Максиму Пешкову вдогонку

№ 2010 / 20, 23.02.2015

Вот уж не ду­ма­ла ни­ког­да, что Мак­си­му Пеш­ко­ву, по­том­ку са­мо­го Алек­сея Мак­си­мо­ви­ча, от­ве­чать бу­ду. Вид­но, не толь­ко ру­ко­пи­си в во­де не то­нут и в ог­не не го­рят, но и мак­си­мы. Сла­ва бо­гу, и мак­си­мы то­же.

Вот уж не думала никогда, что Максиму Пешкову, потомку самого Алексея Максимовича, отвечать буду. Видно, не только рукописи в воде не тонут и в огне не горят, но и максимы. Слава богу, и максимы тоже. А они, друзья, всё время стремятся если не к центру, то к динамическому равновесию. А какая амплитуда колебания у Максима Пешкова-2, опубликовавшего в № 16 «ЛР» обличающую Литинститут статью, – сами видите. Не работает ни закон всемирного тяготения, ни сообщающихся сосудов, про кантов «моральный закон внутри нас» вообще молчу.

Валерия ОЛЮНИНА

Если уж по правде, сама сомневаюсь, имею ли право писать все эти свои доводы, тем более что не доучилась я в Литературном институте, ушла оттуда с 4 курса, о чём до сих пор жалею. Просто за третье высшее платить надо было, отпустил меня мой мастер Руслан Тимофеевич Киреев со спокойной душой, потому как дипломную работу написала уже на третьем курсе. Все упрёки автора публикации мне отчасти понятны. Даже тем, у кого ножки тоненькие, жить хочется. Желательно с поводырём до пенсии. Зайдя в Литинститут, сама хотела опереться на какого-нибудь классика. Про трудоустройство, правда, речь не шла. Работала на тот момент в строительной компании, но вот найти здесь человека, который бы помогал публиковаться и пристраиваться, очень хотелось. Но не тут-то было. На наших киреевских семинарах брат брата хвалил мало, правда, рук не ломали. А когда что-то получалось, мы обретали долгожданную твердь. Именно после семинара Руслана Киреева на втором курсе я осмелилась свои воспоминания о Святославе Рихтере послать в «Литературную газету». «Человек рождается сам и умирает сам», – сказал герой нашего любимого фильма. Центр человека внутри него самого, а не на стене, где висит портрет Евгения Долматовского. Для меня Литературный институт был и монашеской кельей – потому что жиреть не давали, и спартанской школой – слабых убирали. Оставляли того, кто хотел есть чечевичную похлёбку и заниматься литературным трудом и после окончания вуза. Или хотя бы любить книги, даже если судьба накинет белый воротничок или метлу в руки даст.

Максимушко, жизнь тебе таких персонажей подкидывает: и «мажоров», и официантов – сиди да ваяй, а ты всё грезишь о бейрейтах. Глупо объяснять, что в стране с перебитым хребтом не может процветать некая интеллектуально-творческая резервация, где все будут играть в бисер. Да и нужна ли она литератору? Преподаватели вуза живут здешней жизнью, а быт в бытие не всегда обращается. Обидели вас, накричали, зачёт не поставили – прости живого человека. Рассказы Моэма перечитай – там только мёртвые хорошо себя ведут. Что до библиотекарей института – вот уж в кого камень бросать не след. Однажды встретилась с одной из них. Я поприветствовала её и поблагодарила за терпение и помощь. А она сказала мне: «Я не имею на это права, но если вам очень нужно что-то будет – приходите, выдам вам книгу под свою ответственность».

Моя мама – выпускница филологического факультета Тартуского университета. На практику ездила на Чудское озеро речь староверов изучать. Так то филолог, а не прозаик-поэт. Вы что, уважаемый Максим, в Париж на практику хотите поехать? Если вы расстроились из-за завала «древних цивилизаций», сможете ли вы пройти производственную практику, которую прошли Франсуа Вийон, Артюр Рембо, Иосиф Бродский, Осип Мандельштам? Не хотите ли вы, как Блез Паскаль, повесить себе на бедро колючий ремешок? Та ещё практика была: от гордыни, вранья и лицемерия.

Валерия ОЛЮНИНА