Мы живЁм в эпоху постмодерна

№ 2008 / 27, 23.02.2015

Только что издательство «В.А. Стрелецкий» выпустило книгу Андрея Ветра «Подлинные сочинения Фелимона Кучера». Это очень изящная пародия на знаменитый роман Фенимора Купера «Последний из могикан». Всё в этой книге вывернуто наизнанку, всё показано с неожиданной стороны. Но главное – приключение! – не только не исчезло, а лишь обогатилось новыми поворотами, новыми событиями. Роман наполнен этнографией и исторической информацией, а также богато проиллюстрирован (правда, иллюстрации таковы, что книга запаяна в плёнку, дабы «не оскорбить неподготовленного покупателя обилием обнажённых тел»).
Выступая на презентации этого романа, профессор Ващенко сказал: «Я прочитал книгу, но честно скажу, что не готов к разговору. У меня смешанные чувства. И в связи с тем, что я какое-то время проходил в этом состоянии, то я подумал, что стыдно мне всё-таки – человеку со всякими научными степенями – не быть в состоянии сказать то, что люди будут ждать на нашей встрече. Но потом подумал: чего стыдиться? Значит, надо подождать. Может быть, слишком многогранно подано, нетрадиционно, сложно, много целей поставлено. Может быть, надо дождаться, пока осядет, а потом ещё раз вернуться к роману, ещё раз прочитать и ещё. Сколько мы знаем таких случаев, когда какие-то вещи – у меня такое бывало – не сразу воспринимались, а потом проходит какое-то время, и в голову как вдарит, и говоришь себе: «Вот это да!» и не можешь объяснить себе, почему…
Ну что бы я сказал на данном этапе. Во-первых, хорошо, что Андрей, человек даровитый, с хваткой писательской, прекрасно знающий наш общий материал, обратился (в своём, конечно, ключе) к жанру пародии на Купера. Для меня это интересный факт, потому что к пародии на Купера обращались, как вы знаете, давно уж, в девятнадцатом веке, не во времена Купера, позже. Я даже немного процитирую вам, чтобы показать историю, кому Андрей наследует – Брету Гарту и Марку Твену. Вот он стал с ними теперь в один ряд.
Вы знаете, что они начинали реалистами. А Купер – романтик. Брет Гарт и Марк Твен работали по-разному. Гарт даёт собирательную пародию; мне кажется, что он берёт не один роман, а так, в целом. А Твен – там явно «Последний из могикан» и «Зверобой», конечно. Оба они реалисты, но Гарт больше романтик, чем Твен, поэтому он ближе к диалогу, который ведёт с Купером Андрей Ветер… Вот смотрите – Брет Гарт… Сидит чиновник, судья, очень рафинированный, сидит в хижине, где-то в Калифорнии, где нет никакой цивилизации, дикость вокруг. И вдруг вламывается к нему абориген. Это глава вторая. Заметьте, что главки очень маленькие, всего две странички. И вот вбегает индеец Мак-а-Мак. «Достаточно было беглого взгляда, чтобы тотчас узнать в пришельце черты надменного аборигена, невежественного и буйного сына лесов. Одеяло, небрежно, но элегантно наброшенное на одно плечо, обнажало мощную грудь, украшенную множеством трёхцентовых почтовых марок, которые он добыл, несколькими неделями раньше, ограбив трансконтинентальный почтовый дилижанс… Правая рука была непринуждённо опущена, а левая придерживала пару панталон, с которыми плохо мирилась своевольная грация его нижних конечностей»… Ну вот так он хулиганит. Или вот в самом конце Натти Бампо прибегает к этой хижине, где всё горит, все вроде бы погибают, а он всех спасает, скальпируя врагов направо и налево, убивает и Мак-а-Мака, потому что на поясе у него видит хорошо знакомую ему прядь женских волос. А потом видит, что его невеста жива и здорова. Оказывается, дикарь сорвал с неё только шиньон. «Да ведь это её шиньон», – воскликнул судья. Бампо без чувств повалился на пол Покоритель вершин никогда не опомнился от обмана и отказался жениться на ней, а она двадцать лет спустя умерла от разбитого сердца. Судья лишился своего состояния. Дилижанс дважды в неделю проезжает мимо опустевшей хижины. Так была отомщена смерть Мак-а-Мака»… Как видите, тут есть чему порадоваться.
Твен, конечно, более жестоко поступил, потому что Брет Гарт резвится и делает это элегантно, а для Твена, видимо, это было программным делом. Есть известная статья «Литературная критика Фенимора Купера», где он цитирует людей, которые говорят про Купера, что он знал лес и всё у него замечательно. В ответ на это Твен пишет, что ничего Купер не знал, что он нарушил восемнадцать правил правдоподобия и вообще разбил его так, что не оставил камня на камне…
Послушаем, что Твен говорит. Что из приёмов Купера особенно не нравится Твену? «… износил целые груды мокасин… Из прочей бутафории он больше всего ценил «хрустнувший сучок». Звук хрустнувшего сучка услаждал его слух, и он никогда не отказывал себе в этом удовольствии. Чуть ли не в каждой главе кто-нибудь обязательно наступит на сучок, разбудив всех бледнолицых и всех краснокожих на двести ярдов вокруг. Всякий раз, когда герой Купера подвергается смертельной опасности, он обязательно наступает на предательский сучок, даже если вокруг есть сотня других предметов, на которые гораздо удобнее наступить. Но они явно не устраивают Купера, и он требует, чтобы герой осмотрелся, нашёл сучок или на худой конец взял его где-нибудь. Поэтому было правильнее назвать цикл его романов не «Кожаный Чулок», а «Хрустнувший Сучок»»… Ну и вот в таком духе Твен прикладывает ему…
Но тут ведь как… Толстой, например, не любил Шекспира, мол, персонажи его выдуманы и вообще всё ничего не стоит внимания. Но я подозреваю, что на самом деле Толстого несколько задевало, что Шекспир – это Шекспир. Так, наверное, и с Твеном. Зависть прежде всего. Злая критика – это зависть.
Что касается пародии, то нередко в пародии есть нечто культурологическое. Чтобы хорошо пародировать, надо быть в теме, надо много знать. Вот как показывает книга Андрея Ветра, хороший писатель ставит перед собой задачу не просто «оттянуться» за счёт Купера, а провести с ним хороший, интересный диалог.
Это очень положительный момент.
Теперь надо подумать, что всё это значит и как, соответственно, всё это читать.
Я думаю, что Андрей (я уже проговорился об этом) использовал приёмы многих литературных стилей, традиций, в том числе и изобразительного искусства, так как специально для книги создавались иллюстрации в стиле Бердслея. На виду здесь, конечно, романтизм, хотя бы по предмету его пародии, сентиментализм, может быть. Раз там есть Бердслей и резвящаяся эротика, то это уже декаданс, потому что Бердслей это, конечно, декадентствующий товарищ. Весь этот эпатаж и эротизм – это от бунта. Андрей Ветер широко использует документалистику; с Ирвингом, может быть, больше, чем с Купером, хотя там и там примечаний очень много.
Надо обратить внимание вот на что. Всё стилизовано под некоего персонажа по имени Фелимон Кучер, который сам был, видел якобы всё это. И всё стилизуется под такой гипотетический стиль девятнадцатого века. И Андрей замахнулся довольно дерзостно сразу на авантюрный роман и на документальную прозу, объединив их одной личностью. В этой личности, стало быть, должно быть что-то единое. Это нелегко сделать, и я вижу, как много там заложено фактических знаний. Много ссылок на редкие источники, что вообще-то не свойственно пародии и даже вообще не для пародии, собственно говоря. Но Андрей сделал попытку соединить разные жанры повествования. А потом, завершив истории, он добавил ещё переписку самого Фелимона Кучера с некоторыми аристократами, разумеется, вымышленными, но очень правдоподобными. Эта переписка также добавляет материал. Это интересно.
Но именно поэтому у меня и трудность возникает: я вижу переход с одного кода повествования на другой. Возможно, это уже и не совсем пародия, а новый жанр, такой множественный… Мы живём в эпоху, когда главным является постмодерн, а постмодерн способен что угодно соединять. Вопрос только, каков будет результат.
Мне трудно… Я понимал, что это постмодерн, понимал, что Андрей не избежал влияния постмодерна, но здесь не так всё просто. Я читал, конечно, много постмодерновых вещиц. Возьмём, к примеру, «Имя розы» Умберто Эко. Там всё стилизуется под средневековье и, как говорится, никаких гвоздей. Но у Андрея Ветра соединяются несколько стилей – от романтизма до декаданса – и всё под одной крышей. Конечно, это надо осмыслить… Но интересно, повторяю, что это интересно. Поэтому я бы отметил экспериментальность книги. Никто не делал этого, никто! Наверное, и не сделают…»Александр ВАЩЕНКО