Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым

№ 2007 / 31, 23.02.2015


Книга Сергея Лыкошина «Вера и верность»

Книга Александра Торопцева «Лесков и Ницше»

Книга Виктора Пронина «Человеческий фактор»
Памятование

Последняя книга Сергея Лыкошина, вышедшая уже после его смерти (он умер в прошлом году), называется «Вера и верность». Очень точное название, отражающее всю его жизнь. Издание осуществил журнал «Новая книга России» при поддержке Международного литфонда. Сюда вошли статьи и рассказы С.А. Лыкошина, его завещание в облике «Заметок из политической тетради», воспоминания о нём друзей и соратников, а также документальные свидетельства о древнем и славном роде Лыкошиных, достойным представителем которого он был. Да, пожалуй, не только этого рода, а всей тысячелетней православной России. Валентин Распутин сказал о нём так: «Не оскудела земля Русская на славных сыновей своих, не прервалась окончательно связь времён и беспредельного, до самоотречения, служения ей». Он происходил из древней семьи смоленских дворян, родственных Грибоедову, знал и любил своё Отечество глубинно и пламенно. И эта любовь выковала в нём благородство поступков, особую мудрость письменного слова и устной речи. В юности работал геологом и лесосплавщиком, изъездил всю великую державу, писал рассказы, очерки. Потом, возглавляя редакцию «Жизнь замечательных людей» в «Молодой гвардии», буквально изменил облик этой серии, насытил её русским национальным самосознанием. Позже занимал руководящие посты в Союзе писателей России, но никто бы не посмел назвать его кабинетным работником. Защитники Дома Советов не забудут его опальную радиостанцию, вещавшую из заблокированного здания парламента. Когда пишущая обслуга пачками прилаживалась к заказам ельцинского либерального тоталитаризма, он в те годы фактически возглавлял генеральный штаб русских писателей. Видел в этом братстве единомыслящих не только защитную реакцию здорового народного духа, но и залог неминуемого в будущем восстановления вековых национальных Традиций. Он испытал счастье «зачарованного странничества» по глубинкам России, к святыням Палестины и христианским древностям Сирии и Египта, у причалов Бизерты и в боснийском Пале, – везде жили и живут его друзья. Им и хочется предоставить слово, процитировать хотя бы некоторых из них.
Архиепископ Ярославский и Ростовский Кирилл: «Господь наградил Сергея Артамоновича даром Слова. Творчество его было погружено в недра души человеческой. Он писал о нравственной природе человека, о человеческих отношениях. Всегда был прям и искренен в своих словах и поступках». Владимир Бондаренко: «Он был внешне добродушен, этакий увалень, русский медведь с ласковым рукопожатием, с мягким говором, но когда доходило до неприемлемых ему требований, он умел стоять до конца, что в издательстве «Молодая гвардия», что позже в Союзе писателей России. Его трудно назвать просто критиком или просто публицистом, он был подвижником русского дела и служил ему всем своим талантом, всей энергией». Виктор Гуминский: «С годами и пространство вокруг Сергея, да и сам он менялись именно в сторону большой гармоничности, соразмерности. Когда Сергей отпустил бороду, сразу стало ясно, что так оно и должно быть. Его сходство с Александром III, с одной стороны, а с А.И. Островским – с другой, стало явным для всех». Анна Евтихиева (Лыкошина): «Он всегда был сильным. И физически, и духовно. Тяжёлую и страшную болезнь свою переносил очень достойно, безропотно, в отчаяние не впадал и даже находил в себе силы посмеяться над своей немощью». Сергей Котькало: «Последние шесть лет Серёжа зримо и незримо готовился в дорогу Горнюю, на нём было множество общественных и должностных обязательств. Они требовали от него неимоверных сил телесных и душевных. Он их тратил безмерно, не щадил себя, но возрастал при этом духовно день ото дня, стремительно направлял стопы свои Горе». Станислав Куняев: «Спокойствие, уверенность в словах и делах, радушная улыбка этого крупного, цельного, ничуть не тронутого интеллигентской рефлексией рассудительного русского человека благотворным образом действовала на всех, и всем становилось ясно, что ничего плохого случиться не может, что все препоны, нас разделяющие, – пустяки, что Россия никогда не будет побеждена, если мы сами не раздерёмся и не рассоримся». Зураб Чавчавадзе: «Выход сборника воспоминаний о Сергее Лыкошине – пусть небольшое, но всё же утешение о том горе, которое переживаем мы все уже почти год. Образ этого духовного исполина останется незабвенным навсегда. И наше «испорченное» время, которое, увы, властвует над жизнью и смертью, тут бессильно, настолько глубоко проник этот образ в душу, что сросся с ней воедино. А душа, как известно, подопечна вечности, а не времени».
В этой книге представлены воспоминания игумена Иоанна (Титова) и иеромонаха Даниила (Сычёва), Виктора Верстакова и Святослава Рыбаса, Валерия Хайрюзова и Юрия Лощица, Сергея Куличкина и Леонида Кокоулина, Валерия и Марины Ганичевых, Ивана Переверзина и Сергея Куняева, многих других, кому выпало честь и счастье знать и делить хлеб с Сергеем Артамоновичем Лыкошиным, стратегом русского направления. Звучат и его слова как наказ нам: «А помним ли мы и храним ли чувство ответственности за то, что сделано до нас и для нас теми, кто определил смысл нашего существования на этой земле в постоянном труде на благо её?»
Постскриптум. Три последних года я был составителем серии «Русское Православие» в издательстве «Вече». В самом начале одну из книг – «Богородица и Покров России» – я предложил написать Сергею Артамоновичу. Он с радостью согласился, работал над рукописью до последних дней. Мы все надеялись, что книга будет завершена. К сожалению, этого не случилось. Но то, что он не донёс до нас, – ведомо Господу. И теперь, в Небесных Чертогах, у России есть ещё один молитвенный защитник и воин.


Поле странствий

Круг профессиональных интересов Александра Торопцева весьма значителен: это и мировая история, и культорология, и судьбы российских самодержцев, и литературоведение, и многое другое. Он – неутомимый исследователь и труженик, а ещё сам пишет энергичную художественную прозу, которая ждёт своего исследователя и критика. Словом, во всех смыслах это редкий на сегодняшний день писатель-просветитель, несущий читателю знания и прививающий ему эстетический вкус. Учитель, если хотите, но учащий не по традиционным канонам, а постоянно ищущий новых форм, взглядов, углов зрения, идущий порою наперекор устоявшимся положениям. Вот и его очередная книга «Лесков и Ницше (Сравнительное описание двух параллельных творческих миров)» (издательство «Старт») может вызвать много вопросов, разногласий, что ж, спорьте, доказывайте иное, состязайтесь с Александром Торопцевым, но поединок с этим кладезем знаний, с ходячей Александрийской библиотекой (пусть простит меня автор за подобное сравнение) будет весьма тяжёл.
Мне лично его книга дала много поводов для размышлений. Существование параллельных миров, сотворённых в разных странах разными народами и личностями, – это реальность. Торопцев пишет, что таковыми были Сым Цянь и Плутарх («Сравнительные жизнеописания»), Сократ и Мэн-цзы (избравшие диалог как средство познания и тончайший педагогический приём), Пифагор, Конфуций и Будда (создавшие школы-братства во главе с Учителем), Лермонтов и Врубель (с их смятением чувств, доведённых до психологического излома), Босх и Платонов (инверсия как средство отчаявшихся), Фолкнер и Шолохов (Йокнапатофа и Дон), даже Вера Панина и Элла Фицджеральд (первозданная глубина звука как невольное откровение природы). Как видите, параллельные миры существуют не только в литературе, но вообще в искусстве, поскольку Творчество пронизывает всю земную жизнь человечества. Оно, возможно, является некоей матрицей, а когда будет полностью исчерпано, тогда наступит и конец света.
Что же касается Лескова и Ницше, то Торопцев, наверное, первым обратил внимание на схожесть их судеб и творчества. Жили они практически в одно время. Оба испытывали постоянный, всё возрастающий душевный прессинг из-за непонимания со стороны тех, на кого надеялись. Работали по последней возможности, но того и другого сломали болезни. (У Ницше более трагическая судьба – последние одиннадцать лет шло физическое умирание его помрачённого ума). Оба они в своих взглядах являлись противниками революции и переворотов, считали, что улучшать надо постепенно и человека, и общество, и государство. Немецкий философ и русский прозаик в одинаковой степени не воспринимали социалистическую идею, выступали против этих учений. Они, разумеется, были разными, например, в вопросах веры. Ницше в своих восторженных и дерзких откровениях был ближе к язычникам и даже к атеистам, но это не мешало ему оставаться по-христиански добрым человеком, мыслителем с поразительной силой духа. Лесков же был человеком глубоко верующим, но это не мешало ему проникать в языческие и атеистические тайны своих героев, явившихся плодом его такой же поразительной мудрости. Много схожего Торопцев обнаружил и в главных персонажах Лескова и Ницше – в «очарованном страннике» Головане и в странствующем по миру Заратустре. У того и другого не было плана, маршрута, цели, сверхзадачи, но оба они были чисты в своих помыслах, наивны, бескорыстны, беззащитны, претерпевали от людей всевозможные беды, но, проповедуя, искренно желали им добра. Можно сказать и так: они приходили куда-то, чтобы уйти, но оба так и не поняли, что идти им некуда, что везде ждёт один и тот же подарок, то есть жизнь, то есть поле для бесконечных странствий. Как и их «отцов» – Лескова и Ницше. Как всех нас.
Постскриптум. Книга Александра Торопцева как «сад теней» насыщена образами многих мудрецов прошлого: тут и Солон, и Софокл, и Диоген Синопский, и Фалес, и Зенон, и Лao-цзы, и Полибий, и Плиний Младший, и Пиндар, и Эпикур, и Парменид, к Мо-ди, и Сенека, и Цицерон, и Гаутама, и Аристотель, и Эпиктет, и Овидий, и Гераклит, и… Читателю есть с кем пообщаться и поучиться. Словом, это даже не «сад теней», а настоящее поле странствий.


Такой разный Пронин

В книгу Виктора Пронина «Человеческий фактор» (издательство «ЭКСМО») вошли одноимённый роман и повесть «Остров». Автор – мастер классического детектива, пожалуй, «последний из могикан» в этом жанре. Не чета нынешним свежевателям трупов и отставным подполковницам, которые умеют лишь переписывать сданные в архив дела. Он – русский Честертон, стилист, психолог, остроумный рассказчик, а ещё просто проницательный человек.
В романе два незнакомых, жадных до денег парня согласились убить третьего. Хитрый заказчик пообещал им хорошую плату за «работу», дал пистолет и назначил дату убийства. При этом сам он остался в тени и обеспечил себе железное алиби. Всё должно было пройти почти идеально. Однако на всякого мудреца довольно простоты. В дело вмешался «человеческий фактор». Пересказывать сюжет романа я не стану, поскольку это большое свинство – говорить читателю о том, что происходит в детективе. За это самого убивать надо. Пусть люди раскрывают книгу и спокойно (или нервно) наслаждаются коллизиями, а заодно и отменным литературным языком автора. Но хочу отметить одно из рассуждений Пронина, процитировав его: «С чего начинается преступление? С выстрелов? С ударов ножом, бутылкой, лопатой? Нет. С поджогов и взрывов? Нет. Всем этим преступления заканчиваются. А начинаются они с лёгкого, почти незаметного нарушения в человеческом поведении, например, когда все вокруг веселятся, а двое, опасливо озираясь, перешёптываются. Или когда все под зонтиками, а кто-то стоит с чёрной сумкой и дождя этого вообще не видит. Или когда на дороге авария и потрясённые очевидцы стоят и смотрят, двое в это время целуются…» Мне эти мысли ассоциативно напомнили эпизод из романа Скотта Фицджеральда «Последний магнат». Там кинопродюсер объясняет своему приятелю, полупьяному литератору, как надо писать сценарий. У того в это время происходит творческий и душевный кризис, он выдохся, ему всё надоело, проблемы в семейной жизни и всё такое прочее. Продюсер предлагает представить ему такую сцену. В большой комнате в кресле-качалке сидит мужчина, тупо глядя в окно, в это время в помещение входит миловидная девушка-секретарша. Она чем-то сильно озабочена или взволнована, но мужчину не замечает. Девушка снимает перчатки, открывает сумочку, вытряхивает из неё на стол две монетки, ключи и спичечный коробок. Смотрит на часы. Ключи и одну из монет она кладёт обратно в сумочку, другую оставляет рядом с телефоном. Свои чёрные перчатки несёт к камину и бросает внутрь. Присев на корточки, достаёт из коробка единственную спичку, но не успевает зажечь. Неожиданно звонит телефон. Девушка берёт трубку, слушает, потом произносит всего одну фразу: «Я никогда в жизни не имела чёрных перчаток». После чего опускает трубку и зажигает спичку, боясь, что та погаснет.
Фицджеральд не расшифровал этот эпизод, но в нём элемент явного преступления, которое тянет за собой цепь других. Это всего лишь образец того, как надо писать сценарий (да и роман тоже). В поступках девушки, в молчащем и наблюдающем за ней мужчине, в единственной прозвучавшей фразе – заложена сюжетная канва, загадка, версии. А когда литератор спрашивает у продюсера, зачем секретарша оставила на столе одну из монет, тот отвечает: «Вот вы бы, несомненно, смогли дописать этот сценарий до конца. Иначе бы не спросили про этот штрих». Это именно то, о чём сказано в цитате Пронина: тот же человек с чёрной сумкой, не замечающий дождя. В отличие от автора, который видит и подмечает всё, малейший штрих. И совершенно не случайно, что Виктор Алексеевич исключительно кинематографичен, его охотно и много экранизируют. Уж он-то, думаю, также смог бы дописать этот фиццжеральдовский сценарий до конца.
Но в этой книге представлена ещё одна вещь, уже нисколько не детективная. Она звучит как романтические воспоминания о Сахалине, об Острове, который, судя по всему, всегда с ним, с Прониным. Повесть состоит из встреч, ожидания урагана, человеческих судеб, человеческих факторов, прощаний. Она жизнеутверждающа: «…твой мир, который раньше простирался до ближайшей реки, раздвинулся, и ты увидел, что границ вокруг тебя нет. Они где-то за горизонтом, за выпуклостью планеты. Ты вышел к океану и не только к Тихому, перед тобой лежал Великий океан людей. Нельзя сказать, что ты понял его до конца, да и кто может похвастаться этим… Но ты убедился, что он есть, что он по-настоящему велик, и не нужно жалеть ни сил, ни лет, чтобы узнать это. Ты понял, что каждому отдельному человеку, слабому и уязвимому, с жалкими пятью литрами крови и одним сердцем, нужно время от времени выходить к океану, чтобы проникнуться чувством планеты, чувством множества людей». Пронину в этом отношении повезло.
Постскриптум. Вместе с Виктором Алексеевичем раз в месяц мы собираемся на творческое бюро прозаиков в Московской писательской организации. Я вижу его пытливые, мудрые, иногда озорные глаза и понимаю, что он гораздо моложе многих молодых старичков, которые успели состариться, ещё даже не родившись как писатели.

Александр ТРАПЕЗНИКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.