На воре шапка горит?

№ 2009 / 8, 23.02.2015

Во из­бе­жа­ние кри­во­тол­ков, ска­жу сра­зу: сло­во «вор» – в за­го­лов­ке, да и в са­мом тек­с­те – упо­треб­ле­но мною в ста­рин­ном его зна­че­нии, как, ска­жем, в из­ве­ст­ном ис­то­ри­че­с­ком по­ня­тии – «ту­шин­ский вор»






Надежда КОНДАКОВА
Надежда КОНДАКОВА

Во избежание кривотолков, скажу сразу: слово «вор» – в заголовке, да и в самом тексте – употреблено мною в старинном его значении, как, скажем, в известном историческом понятии – «тушинский вор», то есть, попросту говоря, самозванец. Самозванство – явление многогранное. Можно самозванцем сесть на троне, можно в литфонде, а можно и в самой литературе, как, например, тот же Переверзин, за которого, по слухам, стихи сочиняют другие стихотворцы, умением побогаче, а состоянием победнее его. («Ну уж вы скажете – «сочиняют!»… я только редактирую его стишки, правда, так, что мама родная не узнает, – говаривал мне один поэт, живущий тяжело и вправду перебивающийся с хлеба на квас.) Впрочем, некрасивые обстоятельства использования чужого труда меня сейчас волнует мало, в конце концов, каждый зарабатывает на хлеб, как умеет. Хотя… невозможно представить, чтобы Переверзин посмел предложить такой вид «заработка», например, Юрию Кузнецову, а Кузнецов бы не послал его при этом подальше, несмотря на все материальные трудности своей жизни. Однако это a propos, не о Переверзине же сейчас речь.


Речь пока о Куняеве, и его гневной филиппике в мой адрес, («ЛР», № 7) надо сказать, смешной и беспомощной. Чем же вызван сей «опиум чернил», разведённый «слюною бешеной собаки»? Вот предыстория, как поведал её сам Куняев. Кто-то в конце января позвонил ему и сказал, что в «ЛГ» опубликован пасквиль на него. Он побежал в библиотеку, прочёл, примерил и решил, что стихи действительно имеют отношение к нему.


Помилуй Бог, в «ЛГ» опубликовано моё стихотворение под названием «Клеветнику», фамилии Куняева там нет, профессии «клеветника», или каких иных примет, указывающих на то, что обычные инициалы С.Ю.К-ву, принадлежат именно редактору журнала «Наш современник», – тоже нет, однако и этот «кто-то», и сам Куняев, и – как ни странно – множество звонивших мне по этому поводу коллег, решили, что адресат именно он.


В чём же дело? Может быть, как раз в том, что клевета действительно с некоторых пор стала профессией Куняева, неотъемлемой составляющей его имиджа, раз такое большое количество людей, включая самого г-на Куняева, решило, что среди моих знакомых ну просто и не может найтись другого такого яркого образца лукавца, перевёртыша и клеветника? Получается, на воре шапка горит?





Я думаю, дело ещё и в том, что «воровство» Куняева носит куда более злонамеренный характер, чем на виду лежащее самозванство пиита Переверзина. Куняев в своей неукротимой гордыне дошел до того, что присвоил себе право переписывать историю, в том числе и историю своей жизни, своих дружб и отношений с людьми, то есть, историю целой эпохи. Он позволил себе бесчестить мёртвых и оплёвывать живых, клеветать на тех, кто уже не может ему ответить по причине убытия в мир иной (как Слуцкий) или физической немощи (как Межиров). Те, кто знаком с книгой Куняева «Стас уполномочен заявить…» знают, о чём я говорю. Более неприятного сочинения я давно не читала. Одно только претенциозно-пошлое название говорит о многом, и, прежде всего, – о нескромности автора, о дурновкусии и потере ориентиров – по крайней мере, в отношении занимаемого им самим места в литературе. Про сочинителей такого рода, кажется, Ахматова однажды сказала: «Они пишут так, словно мы все уже умерли». Нет, Станислав Юрьевич, не умерли. И многие помнят, как вы входили в литературу под крылом Слуцкого и Самойлова, и как потом, много лет спустя, однажды утром пришли к ближайшему другу и учителю Межирову требовать, чтобы тот вернул подаренные ему на протяжении жизни Ваши книги со льстивыми и красочными автографами – уничтожали улики? открывали пути к будущему предательству? Другие помнят, как не поехали хоронить Рубцова, очевидно считая это не столь важным, для себя не обязательным. А позже, когда слава его стала набирать силу, стали неловко и глупо оправдывать этот свой поступок, ссылаться на то, что, мол, не мог поехать, писал некролог, как будто некролог это опус на десяти страницах, или тот же Вадим Кожинов не умел написать некролога…


Да много ещё чего лично я могу вспомнить – пути наши пересекались ведь не только в абхазском Гульрипше, куда вы с женой, равно как и я с мужем, приехали отдыхать по рекомендации и записке от Евтушенко. А может быть, припомнить, как Вы дружили с «оголтелым демократом» А.Ананьевым, как, вернувшись с северной рыбалки, любезно потчевали главного редактора «Октября» браконьерской рыбкой, да и нам, грешным, с барского стола доставалось, особенно, если в это время ваша подборка в журнале намечалась? Дело, конечно, житейское, скорее всего, даже свидетельствующее в вашу пользу – человек щедрый, всегда с ближним поделиться готов. Только вот не надо теперь делать удивённое лицо и говорить, что этого не было, не надо думать, что «все уже умерли».





Так что, Станислав Юрьевич, стихи, принятые Вами на свой счёт, родились не вчера и не позавчера, и носят они далеко не частный характер, и уж тем более – не литфондовский (об этом «сюжете» – поговорим отдельно). И претензии мои к описанному в них «клеветнику» куда выше, чем Вам показалось. И куда больше, чем к Вам лично. Хотя, возможно, первым, давним толчком к их написанию стали именно Ваши стихи, опубликованные, если мне не изменяет память, в самом конце перестройки. Столь же самонадеянно, так же самозванно, как и теперь, Вы заклинали:







Упаси нас ЦК и Лубянка,


А иначе никто не спасёт.



Помню до сих пор, как меня поразило это церковнославянское «упаси» в отношении двух столь замечательных «юридических лиц», вытеснивших за границу и положивших в землю немыслимое число лучших моих соотечественников – дворян и офицеров, помещиков и промышленников, купцов и художественной интеллигенции. Это их стараниями были уничтожены, «как класс», священники и ни в чём не повинные насельники монастырей, казаки и – соль земли – кулаки, то есть самые трудолюбивые и лучшие из крестьян. Среди последних были и два моих деда – один погиб на Беломорканале, другой умер в лагере от разрыва сердца в день объявления войны, ибо трое его сыновей были как раз воинского возраста. (Они и погибли потом на фронте.) Так что, к призываемой вами на помощь «Лубянке» у меня свой счёт. И к бездарно проигравшему страну «ЦК» – тоже. А в стихотворении «Клеветнику», столь Вас разозлившему, есть ещё одна строфа, которую, в газетном варианте, я, увы, дала согласие снять. Вот как выглядит это стихотворение в полном виде:







Ах, как же ты рвёшься


к большому корыту,


ах, как же копытками нервно стучишь!


А я поживаю легко и открыто,


и этого ты мне вовек не простишь.



И в позднесоветской,


и в нынешней жизни,


и в вёдро, и если не видно ни зги,


я просто жила и служила отчизне,


а ты ей постыдно лизал сапоги.



А помнишь, как корень кулацкого рода


она изводила? И в те времена


я просто пошла в лагеря за народом,


а ты за меня получал ордена.



Ты был и евреем и антисемитом,


кидался туда, где поболее куш.


Уходишь непризнанным,


незнаменитым,


живой браконьер человеческих душ.



Теперь ты клевещешь…


Ну нет уж, довольно!


Мне мёртвые вверили быть начеку.


Господь научил. И – ни капли


не больно.


А хочешь, другую подставлю щеку?



Как видите, Станислав Юрьевич, стихи выходят далеко за пределы отношений каких бы то ни было физических лиц. Речь идёт о типическом. О двух противоположных взглядах и отношениях человека – к жизни, к родине, к другому человеку. Но вы спроецировали на себя этот «типический» портрет, и я довольна.


Что же касается знания Евангелия, то и тут Вам не стоит лукавить. Раз уж Вы признаёте, что стихотворение касается Вас, то, стало быть, догадываетесь, что ещё одним импульсом к написанию его послужило Ваше интервью с Барановой-Гонченко, опубликованное в той же ЛР в прошлом году. Интервью это было столь же лживо, как и нынешний Ваш опус. Тогда своей клеветой Вы больно ударили меня. Но вступать в полемику с ангажированным мнением мне не хотелось, в тот момент Вам по существу отвечали другие. Зато у меня появился эмоциональный повод закончить давно начатое стихотворение.


И, похоже, я оказалась права – стихотворный вариант ответа на все Ваши инсинуации оказался наиболее действенным! А публикацией стихотворения в «ЛГ» я как раз и подставила Вам вторую щёку… Вы и ударили. Как видите, с одной стороны – учусь смирению, но с другой – заступаюсь за всех, жестоко и бесчеловечно оскорблённых вами. Считайте, что и за Межирова, и за Высоцкого, и за столь много для Вас значившего когда-то Бориса Слуцкого, за Владимира Соколова и его вдову, которых Вы обидели в своей книге походя, и даже… за Татьяну Глушкову, по отношению к стихам которой Вы уже после её смерти позволили себе непозволительное…


«Стас уполномочен заявить…» Эх Вы! Самозванство это, Станислав Юрьевич, а по Евангелию – читай, непомерная гордыня.


Впрочем, Вы ведь атеист до мозга костей, ещё в молодости сформулировали свою позицию: «добро должно быть с кулаками». Поэтому и просили в 1991 году «упаси нас, ЦК и Лубянка». А между прочим, мой покойный муж Борис Примеров, которого Вы некстати упомянули в качестве своего единомышленника, в желании спасти страну обращался в куда более высокую инстанцию: «Боже, Советскую власть нам верни!» Чувствуете разницу?


Честно говоря, я не думала, что Вы поднимете перчатку, да ещё так неуклюже. Но, видимо, даже опытный волк с возрастом и нюх теряет, и зубы стирает.



P.S. А по существу конкретных «литфондовских» вопросов, я надеюсь, Вам ответят мои товарищи.


Я же публично заявляю:


1. Никогда никаких доверенностей не подделывала. Это грязная ложь. В Видновский суд лично И.И. Переверзиным и за его подписью мне были выданы две доверенности, в которых чётко написано, кому, куда и главное – по какому вопросу они даны (копии доверенностей прилагаю и прошу их опубликовать).


2. В судебном заседании на все вопросы судьи и адвоката истцов (о земле в городке писателей, об оформлении строений, построенных за свой счёт писателями), говорила только правду, обрисовывая ситуацию в МЛФ такой, какою она была на самом деле.


3. Ни о какой «приватизации» никогда не думала. «Смету» на капитальный ремонт дома и реконструкцию гаража, произведённые более 10 лет назад (в 1996-98 гг. и в 2001 году), представила в Литфонд по просьбе И.И. Переверзина. Ему же в начале 2008 года я передала заявление, (копию прилагаю), свидетельствующее о том, что пресловутый «долгосрочный договор» на 49 или 149 лет… мне не нужен. Я прошу литфонд (в соответствии с Гражданским кодексом РФ) зафиксировать вложенные мною личные средства и принять всё построенное мною по закону «на баланс МЛФ».


Всё остальное – вымыслы и домыслы. Готова встретиться в суде с любым, кто усомнится в правоте моих слов. Честь, достоинство и доброе имя считаю дороже любой движимости и недвижимости. Это единственное, что останется после нас на земле и понадобится нам на Страшном Суде.

На­деж­да Кондакова

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.