БЕЗ АРДОВА МНОГОЕ В АХМАТОВОЙ НЕ ПОНЯТЬ
№ 2018 / 15, 20.04.2018, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Виктор Ардов сотрудничал с газетой «Литературная Россия» со дня основания. Но в историю он вошёл не этим, а дружбой с Анной Ахматовой.
Виктор Ефимович Ардов родился 8 (по новому стилю 21) октября 1900 года в Воронеже. Настоящая его фамилия Зигберман. Дед писателя по материнской линии – Вольпян – владел в Воронеже аптекарским магазином. А отец – Ефим Маркович Зигберман – окончил Харьковский технологический институт и долго служил на железной дороге инженером, но в гражданскую войну ему страшно не повезло: его расстреляли по прямому указанию Троцкого.
Виктор в детстве был очень болезненным ребёнком. У него оказался врождённый порок сердца.
«Родители мальчика очень берегли, – рассказывал о нём его сын Михаил, – и держали в строгости, а дедушка с бабушкой, наоборот, баловали. Ардов вспоминал такой эпизод. В возрасте семи лет он пришёл в гости к деду и там его угостили арбузом. Он ел, ел, ел, и никто его не останавливал. В результате он съел столько, что, когда шёл домой, мелкие кусочки арбуза выходили у него через нос… В те годы болезнь сердца угрожала самой жизни моего отца. Это подтверждается таким семейным преданием: однажды моя бабушка встретила врача, который когда-то лечил её детей (у отца был младший брат Марк). Так вот, этот доктор расспрашивал её о младшем сыне.
– Почему вы спрашиваете о Марке? – сказала она. – Ведь вы гораздо больше занимались здоровьем Виктора…
– Как, – удивился врач, – а разве ваш Виктор жив?» (М.Ардов. Всё к лучшему. М., 2008).
Когда началась война с германцами, всё семейство деда Виктора – Вольпяна перебралось из Воронежа в Москву, и уже осенью мальчика определили в московскую первую мужскую гимназию. Тогда в России каких только партий не было. Но Ардову ближе всего оказались кадеты.
Уже осенью 1946 года писатель, вспоминая своё детство и юность, писал в своей автобиографии:
«Учился я с 1911 г. в Воронежской 1-й гимназии, а в 1914 г. семья наша переехала в Москву. Я перевёлся в Московскую 1-ю гимназию. Окончил я её осенью 1918 г. уже при советской власти, но ещё по старым программам: я сдал экстерном за 8-й класс. Поступил тут же в Московский университет на юридический факультет, но время было такое, что учиться не пришлось. Я поступил на службу, служил в разных учреждениях на мелко-ответственных должностях. В Красную армию меня не брали, так как я страдаю врождённым пороком сердца».
В 1919 году Ардов устроился на работу в канцелярию Московского потребительского общества. Спустя два года он перешёл в Московский губернский продовольственный комитет. Тогда же его увлёк театр.
«К 21-му году, – рассказывал Ардов в своей автобиографии, – я связался с театральной студией, которая называлась «Мастерская Фореггера». Из студии скоро ушёл, а в декабре 1921 года напечатал в театральном журнале своё первое сочинение».
В мае 1922 года Ардов устроился администратором в Государственные высшие режиссёрские мастерские Всеволода Мейерхольда. Тогда же у него появилось горячее желание получить высшее образование. Но тут возникла одна загвоздка: советские институты набирали в основном пролетариев, а Ардов происходил из мещан. Помогла парню одна из его тёток, чей муж – В.П. Волгин слыл непревзойдённым марксистским историком. Так он стал студентом экономического факультета института народного хозяйства, получившего имя Плеханова.
Одно время Ардов входил в труппу кабаре «Нерыдай».
«Подлинной грозой нерыдайских конферансье был В.Ардов, постоянный посетитель литературно-артистического стола, – вспоминал один из современников артиста. – Его каверзные реплики настолько донимали нас, что в конце концов мы вынуждены были капитулировать» («Советская эстрада. 1917–1929»).
В 1925 году Ардов окончил экономический факультет института им. Г.В. Плеханова. Но ещё студентом ему было интересно заниматься театром и юмором. Мало кто знает, что Ардов в 1924 году участвовал в организации Московского театра сатиры. Больше того, уже в конце 1925 года он предложил этому театру свою первую пьесу, написанную в соавторстве с Львом Никулиным.
Впоследствии Ардов вместе со своим старшим товарищем Львом Никулиным сочинил ещё несколько комедий. Но истинным его призванием стала юмористика. Михаил Вольпин считал, что в тридцатые годы Ардов написал два десятка превосходнейших новелл.
Пора рассказать хотя бы вкратце о личной жизни писателя. Ардов был женат два раза.
«Первой его женою, – рассказывал сын писателя – Михаил, – была умная и обаятельная женщина – Ирина Константиновна Иванова. (Один старый москвич рассказывал у нас на Ордынке, что во времена предреволюционные Ира Иванова считалась одной из самых красивых гимназисток во всей Москве.) В двадцатые годы за ней некоторое время ухаживал Осип Максимович Брик. Ардов передавал такой эпизод: они были в какой-то многолюдной компании, где присутствовали и Брик и Маяковский. Осип Максимович разговаривал с Ириной Константиновной, и тут к ним подошёл Маяковский. Он сказал:
– Ося, я звонил домой. От Лилечки уже ушли. Она говорит, что ей страшно находиться в квартире одной. Кому-нибудь из нас надо ехать…
– Вот ты и поезжай, Володенька, – сказал Брик не без некоторого злорадства».
Добавлю, что Иванова была превосходной машинисткой. Второй женой Ардова стала актриса Московского художественного театра Нина Антоновна Ольшевская. От первого брака у неё в 1928 году родился сын Алексей Баталов.
«В первое время после женитьбы, – писал Михаил Ардов, – мои родители ютились в крошечной комнате в коммунальной квартире на улице под названием Садовники. Но в 1934 году Ардову удалось приобрести квартиру в писательском кооперативном доме (Нащокинский переулок, N 5). За новое жилище надобно было внести большую сумму, и деньги эти достались родителям самым неожиданным образом. В те годы среди писательской и актёрской братии были весьма распространены карточные игры, и ставки бывали довольно высокие. Так вот, незадолго до того, как надо было вносить пай за квартиру в Нащокинском, моя мать играла в карты, если не ошибаюсь, в покер. Ей очень везло, а тем партнёром, который всё время проигрывал, был не кто иной, как сам Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Так что та квартира была куплена, так сказать, на деньги Шостаковича. В Нащокинском переулке мои родители прожили всего года три, потом отцу удалось получить более удобную квартиру – в Лаврушинском переулке».
Перед войной Ардов, став одним из руководителей журнала «Крокодил», попробовал свои силы в кино. По его комедии «Золушка» Григорий Александров решил снять фильм «Светлый путь». Но в картине от сценария осталась лишь одна шутка – вывеска с надписью «Гостиница Малый Гранд-отель».
Потом началась война. Когда немцы вплотную подступили к Москве, Ардова эвакуировали на Урал. 7 февраля 1942 года он из Свердловска написал Фадееву:
«Сашенька, рапортую, что я – ещё писатель, и тружусь на своём участке. Вот написал либретто оперетты. Это – вещь актуальная, патриотическая. Так я её задумал, так её оценили в Свердловске, где её очень хорошо приняли в обществ. и парт. организациях. А опереттам сейчас нечего играть «созвучного». Как поставлю пьесу эту, еду в Москву, «Крокодил» меня вызывает. Пишу я много. Своих – Нину и детей оставляю в Бугульме пока. Целую тебя, дружище. Надеюсь, что оценишь мой опус по заслугам» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, д. 604, л. 4).
Получив это письмо, Фадеев дал своему аппарату команду: «Позвонить в редакцию газеты «Литература и искусство», вернуть рукопись в Союз писателей и привезти её мне».
В мае сорок второго года Ардов ушёл в армию и стал корреспондентом газеты Северо-кавказского фронта. Но что-то у него в фронтовой газете не сложилось. Не случайно он о своей службе на юге рассказывать не любил. Во всяком случае, его сын Михаил запомнил только одно, связанное с отцом военное приключение.
«Это было в Краснодаре, в тот самый момент, когда к городу подошли немцы. Отец ехал в грузовике рядом с шофёром. И вот они разглядели, что впереди стоят какие-то танки. Тогда водитель предложил:
– Давай подъедем поближе, посмотрим – наши или немецкие…
Ехать долго не пришлось, один из танков выстрелил, снаряд разорвался впереди грузовика, и машина тут же заглохла. Ардов и шофёр выбрались из кабины и пустились наутёк… Отец вспоминал:
– В этот момент я вовсе забыл про свой порок сердца. Я с лёгкостью перепрыгивал через полутораметровые плетни. И при этом ещё, выхватив пистолет, стрелял назад, в сторону предполагаемой погони…».
Ардов очень хотел перевестись в другую редакцию.
«Дорогой Саша! – писал он 18 сентября 1942 года Фадееву. – Одновременно с этим письмом я шлю в Отдел Печати ПУРа и в Союз к нам просьбу о том, чтобы меня перевели на другой фронт. Действительно, я очень плохо себя чувствую в горах: порок сердца, знаешь, невесёлая вещь для этих развлечений. Но кроме того я попал в противную бюрократическую склоку. Редактор меня невзлюбил и теперь он аттестовал меня перед высшим начальством, как разложенца и алкоголика. Это – я алкоголик!! Словом, мне хочется и нужно уехать от этого человека, который просто может меня погубить. А что он за человек, спроси у Николая Атарова, тот тебе расскажет.
А вообще я был кое в каких передрягах, насмотрелся и писать хочется очень, а тут – фью-фью…
Извини, что тревожу тебя, но дело очень серьёзное.
Целую, привет друзьям.
Виктор Ардов»
(РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, д. 604, лл. 5, 5 об.).
Спустя две недели, 1 октября 1942 года Ардов вновь напомнил о себе Фадееву и новому секретарю Союза писателей Скосыреву.
«Дорогой Александр Александрович и Пётр Андреевич, – писал он 1 октября 1942 года, – принуждён обратиться к Вам с просьбой посодействовать моему переводу на другой фронт потому, что я попал в склоку: мой редактор Березин травит меня нещадно, а что он за человек, – это Павленко знает хорошо. Длигач Вам расскажет всё. Достаточно сказать, что он пустил обо мне слух, что я – разложенец и алкоголик. Формально я мотивирую свою просьбу тем, что даже суровая врачебная гарнизонная комиссия признала меня ограниченно годным в условиях негодной местности. Бумаги об этом я послал и ГлавПУР ККА и к Вам в Союз. Очень прошу Вас помочь мне. Целую Вас» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, д. 604, л. 6).
Фадеев на этом обращении написал: «Напомнить написать Ардову».
Однако далеко не всё оказалось в силах литературного начальства. 18 ноября 1942 года Фадеев сообщил Ардову в Тбилиси:
«Дорогой Виктор!
Я получил все твои записки и письмо и радиограмму, но практически я ничем не мог тебе помочь. Уже давным-давно кончились все эти «патриархальные» отношения между Союзом Писателей и Отделом Печати ПУРа. Нам запрещено выступать с какими-либо предложениями по перемещению находящихся в армии. И запрещено, конечно, совершенно справедливо. Ибо получилось, что только у писателей, находящихся в системе воинского подчинения и воинской дисциплины есть две власти: одна законная – военная, а другая незаконная, но влиятельная – Союз Писателей. Теперь мы можем ходатайствовать только о принятии в ряды армии писателей национальных республик. Иногда удаётся в деле аналогичном твоему помочь частным порядком, но в данном случае это невозможно.
Я получил письмо от Нины. Она очень о тебе волнуется. Я сообщил ей всё, что о тебе знаю. Мне удалось через Наркомат молочно-мясной промышленности организовать некоторую помощь ей в отношении продуктов от местных пищевых предприятий. На днях надеюсь с помощью Хесина перевести ей солидный аванс в счёт поступлений от твоей оперетты. Если у тебя хорошие личные отношения с Костей Симоновым, советую тебе написать ему личное письмо с просьбой поговорить в соответствующих инстанциях на предмет удовлетворения твоей просьбы. Таким путём это может выйти. Крепко жму тебе руку, дорогой старик. Советую не унывать» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 15, д. 604, л. 3).
Позже за Ардова стала хлопотать Анна Ахматова. 30 мая 1944 года она из Ташкента послала письмо Илье Эренбургу.
«Дорогой Илья Григорьевич! – писала Ахматова, – Вот те точные сведения, которые я не могла сообщить Вам вчера. В начале 1942 г. майор Виктор Ефимович Ардов работал во фронтовой газете Северо-Кавказского фронта, которым командовал генерал армии Петров, высоко ценивший Ардова как газетного работника. За свою работу Ардов был награждён орденом Красной Звезды. В то же время у Ардова были личные столкновения с редактором газеты полковником Березиным, который дал ПУР’у чрезвычайно пристрастный отчёт о деятельности Ардова. Можно предполагать, что вследствие этого Ардов, вместо того чтобы получить назначение – (ему обещанное) во фронтовую эстраду, был назначен репортёром дивизионной газеты, где продолжает прозябать и по сей день. Таким образом Виктор Ефимович лишён возможности работать в области тех жанров, в которой имеет определённую литературную репутацию. В настоящее время Виктор Ефимович находится на Первом Прибалтийском фронте: командующий генерал Баграмян, начальник политуправления фронта генерал майор Дребендев. Полевая почта 01632-В. Ещё раз благодарю Вас за готовность сделать добро и за Ваше отношение ко мне».
Эренбург сделал всё от него возможное. Ардов был благодарен. В архиве сохранилась его открытка, датированная 27 июня 1944 года. «Многоуважаемый Илья Григорьевич! – писал Ардов. – Хочется сообщить Вам поскорее следующий факт: взятые сейчас в плен немецкие солдаты раненые сказали нашим врачам и медсёстрам: фюрер издал приказ о том, что тех из нас, которые отступят, будут расстреливать. Поэтому мы теперь и не отступаем, а ждём приближения русских к нашим траншеям и сразу подымаем руки, чтобы нас взяли в плен. Не правда ли, это – интересный штрих? Буду очень рад, если Вы сможете использовать его. Пользуюсь случаем выразить Вам моё восхищение Вашей литературной работой во время войны. Жму руку В.Ардов».
В начале 1946 года Семён Розенталь собрался написать об Ардове монографию. Он направил писателю 13 вопросов. В частности, Розенталь спрашивал Ардова, правда ли, что он ведёт картотеку сюжетов.
«Это правда, – ответил Ардов. – Я вообще всё записываю, потому что считаю, что не надо держать в голове то, что можно перенести на бумагу. А эта картотека возникла во 2-й половине 30-х годов, когда я был так тесно связан с журналом «Крокодил» и с другими изданиями, что мне нужно было писать очень много рассказов и фельетонов. И тут пришлось прибегнуть к созданию картотеки. Предопределилась она, главным образом, тем, что я вторично перечитывал три-четыре ежедневных газеты, которые получал тогда, и выписывал из этих газет темы и сюжеты».
Но вскоре вышло постановление ЦК ВКП(б) с осуждением Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. И Ардов оказался в опале. Начальство не простило ему, что он слишком часто в своей квартире на Ордынке привечал опальную Ахматову. Рассказы Ардова для эстрады были признаны вредными. И семья писателя оказалась на мели.
Опала продолжалась вплоть до смерти Сталина. Ардов, естественно, тяжело переживал случившееся. Но надо ему отдать должное: от Ахматовой, как этого требовала власть, он не открестился.
Последний литературный секретарь Ахматовой – Анатолий Найман рассказывал:
«Виктор Ефимович Ардов, знавший все существовавшие в мире шутки, анекдоты и остроты и с переменным успехом изобретавший новые, зарабатывал на свою немалую семью и сменявших один другого гостей и постояльцев продажей во все газеты и журналы, от «Вестника ЦСУ» до «Крокодила», юморесок, юмористических рассказов и других видов юмора. Он был знаком со всей Москвой, и около него всегда кружился какой-нибудь сатирик из провинции или конферансье. Речь его была яркой даже в тех случаях, когда яркости не требовалось, на всякий поворот беседы у него оказывалась запасена история, более или менее к месту, как правило, экстравагантная и смешная. И собеседника он провоцировал на рассказ таких же историй. Это довольно распространённая манера общения, без обострений, без взлётов и провалов, в разговоре участвуют не сами люди, а вспоминаемые ими по поводу, а можно и без повода, истории, помесь деградировавшего «Декамерона» с увядшей «Тысячью и одной ночью», что-то вроде шлёпанья через томительные пяти– или десятиминутные промежутки картами в игре «свои козыри». И если партнёр на соответствующий лад настроиться не мог и пускался в обыкновенное повествование, Ардов демонстративно отвлекался от разговора, начинал рисовать на обрывке бумаги, заваривать чай, искать в справочнике телефонный номер, при этом с лицемерно-сочувственной интонацией приговаривая невпопад: «Ай-яй-яй. Да, да, вообще, знаете ли…» Когда Ахматова спросила у Нины Антоновны, как её внучка обращается к отчиму, и узнав, что по имени, одобрила: «Так и нужно. Папой надо называть папу, мамой маму…» – он, проходивший мимо, тут же подхватил: «…дядей дядю, снохой сноху, шурином шурина. Я, Анна Андреевна, подработаю список, подам вам, ладно?» (А.Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 2008).
Потом в жизни Ардова вроде вновь всё наладилось. Хотя нервы ему трепать всё-таки продолжили.
В 1958 году он стал автором новой газеты «Литература и жизнь». Буквально в первых номерах – 18 апреля – там прошёл его фельетон «Печальная эстафета» с зубодробительной критикой стихов Михаила Луконина, Евгения Винокурова и Александра Коренева. Эта публикация вызвала страшное неудовольствие в Союзе писателей. Стали разбираться, в чём дело. Как оказалось, главный редактор газеты не знал, что Коренев имел большой вес в издательстве «Советский писатель», а за Лукониным стояли влиятельные люди из соболевской команды. Чтобы как-то в глазах начальства оправдаться, Полторацкий тут же дал команду организовать в ближайшем номере второе мнение. Так 11 мая в газете появилась косноязычная реплика когда-то очень даже влиятельного критика Сергея Львова.
«Беда В.Ардова в том, – утверждал новый автор газеты, – что он словно бы не понимает поэтических метафор. Бывает же, что человек от природы лишён музыкального слуха».
По-хорошему, редакции стоило хоть как-то выправить стиль невежды (ибо со слухом у Ардова всегда всё было в порядке, такого артиста надо было ещё поискать). Но она добавила к реплике своё короткое послесловие: мол, Львов привёл очень резонные замечания. И кому это пошло на пользу?!
2 июня 1960 года Ардов предложил редакции «Литературы и жизни» рассказ «Слабый характер». Сотрудник отдела литературы Лев Дубаев хотел поставить это сочинение в номер. Но в последний момент вмешался Полторацкий. Судя по всему, главреда газеты покоробило пренебрежительное отношение автора к церкви и к обряду венчания.
Потом Ардов предложил газете эпиграмму «Об одном поэте»:
Он рифмовал годов уж сорок
И пел вино, любовь, грехи…
Насочинял он целый ворох
Но это были…
ПУСТИХИ
(РГАЛИ, ф. 1572, оп. 1, д. 154, л. 42).
Эта эпиграмма тоже была редакцией отвергнута. Однако уже через два месяца, 2 сентября 1960 года в газете появился хвалебный материал Ф.Родионова, укрывшегося за псевдоним Ф.Морозов, о книге писателя «Кошмар районного значения».
«Большое преимущество, – подчеркнул рецензент, – даёт Ардову его опыт театрального и эстрадного драматурга. При помощи двух-трёх реплик, без обширных авторских ремарок он может создать запоминающийся характер, а то и нарисовать многокрасочную, остро динамичную картину».
8 октября 1960 году Полторацкий подписал приказ об утверждении Ардова нештатным фельетонистом газеты «Литература и жизнь». Спустя несколько месяцев Ардов сообщил в президиум правления Московской писательской организации:
«Как всегда, я работаю в газетах и журналах в качестве фельетониста. Полагаю важным гражданским долгом выступать в нашей печати в качестве защитника обиженных граждан и сатирически высмеивать отрицательные явления. По приглашению редколлегии газеты «Литература и жизнь» был консультантом отдела фельетонов газеты. Привлёк в эту газету пять новых авторов. И сам писал для «Литературы и жизни».
В другом своём отчёте начальству, уже в феврале 1961 года Ардов доложил:
«Продолжаю консультировать фельетоны в газете «Литература и жизнь». В этой газете буду руководить объединением начинающих авторов в области сатиры, юмора и фельетона (об этом отдельно доложу Вам, когда объединение сорганизуется окончательно».
Осенью 1962 года в газете сменился главный редактор. Новым руководителем стал Константин Поздняев. При нём сотрудничество писателя с изданием ещё больше окрепло. В фондах РГАЛИ сохранилось одно из писем Поздняева. 22 января 1963 года он писал Ардову:
«Дорогой Виктор Ефимович! Спасибо за добрую память, выразившуюся в том, что ты и на этот раз не забыл прислать фронтовому товарищу свою книжицу. Однако подарок – подарком, но надо же проявлять заботу и о Вас, братьях-сатириках! Кто это должен делать? Неужели только работники редакции? Пишите друг о друге, это необходимо».
Ардов откликнулся на этот призыв, и уже 8 февраля 1963 года в газете появилась его заметка «Добрый мастер» о художнике И.Семёнове.
К слову, 26 апреля 1963 года в «ЛР» появилась небольшая заметка народного артиста СССР Ростислава Плятта «Виктор Ардов и его книга».
«Я, – признался известный артист, – могу считать себя «специалистом по Ардову», так как 40 лет тому назад начал читать в журнале «Новый зритель» его фельетоны, а 39 лет тому назад сыграл роль управдома Сырчука в ардовской «Имениннице». Это было на сцене 9-й школы МОНО имени Томса Эдисона, которую мне предстояло через два года окончить».
Весной 1966 года к Ардову обратилась французская исследовательница творчества Ахматовой Жанна Рюд (она же Ганна Белаковская). Славистка попросила писателя поделиться материалами о великой поэтессе.
«Многоуважаемый Виктор Ефимович! – писала она 27 октября 1966 года. – Обращаюсь к Вам до совету Эстер Ефимовны Маркиш. Я пишу книгу об А.А. Ахматовой для издательства Сеге, серия «Поэт д’ожурдюи», Париж. Нет ли у Вас фотографий, которые Вы могли бы мне одолжить для иллюстрации.этой книги? Обязуюсь вернуть в сохранности. Кроме того, мне хотелось бы иметь фотокопию её автографа. Возможно ли это?
Со своей стороны, предлагаю Вам выслать из Франции книги, которые Вас интересуют, или что-либо другое.
Надеюсь быть в Москве в апреле или, самое позднее, в июле будущего года, но книга должна выйти в марте.
Брошу Вас извинить мне мою бесцеремонность.
Заранее бесконечно Вам благодарна.
С уважением
Ж. Рюд-Белаковская» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 348, л. 22).
Ардов пошёл ей навстречу.
«Мадам! – ответил Ардов. – Я получил Ваше письмо, в котором Вы просите у меня фотографию нашего покойного друга – поэтессы А.А. Ахматовой. Госпожа Э.Е. Маркиш правильно информировала Вас: моё семейство долгие годы дружило с Анной Андреевной. И я могу удовлетворить Вашу просьбу: я посылаю Вам фотографический портрет Ахматовой, снятый в нашем доме до войны – в 1940-м году. На этом портрете поэтессе – 49 лет.
Вы говорите в Вашем письме о том, что Вам хотелось бы получить фотокопию одного из автографов Анны Андреевны. Постараюсь сделать для Вас и это. Но мне нужно время, чтобы переснять имеющиеся у нас рукописи.
Прилагаемое фото Вы можете оставить у себя. А что касается предложения Вашего выслать мне из Парижа книги по моему выбору, то я с благодарностью отказываюсь от этого. Но если выйдет Ваша книга об Ахматовой, её я попрошу Вас прислать мне непременно. А коли будете в Советском Союзе, найдите нас обязательно: мне было бы интересно поговорить с Вами.
Желаю Вам успехов. Если по ходу Вашей работы Вам понадобятся сведения или материалы, относящиеся к Ахматовой, я – к Вашим услугам. Мы все желаем, чтобы за рубежом СССР распространялись правильные сведения о нашей великой поэтессе. К сожалению, многие наши враги используют её имя и её труды во вред нашей Родине, не имея для того оснований, кроме собственной ненависти. Существенно, что А.А. Ахматова была подлинная патриотка и очень любила Россию. Вся её литературная деятельность была направлена на благо родной Стране. Пишу Вам об этом, ибо боюсь, что Вас могут дезориентировать те мемуары и эссе, которые вышли и выходят в Европе и США.
У Анны Андреевны в СССР осталось много преданных друзей, которые отлично знают её биографию, изучают её творчество и т.д. И любой из нас снабдит Вас верными сведениями по первой Вашей просьбе. Для такого дела, как выпуск достойной книги, посвящённой Ахматовой, все мы охотно потрудимся и снабдим Вас исчерпывающе точными материалами, верными соображениями о творчестве поэтессы и т.д. Желаю Вам здоровья и успехов» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 348, лл. 23, 23 об.).
Славистка была в восторге.
«Уважаемый Виктор Ефимович! – писала она. – Я была так счастлива получить Ваше любезное письмо и фотографию А./нны/ А./ндреевны Ахматовой/, что в тот день чуть не попала под автомобиль от радости! Спасибо, большое спасибо! (Речь идёт о моём согласии дать ей материалы для её книги об Ахматовой. В.Ар.) Ну, конечно, я пришлю Вам книгу мою. Кстати, разрешите ли Вы упомянуть Вашу фамилию? И конечно, повидаю Вас в моё следующее пребывание в Москве. Ведь у меня в Москве мать и брат. Читаете ли Вы по-французски? Книжка пишется для издательства Пьерр Сеге, того самого, которое издало «Антологию русской поэзии» под редакцией Эльзы Триоле. Сведения и материалы, исходящие от Вас, её друга, и из СССР, для меня самые ценные. Будьте спокойны, уверяю Вас, что всё будет использовано только во славу Анне Андреевне и нашей родины. У меня столько вопросов, что я не знаю, с чего начать.
Биография А.А. мне известна только по тому, что ею было написано для издания 1961 г., т.е. «Коротко о себе». Мы даже не знаем: были ли у неё братья и сёстры. Поэтому всё, решительно всё, что Вы можете о ней сказать, чрезвычайно ценно. Какие книги она любила (кроме Пушкина)? Любила ли театр? Правда ли, что она, несмотря ни на что, осталась до конца своей жизни глубоко верующей? Из её друзей, кроме Вас, я не знаю никого. Я написала Ольге Берггольц, но она мне не ответила. А те, которые о ней сейчас пишут, вряд ли поделятся со мной материалами, пока их книги не вышли. Конечно, хотелось бы иметь письма. Даже незначительные. Мне известны из её прозы воспоминания о Модильяни и о Мандельштаме. Это у меня есть. Статью о Пушкине надеюсь найти в Париже (старые №№ «Звезды» и сборник «Рукописи Пушкина»). В какие годы в каких городах она жила? Пунин – 2-й муж или 3-й? А кто был 3-й? Если можно – даты. Пунин – археолог или этнограф? Это для краткой хронологии жизни. Остановлюсь на этом. И так слишком много вопросов, боюсь Вас рассердить.
Возобновляю своё предложение прислать Вам, что пожелаете, ещё раз бесконечно благодарю за письмо и желаю Вам всего, всего лучшего.
Жанна Рюд (Ганна Марковна Белаковская)
69 Лион /1/ Набережная Сен-Венсан д. 29» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 348, лл. 24, 24 об.).
Однако следующую посылку Ардова во Францию вскрыла цензура. У Главлита возникли сомнения, стоило ли знакомить француженку с материалами об Ахматовой. 31 января 1967 года заместитель начальника Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совмине СССР Н.Зорин сообщил секретарю Союза писателей СССР К.Воронкову:
«При контроле рукописей и произведений печати, вывозимых за границу, Главным управлением по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР была задержана бандероль с рукописями выступления по западноберлинскому радио Г.Б. Рихтера, автобиографии А.Ахматовой и краткими биографическими сведениями об А.Ахматовой. Отправителем бандероли и автором последней рукописи является член Союза писателей СССР В.Е. Ардов.
Согласно «Инструкции о порядке вывоза за границу несекретных произведений печати и осуществления международного книгообмена» частным лицам не предоставлено право самостоятельного направления за границу рукописей неопубликованных работ. Такое право имеют лишь общесоюзные, союзно-республиканские и республиканские министерства и ведомства или издательства, редакции газет и журналов, которые предварительно рассматривают предназначенные для направления за границу рукописи с целью определения возможности и целесообразности их вывоза и в случае положительного решения от имени руководителей этих ведомств и редакций предъявляют на контроль в Главное управление. В данном случае этот порядок был нарушен.
Направляя Вам задержанные рукописные материалы, прошу Вас сообщить мнение Союза писателей СССР о возможности посылки их за рубеж.
Приложение: три рукописи – по тексту, с оболочкой бандероли» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 348, л. 1).
Воронков попросил о задержанных цензурой материалах дать заключения консультанта Союза писателей СССР В.Дорофеева. Прочитав рукописи Ардова, этот литфункционер доложил своему руководству, что никакой крамолы нет и можно всё выпускать за границу.
«Я, – написал в своём отчёте Дорофеев, – внимательно прочёл материалы, касающиеся А.А.Ахматовой, и, насколько понимаю, суть дела такова.
Некая Ганна Марковна (кто она – я не знаю) пишет книгу («труд») об А.А. Ахматовой. Как и любому другому исследователю ей нужны более или менее точные сведения о поэтессе – биографические данные, факты, касающиеся её умонастроений, и прочее.
С этой целью она и обратилась к В.Е. Ардову с просьбой помочь ей биографическими материалами ему известными, и разъяснениями целого ряда сложных или спорных вопросов.
Почему именно к Ардову? Да потому – и это известно всему свету – что В.Ардов близко, даже «семейно», знал А.А. Ахматову многие и многие годы.
Как мог, как должен был поступить в этом случае Ардов, получив подобное письмо?
Не отвечать, по-обывательски отмалчиваться? Сделать вид, что он ничего не знает, что его «хата с краю» и прочее, и прочее? Нет, такая беспринципная позиция недостойна советского литератора.
И Ардов поступил по-другому. Он ответил «Ганне Марковне» обширным письмом, в котором умно, твёрдо и последовательно высказал точку зрения советского человека на ряд сложных вопросов творческого развития Анны Андреевны Ахматовой. Скажу прямо и откровенно – это письмо делает честь Ардову, его такту, его достоинству, его политической проницательности и патриотической гордости.
В своем письме, от первой его строки до последней, В.Ардов настаивает на правдивом, на честном освещении духовного облика А.А. Ахматовой, а это не так-то мало, если иметь в виду, что за границей про Ахматову нагорожено много вздорного и реакционного. Но мы, я имею в виду всех советских литераторов, как всегда, не особенно-то торопимся рассеять эту ложь…
«Моя биография» А.А. Ахматовой – скромный, строго фактичный и нарочито «деловой» по содержанию и стилю документ. Писать таким образом свою автобиографию могут только поистине великие люди. Подобный документ при всём желании тоже нельзя использовать в дурных и грязных политических целях – настолько он ясен, скромен и благороден. Для честного же человека, стремящегося написать об Ахматовой честную книгу, он незаменим.
Брошюра Г.В. Рихтера про чествование А.Ахматовой в Италии широко известна за границей. Она написана Рихтером в свойственном этому писателю ироническом ключе, но брошюра хорошо передаёт и общую атмосферу чествования, и поведение великой русской поэтессы – общепризнанной «королевы» поэтов. А обижаться на Рихтера за колкости по адресу, например, А.А. Суркова вряд ли стоит.
По моему убеждению, все эти материалы – и «Моя автобиография» Ахматовой, и выступление Г.Рихтера, и тем более письмо В.Ардова – не содержат в себе ничего криминального в нашем понимании этого определения. Они могут быть лишь учтены автором заграничной книги об Анне Ахматовой, могут быть процитированы им частично, могут быть напечатаны даже полностью («Моя автобиография») – но в любом случае, по-моему, беды не будет.
Все эти материалы сами по себе не содержат, не таят в себе ничего такого, что бы могло нанести нам хоть какой-либо идеологический ущерб» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 348, лл. 3–5).
Подробное письмо Ардова позволяет лучше понять некоторые этапы в биографии и творчестве Ахматовой.
В 1970 году литначальство представило Ардова к ордену «Знак Почёта». Но партфункционеры решили, что писателю достаточно вручить к его 70-летию Почётную грамоту Президиума Верховного Совета СССР. Ардов обиделся. А потом его стали донимать болезни.
«Двадцать первого октября 1975 года, – вспоминал Михаил Ардов, – отцу исполнилось семьдесят пять. По этому случаю был устроен юбилейный вечер в Доме актёра. (Дом литераторов Ардов не любил.) Чувствовал он себя совсем плохо, но его усадили на сцене, и он с улыбкой выслушивал обычные в таких случаях комплименты, лесть и благие пожелания. Когда чествование закончилось, мы с братом Борисом повели отца к автомобилю. Но он вдруг заупрямился и заявил:
– Я хочу рыбки поесть…
Желание его было исполнено, и Ардов последний раз в жизни посетил своё любимое заведение – ресторан при Доме актёра.
В самом начале семьдесят шестого года его пришлось уложить в больницу. Тамошние врачи Ардова знали и любили. Дежурный доктор осмотрел его, потом вышел в коридор и сказал нам с братом:
– Вы его живым отсюда не увезёте…
Ардова положили в отдельной палате, но обеспечить ему постоянный уход врачи не могли, а потому мы с братом Борисом были при нём неотлучно: сутки – один, следующие – другой… Это было весьма изнурительно, ночью приходилось дремать сидя на стуле, другой койки в палате не было. Двадцатого февраля наступило резкие ухудшение. Врачи, то и дело появлявшиеся в палате, выглядели мрачными и озабоченными… И вдруг через сутки – двадцать второго – состояние отца улучшилось. Тут я впервые ощутил, насколько человеческая природа противится смерти близких людей. Ведь отец лежал совершенно беспомощный, с ним даже разговаривать было невозможно, мы с братом уставали от дежурств… Но когда наступило это последнее улучшение, я подумал: наплевать на усталость, я готов, я согласен вот так же молча сидеть у кровати отца!.. Пусть это длится бесконечно – лишь бы знать, что он ещё жив, что он ещё дышит».
Умер Ардов 25 февраля 1976 года. Уже посмертно 4 ноября 1994 года в «ЛР» были опубликованы его весьма любопытные воспоминания о Сергее Есенине.
Вячеслав ОГРЫЗКО
Добавить комментарий