Премии, цензура и поиск героя: диалог о современной литературе с Алексеем Колесниковым

№ 2025 / 24, 20.06.2025, автор: Алексей КОЛЕСНИКОВ (г. Белгород)

Участники разговора:

 

Денис Балин – поэт и публицист. Живёт в посёлке Мга Ленинградской области (телеграм-канал: https://t.me/denis_balin).

 

Алексей Колесников – писатель. Живёт в Белгороде (телеграм-канал: https://t.me/karamazovvvvv)

---

 

ДБ: Не будем кокетничать и скрывать от читателя, что мы с тобой дружим, поэтому я буду обращаться к тебе на «ты», а само интервью пройдёт в формате нашего диалога. Во-первых, поздравляю тебя с получением премии «Гипертекст». Расскажи, за какую книгу тебе вручили награду, когда она была написана и что эта книга значит для тебя?

 

АК: Скрывать не будем. Нашей дружбе в этом году исполнилось три года. Как раз в июне 2022 года мы оба получили премию «Лицей». Тогда-то я, окрылённый успехом, занялся сборкой второго сборника рассказов, получившего в дальнейшем название: «Экспроприация» который, в отличии от первого – электронного, вышел в твёрдой обложке в издательстве «Литературная матрица». За неё-то я и получил премию «Гипертекст». (Кстати, в «молодой группе» финала премии моя проза была представлена эксклюзивно. Остальные номинанты – поэты). Рассказы посвящены иногда забавной, иногда жуткой, иногда волшебной жизни в провинции. Для своих героев я придумал термин: «непопулярные люди». Если первый сборник «Ирокез» – это скорее прощание с юностью, то «Экспроприация» – расставание с первой молодостью. Критики меня вписали в «поколение тридцатилетних», но смею напомнить, что я только-только преодолел этот порог и являюсь одним из самых молодых в нашей ватаге. В «Экспроприацию» вошли как рассказы написанные у самого порога тридцатилетия, так и совсем давние, чуть ли ни студенческие тексты. Я очень дорожу этой книгой. Считаю её своим полноценным дебютом, хотя и не списываю со счетов дерзкую и злую книгу «Ирокез».

 

 

ДБ: К премии «Лицей» мы ещё вернёмся. Давай прежде немного поговорим о современном литературном процессе. Я тоже был финалистом премии «Гипертекст», но со сборником публицистики и эссе, в общей прозаической номинации с романами и рассказами. Думаю, это не случайно. Нас с тобой можно было бы назвать авторами «премиальной литературы», хотя этот термин чаще применяется к прозе, чем к поэзии. Существует ли на твой взгляд так называемая «премиальная литература»? Как ты относишься к современному литературному процессу в России?

 

АК: Литературные премии для «продвинутого» читателя, по-прежнему, являются значимым ориентиром, как в России, так и за рубежом. Важны даже не столько имена финалистов, сколько мнения экспертов, критиков и рядовых читателей. Наиважнейшее и наиполезнейшее явление – литературная дискуссия – возникает, увы, только благодаря литературным премиям. (Ругань в комментариях социальных сетей – не дискуссия). Здоровой, свободной не «беспартийной», но «многопартийной» институции, содержащей в себе потенциал для обмена мнениями о литературе, неких офлайн или онлайн форумов нет. Жаркая и оголтелая полемика возникает в период «Лицея». Молодые более уязвимы и пнуть их проще. «Молниями телеграмм» следуют напряжённые и растерянные тексты о конкурсантах «Большой книги» и «Ясной поляны». Там «генералы» и «солдаты» хотя бы до заветного дня оглашения шорт-листов могут потрястись в одном окопе, рассматривая друг друга с опаской и подлинным интересом. Все ругают всех. Все хвалят всех. …А потом опять тишина. На год почти.

Наконец, конкретно отвечая на твои вопросы, скажу, что премиальная литература – это такая литература, которую не посмели игнорировать. И это хорошо. Быть участником премиальных списков – удача. Не гарантия, не панацея и, конечно, не самоцель. Я не верю в «сарафанное» распространение текстов. Литературные агенты и продюсеры успешно «продают» только давно и навсегда состоявшихся авторов. Выпущенная в свободное плаванье книга, даже с самой крутой обложкой, не привлечёт читателя. Остаются только премии и возникающие вокруг них скандалы и скандальчики. А если авторы из списков кого-то не устраивают, то, как говорил учредитель щедрой, но предвзятой премии: «Других писателей у меня для вас нет!». Надо быть «премиальными» – будем. Что касается литературного процесса – это очень обширный вопрос. Могу сказать только, что это среда, в масштабах страны, крайне непопулярна. Особенно в провинции. «Мы» должны вернуть себе разбазаренный «отцами» народный авторитет.

 

ДБ: Писателям-прозаикам, кстати, грех жаловаться: какой-никакой книжный рынок всё же существует. А вот с поэзией дела обстоят гораздо хуже. Она, казалось бы, всем нужна, но в то же время никому не интересна. У меня готова четвёртая книга стихов, но я совершенно не представляю, какое издательство могло бы взяться за её публикацию. Все предыдущие книги вышли благодаря чьей-то инициативе, а сейчас, когда впервые инициатива исходит от меня, я испытываю растерянность. Рынка поэтической литературы практически нет.

Что касается прозы, то молодым авторам предоставляется гораздо больше возможностей для самореализации. Кстати, главный критик «Лицея» Антон Осанов отметил, что в последние два года в прозаической номинации Пушкинской премии всё чаще появляются авторы, которые либо уже опубликованы в крупных издательствах («Альпина. Проза», РЕШ и так далее), либо у них готовятся к выходу новые книги в этих издательствах. Это означает, что вместо открытия новых имён в премиальном списке оказываются авторы, которые так или иначе уже вышли или выходят на книжный рынок. Дескать, всё превращается в борьбу нескольких издательств, а не открытия «рукописей». Я думаю, что дело не совсем в организаторах премии и жюри, просто есть некоторая тенденция активного включения в литературный процесс именно авторов до 35 лет. Их поиска и дальнейшего продюсирования (если можно так сказать). Это не просто маркетинг, а часть востребованного рынка (иначе кто бы их всех издавал).

Напомни, твоя книга «Ирокез», по-моему, уже официально вышла, когда ты её номинировал на премию «Лицей»? Для меня (и многих моих ровесников) эта премия всегда имела важное значение, тем более если считать её полноправной наследницей премии «Дебют». Какую роль в твоей писательской жизни сыграла она? Это главная премия для молодых авторов?

 

АК: Как быть поэтам – не представляю. Для России потерять поэзию, маргинализировать её – это, как отказаться от истории, т.е. нечто немыслимое. Кто-то скажет: публикуйтесь в сети, но ты лучше меня знаешь, какой в этом прок.

Да, прозаики помолодели, и мне это очень нравится. Вмести с ними помолодеют, наконец и их персонажи. В период освоения мною отечественной литературы я жадно искал героя, похожего на меня, но не находил. Большинство тех, о ком я читал, были жителями крупных городов, мужчины около сорока лет, частенько из другой эпохи. Соглашусь, что рынок заинтересовался молодостью. Он проворен и ненасытен. Это единственное, что меня в нём привлекает.

 

 

«Ирокез» вышел в конце 2021 года, а номинирован спустя несколько месяцев. К тому времени о сборнике никто ничего не знал, да и сейчас он в тени моих печатных книг. «Лицей», безусловно, главная премия для молодых авторов. И приятно, что поэтов она не сбрасывает со счетов. Меня «Лицей» невероятно вдохновил. Неизвестному автору каждый день приходится доказывать самому себе, что его труд чего-то стоит. Деньги тоже имеют серьёзное значение. Богатых людей среди писателей крайне мало, а среди начинающих, так и вовсе нет. Я вот благодаря «Лицею», поднакопив и взяв взаймы, купил машину. Без неё я попросту не смог бы каждый день ездить на работу и навещать родителей.

Не знаю, нужна ли «Лицею» реформа. Например, оценивать рукописи и изданные тексты отдельно. Рукопись всегда будет проигрывать на фоне книги, прошедшей редактуру. Скажу так: если увеличится денежный фонд и количество номинантов, то я обеими руками «за». А если меньше денег и в одни руки, то уж пусть остаётся всё, как есть. Что ты думаешь об этом? Как тебе реформа «Большой книги»? Как по мне –сосредоточение большой суммы в одних руках – скорее зло. Кстати, я ведь ещё лауреат премии «Радуга». Там возрастной ценз также до 35 лет. Участвует крошечный рассказ. Довольно изящные требования. «Лицей» – это бой из шести раундов, а «Радуга» – из одного.

 

ДБ: В этой реформе (где один-единственный лауреат) меня беспокоит отсутствие альтернативы. Когда книга, получившая «главный приз», по каким-либо причинам не находит отклика, наличие нескольких сильных произведений, претендующих на первое место, значительно обогащает литературное пространство. Поэтому не сказал бы, что эта реформа имеет положительное значение.

Мне кажется, что такие крупные премии должны быть не просто о конкуренции между издательствами, но и о поиске героя современной литературы, её языка и формы. Мне бы хотелось, чтобы авторы подобных литературных институтов как-то меняли литературный ландшафт, ярко заявляли о нашей современности, были голосом, а не просто стилистическим узором.

Говоря же о поиске героя, хочу обратить внимание на твой новый сборник рассказов «Укрытие» (издательство «Городец»). Интересно узнать, кто является главным героем книги? Когда я читал, у меня возникло ощущение, что «укрытие» – это не просто деталь художественного текста, а главный лейтмотив на метафорическом уровне. Например, Сергей из рассказа «Любовь к электричеству» – физически мощный, его любят женщины и уважают коллеги, но за этой бронёй, за «укрытием» из мышц скрывается одиночество и, в какой-то степени, пустота. Григорий из рассказа, открывающего сборник, прячется с девушкой в «укрытии» комнаты, но между ними тоже существует пустота и пропасть. А отношения Ивана из рассказа «Гражданская» с женой – это его последняя надежда и «укрытие» от окружающего пространства «антиутопии», но и они оказываются пустыми.

Расскажи, пожалуйста, о процессе работы над книгой. Что ты хотел донести до читателя? На какие аспекты произведения стоит обратить особое внимание? Кто является её героем или героями?

 

 

АК: Отличная мысль про безальтернативность единственного места. Иногда второе и третьи места любопытнее первого. И они больше говорят о премии.

Всё, опасное и трагическое, что происходило и происходит в моём городе, а также в соседних городах или местах, находящихся далеко от нас, во всей своей событийной плотности и новизне, с её при этом – новизны – банальностью, невероятно впечатлило меня. Писатель только этим и живёт. Сначала появился один рассказ, потом другой, а потом уже стали вырисовываться контуры сборника. Если говорить о героях, то в данном случае – это «люди толпы» в самом хорошем смысле. Все они по-своему одиноки и очень напуганы. При этом одиночество и страх – они тщательно скрывают. (Как-то во время тревоги через плотно заставленную машинами трассу я брёл к уже переполненному людьми укрытию. И заметил, что женщины бегут, а мужчины (и я!) несколько вальяжно и нехотя направляются к бетонке. Стыдно бояться и, что ужаснее – спасаться).

Ещё мне показалось, что я не имею права игнорировать тему. Не то, чтобы: «кто, если не я?», но как-то стыдно и смешно было бы писать (не хочу никого обидеть) о, например, покорении Эвереста.

Далее я могу сказать лишь что-то совсем банальное. Например, что экзистенциальная ситуация требует экзистенциальных текстов и героев, находящихся в тупике. Что странное существительное «нелюбовь», выбранное одним режиссёром для названия своего фильма, «оказалось правдой и в кость оделось»; что вместо сборника можно было попросту проорать под Летова: «слово «ЛЮДИ» пишется с большой буквы», но фантазию не остановить и т.д. и т.п.

Хочу заметить, что хороша моя книга или плоха, но она такая одна. Есть книги про жителей Донецка и Луганска, но я бы не рискнул сравнивать своих персонажей с их судьбами. Сейчас появляются самые настоящие военные книги. Для меня это поле непозволительно, я ничего об этом не знаю. А вот «писатель и его сновидение под опасным небом», почти сказки – тут я застолбил место. Эта фигура, пожалуй, и является главным героем книги. Незримым правда.

А внимание можно обратить на то, что я не пересказываю новости, как это будут делать мои последователи года через три, а пользуюсь материалом, полученным непосредственно. Хотя и творчески преобразованным, не скатываясь в патетику, резонёрство и идеологизированность. По крайней мере такую задачу я ставил перед собой.

 

ДБ: А герой твоего дебютного романа «Закрепщик» (издательство «Литературная матрица») из того же «теста»? Это продолжение «Укрытия», только на более обширном пространстве романной прозы или он какой-то иной? Это два разных высказывания или нет? Расскажи о работе над романом.

 

 

АК: В «Закрепщике» события развиваются на том же самом фоне, но он нужен скорее для решения определённой художественной задачи и не является целью. Хотя, книги похожи. Не удивительно – ведь они писались почти одновременно. Герой «Закрепщика» – немного бунтарь, немного романтик (если эти слова не являются синонимами), немного сноб, частенько пошляк. Он целеустремлённый и пронырливый. В этом смысле, высказывания отличаются. Он не «из толпы». Ему подавай особое место, такое, где можно удобно усесться и задрать нос. (Не зря он немного поэт. Была идея сделать ему «двойника», у которого бы всё получалось. Победителя «Лицея», например). Проблема моего героя в том, что нормальные способы реализации ему недоступны. Везде провал: семья, работа, любовь, дружба, творчество. Он успешно ворует ювелирные украшения – мечта всякого кладоискателя из приключенческих историй, – но вот что с ними делать-то? Они никому не нужны. Исчерпав попытки устроиться, он бежит от Истории, как таковой, что на деле обозначает гибель. Давно хотелось написать роман об отчуждении. Я даже просматривал работы по психологии и социологии на эту тему. Считаю, что это одна из главных проблем современности. У нас сейчас ещё ИИ творчество отожмёт – и всё. (Шучу, не верю в могущество ИИ). Абсолютно все герои романа не чувствуют почву под ногами, не знают, зачем живут и ради чего умирают. А тут ещё и через день «небо, в дымах забывшее, что голубо» – предельное проявление никчёмности человеческих усилий при сопротивлении энтропии. (Когда писал не думал, а сейчас всплыла в памяти ещё одна строчка Летова: «Всё оно чужое, только имя твоё». У моего героя даже имени нет).

Работа над романом длилась где-то полтора года. Рассказывая о книге, я всегда благодарю Павла Васильевича Крусанова за совет относительно окончания истории. Первоначальный финал был любопытным, но драматургически совершенно неказистым. Мне и самому он не очень нравился. А Павел Васильевич посоветовал подумать ещё, не предлагая никаких ходов. Начались бессонные ночи. Придумалось. В итоге, считаю, что финальная редакция намного лучше первой. Если интересует техническая часть, то я составлял неподробный план, прописывал основные черты героев, советовался с ребятами, занятыми на производстве ювелирных украшений. Чистейших прототипов нет, но подсмотренных чёрточек-махочек полно. Надеюсь, никто не примет на свой счёт. Меня, в основном окружают хорошие, добрые люди.

 

ДБ: Как литературная критика восприняла твои произведения? Были ли отзывы, которые заставили тебя переосмыслить какие-то моменты книг?

 

АК: Отзывы были разные. Доброжелательных, пока, больше. Не могу сказать, что сильно ориентируюсь на критику, но стараюсь трезво воспринимать замечания. На самом деле хвалить сложнее, чем ругать. Готов на спор написать статью о ничтожности любого произведения Толстого. (Вопрос, на сколько эта статья будет адекватна реальному тексту). Приведу аналогию с писательской задачей по созданию портрета красивой девушки. Достаточно сложно описать её так, чтобы не скатиться в банальное: «горящие глаза и лёгкая поступь». И напротив: чтобы обделить несчастную героиню шармом достаточно двух-трёх слов. Возвращаясь к отзывам, могу сказать, что полезного в них достаточно, но не столько, сколько нужно для того, чтобы полностью изменить манеру письма или отношение к собственным текстам. Процесс вынашивания и родов известен только мне. Это моя кровь на их макушках.

Есть вопросы как к критику и публицисту. Что ты думаешь насчёт того, что ругать проще, чем хвалить? Действительно ли это так? Ты, насколько я могу судить, в своих статьях прежде всего стремишься разгадать код текста. И ещё: что такого нужно сообщить потенциальному читателю, чтобы он прочитал книгу? (Это вопрос о способах поддержки понравившихся книг).

 

ДБ: В двадцать первом веке литературная критика в России переживает своего рода экзистенциальный кризис, напоминающий состояние человека, который внезапно обнаруживает, что его любимая книга оказалась всего лишь пустой обложкой, внутри которой – ничего, кроме белого шума и эха собственных разочарованных мыслей. Критика, некогда гордый страж литературных ценностей и вкусов, теперь кажется потерянной в лабиринте собственной значимости, пытаясь найти смысл в мире, где каждый может стать критиком, просто нажав кнопку «опубликовать» в социальных сетях.

Парадокс современной ситуации заключается в том, что в эпоху, когда информация доступна как никогда прежде, качественная литературная критика становится всё более редким и ценным ресурсом. Она размыта. Мы живём во времени, когда любой человек с доступом к интернету может объявить себя критиком, но при этом истинная глубина анализа и способность к вдумчивому осмыслению текста становятся всё более редкими качествами. Подобно тому, как в океане можно утонуть, так и в море слов и мнений можно потерять способность различать настоящее от поверхностного, глубокое от банального.

Что касается утверждения о том, что ругать проще, чем хвалить. Действительно, настоящая сложность заключается не в том, чтобы найти недостатки, а в том, чтобы увидеть и объяснить достоинства произведения. Хвалить сложнее именно потому, что это требует глубокого понимания текста, способности увидеть его целостность, уловить те тонкие нити, которые соединяют все элементы в единое целое.

Если прямо отвечать на вопрос о том, что нужно сообщить читателю, то задача критика не просто информировать о существовании книги, а зажечь в людях желание читать, думать, чувствовать, размышлять. Важно передать настроение, атмосферу, те эмоции и мысли, которые вызывает текст. Нужно создать такую картину, чтобы читатель почувствовал, что именно эта книга может стать для него чем-то особенным или (наоборот) развенчать маркетинговый миф издательства, рекламирующего своего автора.

Другое дело, что современная критика сама нуждается в привлечении внимания к себе со стороны читателя. Её кризис не только в том, что мало современных критиков, а в отсутствии массового потребителя этой самой критики (тут одно связано с другим). Это не столько проблема самой критики, сколько отражение более глубоких социальных процессов. В мире, где внимание становится всё более дефицитным ресурсом, где скорость важнее глубины, где количество просмотров определяет ценность контента, литературная критика пытается найти своё место, не теряя при этом своей сути.

Есть ещё один важный фактор: монополия. Когда у нас ограниченный набор независимых книжных издательств, то и самому книжному рынку литературный критик (который бы выступал в роли регулятора читательского внимания) не нужен. Зачем одному-двум крупным холдингам какие-то книжные рецензии, если проще купить рекламу в социальных сетях? Отсюда простая логика: если человек не получает за работу деньги, то на голом энтузиазме долго работать он не сможет. Я не призываю тут к покупке книжными холдингами критических статей, просто в самом литературно-критическом направлении слишком ограниченная финансовая составляющая. Это всё тоже влияет на жизнь и работу критического цеха.

Кстати, к разговору о цехе. Хочу немного сменить вектор, а то разговор вроде с тобой, а я уже начал писать статью о бедах отечественной литературной критики. Ты живёшь в Белгороде, где происходит своя литературная жизнь, есть своё литературное сообщество. Ты как-то погружен в литературную жизнь своего региона? Понятно, что в 2025 году, на фоне всех происходящих событий, есть множество факторов, которые надо учитывать, но всё-таки, интересна ли тебе вообще литературная жизнь региона? Что-то можешь о ней рассказать?

 

АК: Парадоксальным образом, скорее ты больше погружён в литературную жизнь моего региона, учитывая твоё недавнее участие в судейском составе фестиваля «Сплав». Я ни в каком литературном сообществе не состою и не состоял. До недавних пор ни с кем не был знаком. Через социальные сети я слежу за бодрым сообществом местных молодых поэтов. На ФилатовФесте этого года некоторые из них произвели впечатление на публику и именитых поэтов. Например, Игорь Караулов делился их стихами в своём канале. Я очень рад, что знаком и дружу с поэтом Максимом Бессоновым. Он тоже был в финале «Гипертекста», но, к сожалению, удача в этот раз прошла стороной. Было бы здорово поехать вместе. Он же представил меня поэту и писателю Станиславу Александровича Минакову во время презентации своей книги. Со Станиславом Александровичем мы оба были в списках на премию им. Гранина. На этом, собственно, моя вовлечённость в литературные сообщества региона и заканчивается. Мой ближайший круг общения никак не связан с литературой. Это полезно для сочинительства, но иногда тянет поговорить о книгах. Тут меня выручаешь обычно ты, знакомя с поэтами и писателями в те редкие дни, когда мне удаётся выбраться в Санкт-Петербург.

 

ДБ: Тогда поговорим о более масштабных тенденциях. У меня сложилось впечатление, что у нас сегодня появилась особая изощрённая цензура в литературе. Её нет как целостного явления, но за счёт существования всякого рода ограничений появляется некий такой аналог в виде саморегулятора, где есть определённые нормативные правовые документы, которые издатели вынуждены соблюдать, фильтруя выпуск своей продукции. То есть цензура стала частью самоцензуры: автора и издателя. Такой своеобразный кентавр. Вопрос к тебе как к юристу и писателю: что ты думаешь о цензуре в России и сталкивался ли ты с ней?

 

АК: Государство пока меня ни коим образом не цензурировало. Издательства не добавляли и не урезали, однако, просили подумать об отдельных формулировках, которые косвенным образом могут привести к ответственности. Я их прекрасно понимаю. Вместо исправлений, потому что они разрушали главу, я полностью её изъял и сделал сноску, что данное решение принято мною самостоятельно. Так в моей книге появился пустой лист. Жаль. Глава была хорошая и она важна для книги. При этом ничего ни противозаконного, ни аморального, ни даже антиэстетического в ней не было. Это я ручаюсь. Обращаясь ко мне, как к юристу, мой друг-музыкант, спросил: что, в итоге можно, а чего нельзя? Я честно признался, что понятия не имею. Судебная практика не поддаётся обобщению. Как наблюдатель считаю, что ни одно слово или предложение не могут принести большего вреда, чем действие или преступное бездействие. Как писатель – скорблю. Слова – это мой материал. Отобрав у строителя кирпич, не ждите, что он станет возводить картонные стены. Таксовать поедет по городу, лишённому сооружений. Как юрист могу сказать, что абсолютно любую книгу можно обвинить в чём угодно, но зачем? У художника должна быть презумпция невиновности. Он управляет вымышленными мирами, а не реальными. Если в эти миры он и приносит зло, то расплачивается самостоятельно.

 

ДБ: Вот ещё одна интересная тенденция, которая, как мне кажется, заслуживает внимания: создание единого Союза писателей с Владимиром Мединским на посту председателя. В начале 2025 года была ликвидирована Ассоциация союзов писателей и издателей России. Она, несмотря на свою краткосрочную жизнь в три года, успела насытить литературное пространство разнообразными проектами. И, честно говоря, мне кажется, что ей не дали шанса полностью реализоваться.

Я видел в ней много положительного: это была организация, объединяющая основные союзы писателей, но при этом она оставалась самостоятельным участником литературного процесса. То есть объединение при сохранении многообразия – это было бы хорошим вариантом. Но сейчас ситуация изменилась: многообразие в рамках одной организации. Не знаю, посмотрим, что будет при такой системе. Надо пробовать новое (или забытое старое, если оно идёт на пользу).

Позволь рассказать о своём недавнем опыте взаимодействия с одним из местных отделений СПР. Когда я делился этой историей с коллегами из других отделений Союза писателей России, они были в полном недоумении. Так вот, я подал документы на вступление в Ленинградское областное отделение и столкнулся с жёстким противостоянием со стороны некоторых участников этой организации (конкретно трёх человек, всего в отделении более двадцати).

Некоторых из них мы когда-то исключили из жюри нашего международного фестиваля, их присутствие в проекте было неуместно, поскольку творчество его участников достигло уже достаточно высокого уровня, гораздо выше уровня тех самых членов жюри. Это был нонсенс. Чьи-то стихи я критиковал во время секции поэзии отделения, причём именно в технической части, они были сделаны на любительском уровне. И вот, похоже, эти товарищи затаили обиду и решили всеми возможными способами противостоять мне.

Во время моего приёма на встрече отделения они не давали мне сказать ни слова, хамили окружающим, кричали (они утверждают, что сделали аудиозапись всего этого цирка, надеюсь, что они её разошлют всем, а не обработанную ими распечатку), а после всего, через несколько недель, требовали, чтобы я перед ними ещё извинялся (интересно, что они ещё берут право голоса у другого члена союза, который не может присутствовать на собрании, и голосуют за него – такое себе правило). Мне пришлось ответить на все претензии письменно и разослать другим участникам той встречи. Против моего вступления в итоге проголосовало всего три человека (тех самых). Конечно, в пересказе это может показаться не таким уж ужасным, как было на самом деле, но такие «писатели» явно наносят серьёзный урон репутации самого союза. Они мелочные, завистливые и недалёкие. К счастью, таких меньшинство, они просто кричат громко, не понимая, что позорят больше себя. Я знаю много прекрасных писателей из числа Союза писателей России и с целым рядом из них нахожусь в отличных отношениях. Жаль, что отдельные личности создают негативную атмосферу. Вместо того чтобы работать на общее благо, развивать отечественную литературу, они занимаются склоками и скандалами. Уверен, что в центральной приёмной комиссии работают толковые люди и будут оценивать не по личной неприязни.

Как ты относишься к Союзам писателей? Хотел бы быть частью подобной организации?

 

АК: История даже в письменно изложении ужасающая! Ты, всё-таки уже матёрый, а что будет с автором, делающим первые шаги?

Сама идея любого союза основывается на общности интересов, равноправия и единстве целей его участников. Может ли в громадной организации быть подобное единство? В Советском Союзе СП был «министерством литературы» и выполнял, в том числе, контролирующие и регулятивные функции, хотя задумывался, как институция защиты прав и интересов писателей. Как оценить его деятельность? Условному Евтушенко «помог», а условному Довлатову нет. В нынешнем союзе, действительно, состоит множество достойных людей. И в самом деле там полно приживал, которым, чтобы считать себя писателями нужна справка. Обновлённый СПР может пойти по любому из возможных путей: может изобрести способы поддержки и поощрения авторов, создать невиданные прежде формы работы с молодыми, организовать свободное пространство для счастливого творчества, а может бить своих и чужих молотком по пальцам. Будем наблюдать и оценим по делам. Я пока не заинтересован во вступлении в какой-либо из союзов.

У больших организаций всегда проблемы с пиаром. Что, по-твоему, нужно сделать Союзу писателей России, чтобы туда выстроилась очередь не из седовласых мудрецов, а из авторов, подающихся ежегодно на «Лицей»? (Ответ: «средняя московская зарплата каждому» – не принимается).

 

ДБ: Я много критиковал Союз писателей России. Но именно из-за этого мне хочется взглянуть на всё изнутри. Я вступаю в СПР, чтобы включиться в процесс преобразования организации. Предлагаю свой опыт, навыки и возможности. Мне было бы очень интересно посотрудничать с авторами своего региона, наладить работу с начинающими и, наконец, привлечь областных писателей, поскольку значительное число членов отделения живёт в Петербурге, что выглядит странно.

Отвечая прямо на твой вопрос: моё поколение, уже ближе к среднему возрасту, должно приходить в СПР, чтобы привлекать более молодых авторов, потому что именно мы их лучше понимаем, мы ближе к ним. При этом стоит отметить, что молодёжь приходит в союз, пусть не так активно, но медленное обновление всё же происходит. Думаю, что со временем эта тенденция изменится в положительную сторону. Посмотрим, что будет дальше.

В завершение нашего разговора хотелось бы вернуться к художественным текстам. Я знаю, что ты много читаешь, расскажи о книгах, ставших твоими открытиями в 2025 году.

 

АК: Спасибо, что ограничил меня 2025 годом. Назову книги, которые вспоминаются без усилия. Будем считать, что они-то и произвели наибольшее впечатление за первые два квартала текущего года, как говорят у меня на работе. И назову, пожалуй, только ныне здравствующих авторов, не упоминая «классику».

Сделал пару шагов в мир писателя и режиссёра Романа Михайлова. Прочёл его волшебный сборник рассказов «Ягоды», а также роман «Дождись лета и посмотри, что будет». Отлично провёл время в поезде с романом «Голод» Светланы Павловой – финалисткой нынешнего «Лицея». Выше я упоминал поэта Максима Бессонова – прочёл его сборник стихов «Стало быть» и даже присутствовал на презентации. Возвращаясь из командировки, слушал Евгения Гришковца «Порядок слов». Также, в аудио насладился книгой Сергея Носова «Одиссея Древнегреческий эпос в пересказе». Наверстал упущенное, проглотив подряд две книги Павла Крусанова «Мёртвый язык» и «Хождение по буквам». Последняя книга – это набор блистательных эссе о литературе. Также меня порадовала книга об Альбере Камю Роберта Зарецкого. «Москву майскую» Э. Лимонова, тоже, конечно, прочитал. (По понятным причинам Лимонов в данном списке находится эксклюзивно). Сейчас заканчиваю замечательный «Дирижабль» Кирилла Рябова и вновь принимаюсь осваивать свой бесконечный список непрочитанных книг. Наверняка что-то забыл, но и поделом мне.

А я тебя, тогда, попрошу рассказать, что у тебя в списке к скорейшему прочтению. Наша любимая рублика: «не читал, но рекомендую».

 

ДБ: Так сложилось, что в июне вышли книги двух важных для меня писателей: «Тума» Захара Прилепина и перевод незаконченного романа Дэвида Фостера Уоллеса «Бледный король». Сейчас я погружен в чтение Уоллеса (он определил своего «короля» как роман о невероятной скуке – и, честно говоря, не могу оторваться). Совсем недавно перевели Марио Варгаса Льосу, и я планирую прочитать его этим летом. Это ближайшие планы. Кроме того, после твоих и Максима Бессонова рекомендаций я хочу обратить внимание на некоторые произведения Павла Крусанова и ряд других авторов (о них ты мне ещё напомнишь в личной переписке). Пока что мои планы выглядят примерно так. Не хочу полностью раскрывать свои списки, поскольку они постоянно корректируются и меняются.

Хочу завершить наш разговор цитатой из интервью Дэвида Фостера Уоллеса: «…если современность – безнадежно дерьмовая, безвкусная, материалистическая, эмоционально отсталая, садомазохистская и тупая, тогда я (или любой другой писатель) могу безнаказанно лепить истории из персонажей тупых, бессодержательных, эмоционально отсталых…». Согласен?

 

АК: Соглашусь с тем, что автор может создавать любых персонажей. Не должно быть никакого «заказчика» у писателя, кроме его трепещущей от боли или радости души. А вот, если бы Фостер Уоллес сказал, что непременно нужно соотносить бессодержательность и уродство эпохи со своими героями, то я бы поспорил. У меня есть творческая мечта: хочу написать повесть об абсолютно, до идиотизма счастливых людях. Нечто «шпаликовское». (Попробовал – пока опять Л. Андреев). В интервью Алексея Цветкова – писателя и специалиста по всему марксистскому – я недавно прочёл: «Я всё время учу себя говорить «да» тому, что я вижу и слышу». Далее, он продолжает, объясняя: «Просто главный вопрос, на мой взгляд, звучит так: «почему есть именно это, а не другое?». А раньше я слишком часто спрашивал себя: «когда же все изменится и станет лучше?». Комментируя таким образом, несомненно, крутое высказывание Уоллеса, я хочу сказать, что ему возможно помогла бы подобная оптика отказаться от того трагического финала, который он избрал.