НОЧЬ СВЕТЛА

№ 2008 / 44, 23.02.2015


Книга рассказов Лидии Сычёвой вышла под серийной, примелькавшейся и, казалось бы, ни к чему особо не обязывающей обложкой с лёгким налётом гламура (ИГ АСТ, издательство «Астрель»). Тем не менее неординарное название «Уже и больные замуж повыходили» (словно бы своеобразный ответ на повышенное внимание правительства к вопросам семьи и демографии, получившее статус «нацпроекта») задаёт определённый настрой книги. Это – и «детский» (искренний и непосредственный – как и положено настоящему писателю) взгляд на «взрослые» вопросы бытия; и – серьёзное, пристальное и кропотливое внимание к «мелочам жизни». Да была бы эта книга выпущена в солидном тёмно-синем ледерине с золотым тиснением, с соответствующе-тяжеловесным названием «Мои горести, и мои радости», например, – вряд ли бы это прибавило драгоценности «золотому песку» слов: неслучайных, намытых и тяжёлыми ночными размышлениями, и болью за происходящее вокруг, и захлёбывающимся восторгом жизни. Разве бы потянулся к этой (умозрительно-сине-ледериновой) книге нынешний читатель? И женщина, которая «…так рьяно занималась фитнесом, что у неё оторвался жёлчный пузырь» (рассказ «Любовь олигарха»), и дама, что «…долго не могла найти счастья в личной жизни. А женщина, между прочим, была из себя видная, славянской внешности, белокурая, со всеми прелестями в наличии» («Французский брак»), и баба Катя, которая «любит сериалы, особенно про заморскую жизнь» («Песня года»), и преподаватель Воробьёва, которую «студенты называли между собой Вороной» («Ворона») – а ведь это галерея тех женских образов, что проходит перед нами на страницах (их прототипы – та самая благодарная аудитория, к которой обращён сборник). Так что спасибо издательству «АСТ», в очередной раз порадовавшему тех, кто несмотря ни на что остался верен настоящей литературе, верен книге.
В своих рассказах Лидия Сычёва чётко и осознанно помещает (чаще всего) свою героиню в пространственно-временные координаты… или, правильнее сказать, – в некий волшебный кристалл, совершенная огранка которого, преломляя свет, позволяет выявить те или иные стороны личности, характер действующего лица, мысли и чувства автора по отношению к происходящему. То мы оказываемся на бульваре, где «…два дюжих мужика, беззлобно чертыхаясь, гонялись за лёгкими листьями по новому чёрному тротуару» (рассказ «Осень в Москве»), то на берегу в Анталии, где «солнечные блики прыгали по лёгким волнам, сбивались в золотые стада у горизонта, шли и шли вдаль без отдыха и сожаления» (рассказ «На пляже»). Всё это выпукло, узнаваемо и прописано до деталей, взятых, как видно, из блокнота наблюдений писателя. И говорить не приходится о том, что это редкий ныне пример настоящего, сочного, живого русского языка, которым Лидия Сычёва строит свои миры – огромные, дышащие пространства – как это с определённой долей эпичности отражено в прекрасном, близком к стихотворению в прозе, рассказе «Ночь светла». «Я ехала вечер, ночь, утро, день; и где бы ни останавливался поезд, везде шёл дождь, так что казалось, будто мы стоим на одном месте… Везде мне было одиноко, как бывает одиноко в бесконечный дождь…». Можно сказать, в нём развиты и мастерски доведены до единой гармонии мощно и слаженно звучащего оркестра основные темы, так или иначе представленные в других рассказах, сквозные для сборника в целом. Но вместе с тем этот взлёт, как волна на своём гребне, выносит некоторые характерные вопросы. Героиня находится в поезде, и – «…я не знала, куда я еду, зачем…». И вот это: куда? зачем? – мотив дождя, одиночества, ощущение пережитой беды, неизвестность перед будущим (опять же, мудрая бабушка-попутчица, много повидавшая на своём веку; беспутная молодёжь, шатающаяся туда-сюда ночь напролёт), – вызывает некую картинку… Ну, допустим, образ священной для всех японцев горы Фудзиямы, подняться на которую – мечта каждого японца (и даже семидесятилетние старушки на неё ходят). Но вот появляется альпинист, увешанный снаряжением, с огромным рюкзаком… Эх! – потирает руки, – сейчас я эту горку сделаю! Понятно, что «сделает», но тропинка-то наверх сильно протоптана, сама гора хорошо обжита и уютна, исследована вдоль и поперёк. Разумеется, такое восхождение оставит в душе совершившего его что-то своё, особенное… Но почему-то кажется, что нынешняя реальность предъявляет проблемы высотой никак не с Фудзияму, а пожалуй что с Джомолунгму.
Я говорю о проблемах, не случайно упомянув выше «тех, кто остался верен книге», поскольку хочу оттолкнуться от высказывания лирической героини рассказа, которая понимает, «что мы никогда уже не долетим до других планет; что все мы участвуем в каком-то гигантском эксперименте по глупости и что выйти из него нет никакой возможности – это было бы так же безумно, как если бы я сейчас сошла с поезда». Итак, поезд мчится сквозь ночь – за окном же дышит и живёт нечто огромное, непознанное, как Космос. А вдруг там, в темноте, вызрело новое, какая-то иная сила, способная изменить мир? И это – нынешний, волшебно переродившийся (пусть мутировавший, но в лучшую, в лучшую сторону! – ставший более чувствительный сердцем, зорчее взглядом) читатель? Да он и не думал «вымирать» под каким-то там прессингом, под лавиной бульварщины и порнографии. Он, читатель, с мудрой и всезнающей, почти что с улыбкой Будды смотрел на все эти мутные потоки заказного ширпотреба, на дрязги и делёж писателями тёплых местечек, премий и госдач, на скулёж «властителей дум» о том, что канула в небытие, ушла на дно, подобно граду Китежу, некогда «самая читающая страна в мире» (не было де её, это всего лишь идеологический штамп!).
Да, ночь за окном пронизана дождями (и ведь дожди сейчас какие-то другие из-за глобального потепления климата; и поезд, как замечено, «…был взят кавказской мафией – и начальник, и большинство проводников были, кажется, чеченцы.»): кажется, что всё это бесконечно, как и «гигантский эксперимент по глупости». Но когда героиня, повторив: «Ничего нет… заплакала, не поверив самой себе» (на этом почти и заканчивается рассказ), всё же есть надежда, что возможно на следующей станции войдет кто-то из тех, кто создан воображением и мастерским пером писателя… Например, Светка Петухова, знаменитая «…своей неуёмностью. Светка – первопроходец. Ну вроде как Семён Дежнёв» (рассказ «Собачье счастье»). Или «Баба Настя Назарова – человек правильных убеждений. И о жизни, и о любви она рассуждает разумно – всякому овощу своё время. А уклонения разные – это распущенность» (рассказ «Уже и больные замуж повыходили»). А то «генеральша» Земфира, эффектная дама, которая «…сопровождала (или он её?) армейского генерала Ю., грузно-высокого, малоразговорчивого малого, отлично сложенного, с приятным, хоть и покрасневшим от алкоголя лицом» (рассказ «Генеральша»). И они подбодрят сникшее писательское «Я», подскажут, что мир не замкнулся на одном лишь путешествии некой Вечной женской души в поисках тихого семейного счастья, проблемы – не просто «эксперимента по глупости», а многоуровневого духовного кризиса – разноплановы, системны и интегрированы во все сферы общества. От «игры на своём поле» (как говорят спортивные комментаторы) пора переходить к выступлениям на выездах, к схваткам с чужими, пусть более изощрёнными и подготовленными командами. Иначе хоть какой талант начинает «запинаться» на излишне частом повторении отработанных приёмов, перестаёт видеть «пространство игры». И верно замечено в другом рассказе («На Канарах»): «Земной шар, конечно, в клеточку, но не в тюремную, а в шахматную…» (до этого героиня представляет «…голубой глобус в аккуратной сетке меридианов и параллелей; планетка была расчерчена на милые, симпатичные, но всё же тюремные клеточки»). «И любая проходная фигура может обернуться королевой, оказавшись на нужном поле», – продолжает размышлять она.
Ну так, как говорится, «и чайничать нам, и самоварничать»!
«А я чайничала, самоварничала…» – прекрасное название ещё одного очень обнадёживающего рассказа, каким, впрочем, является и всё творчество Лидии Сычёвой в целом. Юрий НЕВСКИЙ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.