женщины Революции под красной шляпой вместо лица – рыло свиньи».
Герой-повествователь выглядит этаким вялым и равнодушным патриотом уходящей барской России. Надвигающиеся перемены его не радуют: «Как это всё плохо, но не надо отстраняться, надо взять на себя всю тяжесть реальности, надо взять на себя даже грех убийства…» Воевать ему не хочется, но надо. Ему домой приносят письмо командира полка, в котором полковник С. призывает вливаться в отряд Корнилова: «Мы, обливаясь кровью, понесём счастье во все углы России…»
Получается, что он вынужден вступить в ряды белой армии. Гражданская война всегда напоминает трагикомедию, в которой все её актёры стараются выглядеть яркими, востребованными народом героями. Чем хуже актёр, тем больших успехов он добивается на подмостках революционных сражений.
У нашего офицера есть выход, он может не ходить на войну. В письме полковника ему даётся выбор: «Если у вас есть хоть маленькое сомненье,– тогда не надо…» Но у героя повести нет выбора. Надо воевать за тех или за этих, отсидеться дома невозможно. Если он вздумает соблюдать нейтралитет, то рано или поздно к нему придут или «товарищи» с маузерами, или «господа» с соответствующими вопросами.
Мать: «Мне будет больно… если ты поедешь и разочаруешься… если не найдёшь там того, о чём думаешь…»
А что он сам-то думает, какую правду собирается искать в донских степях?
Офицер: «…я этого боюсь, но гарантия – имя Корнилова и Учредительное собрание».
Мать также благословляет его на защиту Учредительного собрания.
На Рождество, переодевшись солдатами, они с братом уезжают на Дон.
«На душе грустно, но успокоением служит: идём делать большое дело». Тысячи таких же грустных колеблющихся добровольцев пробираются на Дон к Корнилову и другим вождям белого движения. Вокзалы, поезда переполнены солдатами – все едут сражаться, кто с кем – неизвестно.
ЧК работает плохо, документы у пассажиров не проверяются. Белогвардейские офицеры благополучно переезжают на казачью сторону. Настроения казаков, стоящих на границе области, дезертирские: они постепенно расходятся по домам.
Далее Р.Гуль начинает упоминать населённые пункты, где он побывал с боями и без боёв. Скажу сразу – он сам, если судить по тексту, не убил в боях ни одного человека. Рядом с ним служит его брат, но он с ним опять-таки практически не общается, не ведёт никаких разговоров.
Станица Каменская – офицеры в погонах, юнкера. Оживление и приподнятость. «Скоро Новочеркасск. Туда сбежалось всё лучшее, – так в тексте. – Отсюда тронется волна национального возрождения. Во главе национальный герой, казак Лавр Корнилов. Вокруг него объединились все, забыв партийные, классовые счёты».
Насчёт классовых и партийных счётов выводы, пожалуй, поспешные… На то она и революция, чтобы утрясти и сто раз перетрясти эти самые счета…
Корниловский лозунг, за который могут сражаться лишь холодные сердца: «Учредительное собрание – спасение Родины!»
Что ж, господа, посмотрим, как вы будете сражаться за этот пахнувший ладаном образ. У большевиков лозунги крепче: «Мир – народам!», «Земля – крестьянам», «Хлеб – рабочим!»
«Буржуазия – Минины. Офицеры – Пожарские», – тешит себя Гуль и ему подобные, ещё не понимающие, что их ждёт не парад в золотых погонах, а грязь, холод, кровь.
«На Москву!»– витает в воздухе тогдашнего Новочеркасска. «Ведь она – народная армия. Ведь это нация встала. Ведь лозунг её – всё для русского народа».
Живописное описание зимнего Новочеркасска. Но в толпе холёных офицеров и романтиков юнкеров «попадаются и солдаты в шинелях нараспашку без поясов, с озлобленными лицами. Они идут не сторонясь, бросая злобные взгляды на офицерские погоны…» – вот она, сила, которая не позволит офицерам ходить в погонах. Эти злые солдаты – пока ещё не «большевики», но у них свои вековечные счёты к дворянам, «буржуям» и прочим «кровопийцам трудового народа».
Гуль не пытается проанализировать настроения озлобленных масс. Он и ему подобные загипнотизированы образом «Учредительного собрания», наведением порядка в стране, возвращением всего на круги своя.
Уже при записи в Добровольческую армию герой повести сталкивается с интригами, идущими внутри белого движения. Это ещё один источник их поражения.
Книга Р.Гуля ненамеренно развенчивает легенду о «красоте, благородстве и чистых помыслах» белого движения. Мы видим трагедию уходящего класса, одиночек, у которых нет большой объединяющей идеи.
Брезгливость и высокомерие некоторых офицеров по отношению к другим – тоже не плюс для армии.
Гвардии полковник Хованский: «Поступая в нашу армию, вы должны помнить, что это не какая-нибудь рабоче-крестьянская армия, а офицерская».
Новочеркасск переполнен военными, а в Добровольческую армию записываются немногие, «поражает крайняя малочисленность добровольцев», – отмечает Гуль.
Штаб армии переезжает в Ростов – казакам уже нет доверия. В Ростове, во дворце Парамонова паноптикум старой военной элиты России – генералы Марков, Деникин, Романовский, Лукомский, Эльснер, – здесь автор не скупится на конкретные фамилии и портреты.
«Из штатских член 1-й думы Аладьин в форме английского офицера, сотрудник «Русского слова» – маленький горбатый Лембич, матрос Баткин, Борис и Алексей Суворины…»
У всех появляется тревога за «прочность положения». О какой же прочности идёт речь? Судьба офицеров-добровольцев предрешена, и все это чувствуют… Казаки сражаться не хотят, сочувствуют большевикам. Притока людей из России нет. В Ростове объявили мобилизацию офицеров, но большинство от этого уклоняется. В этом уклонении – источник неминуемого поражения. Единственное спасение – не выступать и не воевать. Но пружина, пусть даже и слабенькая, ржавая, натянута до отказа…
Сто человек, в том числе и Р.Гуль, получили командование полковника С.Народ смотрит на добровольцев с нескрываемым озлоблением. Добровольцы стараются держаться вместе. У них примерно 2000 штыков. В то время красные наступают на Ростов и Новочеркасск.
Слово «злоба» в книге преобладает. Полк едет на станцию Горную, в качестве подкрепления. Партизаны сетуют на промедление с подмогой. «Нас всего пятьдесят человек, вторую неделю не спим…»
На станции Сулин офицеров окружают рабочие, смотрят злобно, разговаривают меж собой, на офицеров не обращают внимания. Вслед генералам – замечания, смешки.
Автор покупает в лавочке продукты: «Возьмите, господин, деньги».
Из толпы: «Нынче господ нету».
Среди добровольцев есть садисты. В их числе подпоручик К-ой. Он и подобные ему закалывают мирных жителей штыком, участвуют в массовых расстрелах. В мирное время К-ой был артистом захудалого шантана.
Авантюра полковника С., безумная попытка отбить станцию Сулин кончается неудачей. Добровольцы всю ночь лежат в снегу, ждут сигнала, но разведчиков заметили, обстреляли, наступление сорвалось.
Снова Ростов, затем ст. Хопры. Георгиевский полк. В строю всего 80 человек, зато в 98-м штабе народу полно – сетует Гуль.
Бескомпромиссность и озверелость с обоих сторон. Медсестра-большевичка отказалась перевязывать раненого офицера. Медсестру хотят заколоть, и опять в первых рядах добровольных палачей – подпоручик К-ой.
Казаки, в основном пожилые, боясь приближения большевиков, выступают союзниками белых.
Расстрелы, расстрелы, зачастую самочинные. Закон гражданской войны: «Пленных не брать!». Эти расстрелы также не пошли на пользу и на укрепления авторитета Добровольческой армии. Население озлоблялось, настраивалось против белых.
Корнилов изображён в положительном образе, а как же иначе обрисовывать портреты своих командиров?
И снова авантюра – без разведки нападают на село Салы, отбиты, большие потери белых. Казаки недовольны, митингуют: «Опять «ахвицера» нас предали!..»
Станицы: Армянское, Чалтырь и т.д. Со стороны местных жителей недоверие и злобная подозрительность.
Неразбериха… Поражение… Обречённость…
Дедушка-то был вполне солидарен с коммунистами. В некоторых изданиях писалось – октябрьский переворот, в большинстве – Октябрьская революция.
Любит русский человек демонстрировать фронду, когда это ничем не грозит.