Автор «Тихого Дона» будет найден!
№ 2009 / 40, 23.02.2015
Писатели Игорь Фролов и Александр Карасёв говорят о проблеме авторства «Тихого Дона». Казалось бы, все копья сломаны, мнения литературоведов устойчиво разделились. Но Александр Карасёв предлагает своё решение.
НА ГРАНИ ПРОВОКАЦИИ
Сразу оговоримся: первыми термин «провокация» употребили не мы, а Александр Карасёв. Отправив в редакцию по электронной почте свой диалог с Игорем Фроловым, он предупредил, что материал получился «немножко провокационный».
Честно говоря, мы думали, что после того, как Лев Колодный отыскал, а Феликс Кузнецов опубликовал рукописи «Тихого Дона», проблема авторства гениального романа окончательно решилась.
Но сомневающиеся, как оказалось, не исчезли.
Диалог Карасёва и Фролова чуть не привёл нашу редакцию к расколу. Одни сотрудники, возражая против публикации данного материала, указывали на содержащиеся в нём неточности. В частности, Фролов упомянул книгу якобы 1979 года некоего шведского автора, который проанализировал «Тихий Дон» статистическими методами.
Но, судя по всему, он имел в виду компьютерные исследования не шведа, а норвежца Г.Хьетсе. Потом противников публикации диалога удивила ремарка Карасёва о том, что пока он «довольно поверхностно ознакомился с проблемой». Если человек сам признаётся в поверхностном знании темы, к чему тогда ломать копья? Но другие сотрудники привели свои аргументы в пользу печатания материала. Главный довод: в «Тихом Доне» действительно есть много нестыковок, которые до сих пор внятного объяснения не получили. И потом: нельзя затыкать чужие глотки. Если проблема осталась, значит, её надо обсуждать.
В общем, большинством голосов редакция высказалась за публикацию диалога. Но мы готовы выслушать и другие мнения.
Редакция «ЛР»
 |
Александр Владимирович Карасёв родился в 1971 году в Краснодаре. Окончил Кубанский педагогический институт. Участник контртеррористической операции в Чечне. Первые рассказы Карасёва поддержал кумир советской интеллигенции 1970-х годов Владимир Максимов. Делясь своими впечатлениями от военной прозы Карасёва, он писал: «Это было то родное чтение, когда читающий захвачен текстами сразу и без сомнений, удержит ли автор до конца предложенный с первой же страницы высокий уровень прозы. Всякое новое слово радует… Не стану цитировать… Нет нужды».
После этого рассказы Карасёва появились в журналах «Новый мир», «Наш современник» и «Дружба народов». В 2008 году у него вышла книга «Чеченские рассказы», которую на ура приняла практически вся критика. Самые восторженные отзывы написали Михаил Бойко в газете «НГ Exlibris», Ян Шенкман в «Книжном обозрении» и Игорь Савельев в «Новом мире». В 2008 году Карасёв стал лауреатом Бунинской премии в номинации «Открытие года». Два года назад писатель из Краснодара перебрался в Санкт-Петербург.
 |
Игорь Александрович Фролов родился 30 мая 1963 года в Якутии. Окончил Уфимский авиационный институт. Участник афганского похода советской армии. Первый рассказ «Перед снегом» опубликовал при поддержке критика Александра Касымова в 1996 году в газете «Вечерняя Уфа».
В московской печати талант писателя тут же высоко оценил журнал «Знамя».
В одной из рецензий «знаменосцы» отмечали: «Игорь Фролов пишет хорошо. Игорь Фролов пишет красиво, иногда даже слишком красиво. Зазор между «хорошо» и «слишком хорошо», «красиво» и «слишком красиво» даёт возможность поговорить о вкусе… Для Фролова вкус – понятие, я бы сказал, эстетико-физиологическое. Его весьма эротичные тексты бывают в какие-то моменты чересчур приторны».
В 2007 году Фролов издал в Москве книгу прозы «Вертолётчик». В 2008 году повесть Фролова «Ничья» попала в шорт-лист литературной премии имени Ивана Петровича Белкина.
Живёт писатель в Уфе.
Писатели Игорь Фролов и Александр Карасёв говорят о проблеме авторства «Тихого Дона». Казалось бы, все копья сломаны, мнения литературоведов устойчиво разделились. Но Александр Карасёв предлагает своё решение. Кто знает, может быть, мы у истоков научного открытия?
Игорь Фролов. Я знаю, что ты сейчас занялся самостоятельным изучением проблемы авторства «Тихого Дона». Для меня казус (назову это так) «Тихого Дона» обозначился в школьные годы, когда я прочитал роман, как было положено по программе. Он уже тогда оставил двойственное впечатление. И стилистически, и политически. Даже школьник видит, как велик диапазон стилей в романе – от поэтического, буквально гоголевского языка до справочного материала, словно взятого из чиновничьих отчётов и военных сводок. А политический окрас романа вообще меня поразил. Я так и сказал своему отцу: но это же антисоветчина! И вот тогда я узнал, что есть у «Тихого Дона» негромкая, но тяжёлая тайна. Отец рассказал мне, что, по слухам, вовсе не Шолохов автор романа, а некий белый офицер, полевая сумка которого с рукописью попала в руки молодому Шолохову. И тут только я обратил внимание на возраст гения и сразу поверил тем клеветническим слухам, потому что так написать первый том эпопеи в 21 год может только бог письма, но не крестьянский малограмотный сын…
Александр Карасёв. Я в школьные годы не был столь искушён. На меня роман произвёл впечатление, подкрепляемое многократным просмотром герасимовского фильма. Это настоящий шедевр киноискусства. В отличие от халтурной его перелицовки Бондарчуков. Стыдно снимать такие фильмы, но у таких творцов иные приоритеты – пипл хавает, деньги поступают, награды вручаются. Когда мне говорят, что Бондарчук-старший был талантливым режиссёром, а это младший подкачал, я говорю, что старший – это тот же младший в условиях своего времени. Просто время было не столь откровенным.
И.Ф. Бондарчуковский фильм поначалу меня удивил абсолютным холодом между Григорием и Аксиньей. Когда выяснилось, что актёр – гей, то всё стало понятно. Но с книгой дело обстоит сложнее, чем с фильмом…
А.К. С книгой тоже всё ясно…
И.Ф. Дело ясное, что дело тёмное, как говорится… Кажется, в 79-м году я читал книжку шведского автора, в которой статистическими методами, сравнением количества используемых слов, доказывалось, что автор – Шолохов. Но это, уже тогда подумал я, лобби Шведской Академии, вручившей Шолохову премию, да и сравнивать одно произведение с другим, когда неясно авторство второго, – решать уравнение типа «икс равно игрек». Неизвестные остаются неизвестными.
Когда началась перестройка, кажется, в «Вопросах литературы» прочитал несколько газетных статей Шолохова 30-х годов – что-то про колхозные дела, – и ужаснулся. Это был косноязычный, совершенно немощный язык, а ведь статьи писаны были спустя годы после выхода первого тома «Тихого Дона». В принципе, мне хватило бы и одного этого примера, чтобы увериться в подлоге.
Уже в недавнее время я читал «Стремя «Тихого Дона» с предисловием Солженицына и с удивлением узнал, что он был против авторства Шолохова. А год назад прочитал на сайте моего друга, питерского поэта и исследователя Андрея Чернова, о так называемых черновиках «Тихого Дона». Я даже заказал ему для журнала «Бельские просторы» статью, но там нужно время, а его пока автор не выкроил… Знаю, ты изучал проблему тех черновиков…
А.К. Нужно ещё назвать работу Макаровых «К истокам «Тихого Дона», работы Бар-Селлы… Понятно, что факт наличия черновика сам по себе ни о чём не говорит. Защитники авторства Шолохова не смогли доказать его подлинность, зато есть признаки того, что это новодел, спешно изготовленный уже после публикации романа, – имитация черновика рукописи.
То, что роман писал не Шолохов, сейчас доказано… Шолохов и сам об этом фактически сказал с трибуны съезда в 39-м году. Про вражеские полевые сумки, которые сгодятся в литературном хозяйстве…
И.Ф. А что за речь? Она опубликована?
A.К. Всё опубликовано… Слепой не увидит, глухой не услышит… Тебе про эту полевую сумку и говорил отец… Нужно, наверно, процитировать: «…Полевых сумок бросать не будем… Чужие сумки соберём… потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится. Разгромив врагов, мы ещё напишем книги о том, как мы этих врагов били. Книги эти послужат нашему народу и останутся в назидание тем из захватчиков, кто случайно окажется недобитым».
И.Ф. Да, всё сходится… Шолохов сам раскрыл нам свой творческий метод. Что тут ещё скажешь?..
A.К. На самом деле – всё очевидно… Текст романа разобран от и до. Выявлен компилятивный характер работы, свободное перенесение кусков текста из одной части романа в другую, сочетание эпизодов, относящихся к одному году, с эпизодами из другого времени, наличие чужеродных вставок, прямые заимствования из мемуарных источников с грубым механическим перелицовыванием. Было проведено историческое исследование сцен Первой мировой и Гражданской войны. Расположение на фронте тех или иных войсковых частей, особенности их комплектования. Изучена география романа. Отмечены и несовместимые противоречия в мировоззренческих убеждениях автора, что свидетельствует о наличии автора и соавтора (соавторов). Показано, что соавтор этот сам не понимал текст первоисточника… Короче, как сказал бы Зощенко – даже говорить об этом скучно…
Один забавный пример – в современной версии романа есть некий бунтарь Секач в значении Пугачёва, при наличии дальше в тексте Пугача в значении Пугачёва… Так и написано: «…начиная с Разина и кончая Секачом». Говорят, на вопрос, кто этот загадочный Секач, которого не смогли найти ни в истории России, ни в истории Дона, Шолохов не смог ответить.
И.Ф. Там много таких нелепиц смешных, свидетельствующих о том, что переписчик часто не понимал почерка оригинала и не мог угадать по смыслу, – или торопился, или ума не хватило…
Да, я читал, что в «Тихий Дон» почти без изменений врезаны куски мемуаров как белых, так и красных полководцев, в частности Деникина, Антонова-Овсеенко…
А.К. Краснова, Лукомского, Какурина, Френкеля…
И.Ф. В общем, роман представляется эдаким большим коллажом, склеенным из картинок и слов, вырезанных из разных источников, где главным материалом служат отрывки из проторукописи, собственно художественного текста неизвестного автора. Не Шолохова хотя бы потому, что автор не стал бы стряпать такой грубый коллаж при столь тонком чувстве языка и композиции, которым он обладал, если судить по художественному пунктиру. Так в чём же дело?.. Почему имя Шолохова до сих пор на обложке?
А.К. Вопрос упирается только в политику, в то самое решение РАПП двадцатых годов, которым Шолохов фактически был назначен автором. Позиция в целом такая. Её хорошо выразил в своём блоге критик Владимир Бондаренко: «Кто против Шолохова – тот против России!»… Как говорится – без комментариев… Примерно тот же смысл имеют изыскания шолоховеда Феликса Кузнецова и других.
И осталось найти настоящего автора.
И.Ф. А Крюков?.. Я специально не занимался проблемой авторства «Тихого Дона», но из того, что я читал, у меня сложилось впечатление, что автором художественной части романа был Фёдор Крюков. Мне достаточно было приведённых в «Стремени «Тихого Дона» отрывков из «Тихого Дона» и сохранившихся текстов Крюкова. Близость стилистики поразила. Как человек, имеющий отношение к слову, я вижу, что это одна и та же литературная «дерматоглифика».
А.К. Крюков не был автором «Тихого Дона». Здесь вот какого нет понимания у исследователей… На место Шолохова они ищут известного писателя или журналиста…
Я написал несколько военных рассказов на своём чеченском материале, прочёл большое количество военных мемуаров, документальной и художественной прозы о войне. Я вижу, что военные сцены первых месяцев войны писал человек, воевавший сам. По их характеру, эмоциональной насыщенности, степени достоверности, приближающейся к мемуарной. И не выезжал на фронт, как Крюков, а воевал. Алексей Толстой, написавший «Хождение по мукам», не воевал, а был на фронте военкором, – это видно по прозе.
Автор романа служил в кавалерии. Род войск автора тоже всегда виден. Видно, что Лев Толстой был артиллеристом, даже по роману «Война и мир», несмотря на то, что в Отечественной войне 1812 года он не участвовал. Проза Бондарева – это проза артиллериста, проза Кондратьева – проза пехотинца.
И.Ф. Предположим, в отношении Крюкова ты прав. Но, отметая его, ты можешь предложить логически обоснованную кандидатуру на место автора?
А.К. Попытаюсь… У исследователей сейчас нет понимания того, что дневник студента, а позже вольноопределяющегося Тимофея приведён в романе неизвестно для чего, чтобы нагнать объём и закрыть линию Лизы Моховой, которую автор не успел продолжить, а Шолохов не знал, что с ней делать. Давно замечено, что отрывок дневника хронологически не на своём месте… Так вот – это не художественный текст. Не заготовка, которая должна была выполнять какую-то задачу в романе, а отрывок реального дневника автора, хранившийся вместе с рукописью, набросками, планами. Есть так называемый черновик этого фрагмента, с правками. Вероятно, автора звали Александром Ивановичем, устанавливается станица, в которой он проживал (её название позже изменено), казачий полк, в котором он служил.
И это даже странно, что литературоведами отрывок дневника сейчас принимается за художественный текст. Сразу после издания романа люди задавались вопросом: «Чей дневник использовал Шолохов?» Об этом написано.
И.Ф. Да, я обратил внимание на этот дневник и на его странную необязательность в художественном полотне. И тут я должен заметить, что это, по-моему, очень удачная твоя находка. Все открытия начинаются с того, что исследователь обращает внимание на парадокс, противоречие, и пытается его решить. Мне кажется, ты нашёл правильный ключ к шифру.
А.К. Отрывок дневника – это зашифрованное, обращённое к нам послание. Автор будет найден – сейчас я в этом убеждён. Здесь элементарно нужен историк, который пойдёт в архив, поднимет документы. Есть списки личного состава войсковых частей, послужные листы. Смотреть вольноопределяющихся известного полка в первые месяцы войны. Отобрать подходящего по иным параметрам – учился в установленном вузе, проживал в известной станице. А потом проследить его судьбу, исходя из всей источниковой базы, в первую очередь, архивных документов. Выяснить всё, что можно. К сожалению, у меня нет возможности и сил этим заняться самому.
А сцены пятнадцатого и последующих лет войны даны схематически, для их написания не нужно иметь военного опыта, скорее всего – это черновые наброски.
И.Ф. Значит – вольноопределяющийся, не офицер?
А.К. Мог быть позже произведён, как хорунжий Бунчук, смотря сколько времени пробыл на фронте… Картины войны, как в основном тексте романа, так и в отрывке дневника, даны глазами образованного гражданского человека, надевшего военную форму, не кадрового офицера и не простого солдата, казака… Военные прозаики чаще всего и получаются из молодых интеллигентов, волею судьбы оказавшихся на войне… Это и наша «лейтенантская проза». Зощенко был перед войной студентом, в иных политических условиях писал бы о войне, у него был замысел… Лев Толстой, кстати, был юнкером – это то же, что вольноопределяющийся… Бабель… Похоже на взгляд Бабеля – видение войны автором «Тихого Дона». У Бабеля больше зверств, но всё это как-то весело, а в «Тихом Доне» – страшно.
И.Ф. …Верно… Но думаю всё же, что у автора были какие-то иные литературные или журналистские опыты, их тоже надо искать…
А.К. Это был неизвестный как писатель человек – в этом и сложность. Первые книги часто удаются.
Бар-Селла тщательно исследовал «дневник студента Тимофея» и пришёл к выводу, что записи дневника точно соответствуют историческим реалиям. Он установил (или предположил) вуз – Московский университет, факультет, на котором учился автор дневника, станицу, в которой он проживал, полк, в который ушёл добровольцем. Но всё же Селла ищет писателя и журналиста.
В поиске автора Бар-Селла пошёл дальше Макаровых, как и ты, считающих автором Крюкова. Бар-Селла называет журналиста Севского (настоящая фамилия – Краснушкин), который воевал в первые месяцы войны в казачьем полку. Но вряд ли, исходя из версии подлинности дневника, автором мог быть Краснушкин. Бар-Селла исходил из того, что дневник студента просто хорошо выверенный во времени и пространстве художественный текст.
Мой вывод, конечно, основан лишь на собственном понимании литературы, опыте, если хочешь – чутье. Но в любом случае – эту версию необходимо отработать. Суть версии – дневник из романа не художественный текст, а отрывок реального дневника автора.
В основном тексте романа и в этом отрывке дневника дублируются детали. Отмечен солдат, раненный в глаз. При внимательном прочтении военных сцен романа это обращает на себя внимание. Ранен в глаз и Григорий Мелихов, а это не типичное ранение – в глаз.
И.Ф. Вот это очень важное наблюдение! И о дублировании факта ранения, и о его нетипичности. Такие, казалось бы, незаметные совмещения часто и оказываются последней каплей в чаше истины…
А.К. Это дублирование не я первый заметил… Но обратил внимание сам… И не воевавший, даже если он пишет талантливо, о войне пишет штампами, незачем ему ранение в глаз, как и глазная клиника, легче сделать ранение в ногу и стандартный госпиталь. А отрывок дневника потому и втесался в текст романа, что автор пользовался им в своей работе, держал под рукой. Так же как Бабель пользовался своим дневником при написании «Конармии». Дневник Бабеля опубликован, можно посмотреть этот механизм. Я сам использовал при написании рассказов записи, сделанные в Чечне, и представляю себе, как это делается.
На основе своего дневника автор, например, достоверно написал сцену боя, за который приказный Крючков первый на той войне получил Георгиевский крест. Это видно. Сам автор не участвовал в том бою, но попадал в схожие переделки. Там фраза из «Войны и мира» кочует из дневника в текст, то есть дублируется соавтором, плохо понимающим то, что он переписывает и компилирует.
И.Ф. Давай соберём всё воедино. Каковы итоги твоего расследования на сегодняшний день?.. Что тебе известно об авторе?
А.К. Это казак, молодой во время написания романа человек. О молодости автора пишет ряд исследователей – стилистика, мировоззрение. Он учился в университете в Москве, изучал математику – это разбиралось, установлено время учёбы, факультет – был студентом-естественником. О его образовании, знакомстве с русской и мировой классической литературой написано много. Вероятно, его звали Александром Ивановичем. После объявления войны пошёл на фронт вольноопределяющимся в известный, исходя из сопоставления текста «черновика», всех редакций романа, казачий полк, согласно отделу проживания в Войске Донском. Станица проживания автора устанавливается. Если не ошибаюсь – Мигулинская. И если не ошибаюсь (нужно поднимать статью Бар-Селла) – тот же полк, в котором служил Мелихов – 12-й Донской, что логично.
И.Ф. Да, о Григории там наиболее подробно, и незачем писать на чужих примерах, если воевал сам… А почему Александр Иванович?..
А.К. В черновике Александр Иванович исправлен на Тимофея. В первых изданных редакциях «Тихого Дона» одновременно он и Тимофей, и Александр Иванович. Всё это основательно исследовано. Бар-Селлой, в частности.
И.Ф. Нормальный редакторский недосмотр. Особенно если учесть, что при таком объёме компиляции невозможно свести все концы с концами… Ты знаешь, я склонен с тобой согласиться – путь, мне кажется, верный! Я сам занимался литературными расследованиями – по Пушкину, Мандельштаму, Шекспиру, – а у последнего, как ты знаешь, проблема авторства до сих пор не решена. О Шекспире я написал целую книгу, и алгоритм твоего поиска мне близок. Именно нестыковки при их внимательном изучении приводят к открытиям. Но я привык во время исследования не оставлять сомнений. А меня смущает Крюков…
А.К. Вероятно, автор был знаком с Крюковым, донской казачьей интеллигенции было не так много. Крюков жил примерно в тех же местах, где разворачивается действие романа, особенно первой его установленной редакции. Он был известным донским писателем. Я прочёл его «Офицершу» – замечательная повесть… Автор был молод и мог у него учиться, подражать, ориентироваться на его стилистику. Отсюда у тебя, как и у многих исследователей, могло создаться такое впечатление… Он мог и хранить у Крюкова рукопись.
И.Ф. Что ж, в принципе могу согласиться. Главный твой аргумент против Крюкова тот, что он выезжал на фронт, но не воевал. И в самом деле, военные сцены писаны воевавшим человеком. Хотя мой афганский опыт чисто авиационный, но я знаю, как пишется война воевавшим, как она пишется бывавшим на ней журналистом, а как не воевавшими…
Ну а сам ты не хочешь заняться архивными исследованиями? Ты же историк, да ещё и юрист по образованию. Установишь личность, отсечёшь невиновных подозреваемых… Да, найти человека по его следам в художественном произведении – задача, конечно, невероятно трудная, но…
А.К. Нет, всё просто. Всё сложное уже сделано. Остался маленький штрих… Но я не историк и не литературовед. Сейчас я довольно поверхностно ознакомился с проблемой и сказал, что я вижу, как прозаик, имеющий военный опыт и опыт работы в военной прозе. А я вижу, что нет полного понимания природы творчества и в частности особенностей создания произведений о войне.
Есть историки уровня Сергея Волкова. Который при желании в короткое время установит автора и скажет о нём всё по периоду Первой мировой и Гражданской войны, особенно если автор был в белой армии… Но вряд ли… Я думаю, он демобилизовался, скорее всего, по ранению, и спокойно писал в своей станице, на территории Верхнедонского восстания. У него должно было быть время для работы над романом.
Лучше всего, чтобы сами Макаровы или Бар-Селла отработали версию подлинности дневника, а я не буду отнимать у них законные лавры. Вообще, они проделали огромную работу. Как ты говоришь – им и ключ в руки.
И.Ф. Будем надеяться. Имя автора ты уже установил, осталась фамилия!
Добавить комментарий