Зачем большому учёному раболепство

№ 2011 / 50, 23.02.2015

Вик­тор Ви­но­гра­дов, бе­зус­лов­но, был учё­ным пер­вой ве­ли­чи­ны. Он, по су­ти, со­здал на­уч­ную эпо­пею о язы­ке. Это не счи­тая его ра­бот о Пуш­ки­не и о со­вре­мен­ной рус­ской ли­те­ра­ту­ре. Хо­тя жиз­нен­ный путь ис­сле­до­ва­те­ля был не гла­док.

Виктор Виноградов, безусловно, был учёным первой величины. Он, по сути, создал научную эпопею о языке. Это не считая его работ о Пушкине и о современной русской литературе. Хотя жизненный путь исследователя был не гладок. Учёный прошёл всё: взлёты, падения, гонения, головокружение от успехов и многое другое.

Виктор ВИНОГРАДОВ

Виктор Владимирович Виноградов родился 31 декабря 1894 года (по новому стилю 12 января 1895 года) в Зарайске в семье священника (правда, 25 сентября 1943 года в автобиографии для Союза писателей учёный указал другое место рождения – Рязань, и ограничился тем, что его отец был преподавателем гимназии). По настоянию родителей он окончил Зарайское духовное училище и Рязанскую духовную семинарию и одно время жил частными уроками. Потом был Петроград.

В 1918 году Виноградов окончил в Петрограде сразу два института: историко-филологический и археологический, после чего академик А.А. Шахматов оставил его при университете для подготовки к профессорскому званию. Спустя год он опубликовал свою магистерскую диссертацию «Исследования в области фонетики севернорусского наречия. Очерки из истории звука Б в севернорусском наречии». Эта работа получила высокие оценки академика Е.Карского и профессора Л.Щербы.

В 1920-е годы Виноградов много и живо интересовался современной литературой. Ему были близки стихи Ахматовой, проза Зощенко, опыты Виктора Шкловского. Другое дело, что герои его работ далеко не всегда испытывали восторг по поводу того, что он о них писал. Корней Чуковский, описывая одну из своих встреч с Ахматовой, рассказывал в своём дневнике: «Говорили о критиках. Она [Ахматова. – В.О.] говорит: «Вы читали, что написал обо мне Айхенвальд. По-моему, он всё списал у вас. А Виноградов… Недавно вышла его статья обо мне в «Литературной Мысли» – такая скучная, что даже я не могла одолеть её. Щеголев так и сказал жене – раз даже сама Ахматова не может прочитать её, то нам и Бог велел не читать. Эйхенбаум пишет книгу… тоже». Я ушёл, унося впечатление светлое. За всеми этими вздорами всё же чувствуешь подлинную Анну Ахматову, которой как бы неловко быть на людях подлинной и она поневоле, из какой-то застенчивости, принимает самые тривиальные облики» (запись от 15 декабря 1922 года).

В 1925 году Виноградов наконец женился. Его избранницей стала концертмейстер Надежда Малышева.

Одно время Виноградов числился в Институте истории искусств. Он работал в отделе словесных искусств у Жирмунского. «Вечером сегодня акт в Институте истории искусств, – сообщал он 30 ноября 1926 года жене. – В среду и субботу – мои доклады. Так… темпом стремительным жизнь бежит».

Формалисты надеялись превратить Виноградова в своего единомышленника и союзника. Но он, поддерживая со всеми ними приятельские отношения, в науке отстаивал иные позиции. Так, Эйхенбаум по вопросам поэтики был для него просто непримиримым противником. Позже, уже в 1928 году Эйхенбаум, подписывая Виноградову свою книгу «Лев Толстой», отметил: «Враги былые, мы состарились и стихли».

Работая у Жирмунского, Виноградов увлёкся историей русских слов. В 1928 году он опубликовал статью «О слове ахинея в русском литературном языке». Дальше молодой учёный планировал рассмотреть историю ещё порядка двухсот пятидесяти слов. Но потом стало ясно, что дело этим не ограничится. По сути, Виноградов породил в науке и литературе новый жанр историко-лексикологического этюда. Полностью замысел Виноградова осуществился уже после его смерти (одна из его учениц – Н.Ю. Шведова в 1994 году довела наработки учёного до книги «История слов»).

В 1929 году Виноградов из Ленинграда переехал в Москву. Он уже имел в науке и литературе своё имя. Анонимный автор «Литературной энциклопедии» утверждал, что учёный в теоретическом плане тяготел к стилистике, а в историческом сосредоточился на изучении литературы 1830–40-х годов.

Но власть к Виноградову относилась неоднозначно. С одной стороны, она признавала его право на историко-филологический метод. А с другой не понимала, зачем исследователь осложнял свои работы углублённым анализом поэтического языка. В энциклопедии было отмечено: «Но лингвистическая утончённость и широта историко-литературного диапазона существуют у Виноградова за счёт научной социологии. Его работам свойствен общий порок всей формальной школы – полное небрежение к социальному генезису и социальной функции литературного факта. Подобно Эйхенбауму и Тынянову, Виноградов изучает произведение в полном отрыве от порождающего его классового бытия. Это лишает его построения научности» («Литературная энциклопедия», том 2, М., 1930).

После переезда в Москву у Виноградова появилась мысль написать цикл очерков по истории русского литературного языка XVII–ХIX веков. Но он считал, что в одиночку эту идею ему не воплотить, и поэтому хотел подключить к осуществлению своего замысла недавно вернувшегося из Чехословакии Николая Дурново. Как вспоминала жена Виноградова, Дурново тоже поначалу загорелся планами своего соратника и даже зачастил к нему домой, чтобы вместе обсудить будущую монографию, но так ничего и не написал. Одновременно Дмитрий Николаевич Ушаков привлёк учёного к работе над «Толковым словарём русского языка», доверив ему почти всю грамматику.

Живя в Москве, Виноградов иногда получал из-за границы книги от наших бывших соотечественников. В частности, ему прислал одну из своих работ находившийся в эмиграции Н.Трубецкой. Но, похоже, вся его зарубежная корреспонденция находилась под бдительным контролем спецслужб.

Чекисты нагрянули к Виноградову 8 февраля 1934 года. Его жена позже рассказывала: «К нам пришли с обыском три человека. Мы жили в одной комнате, стены сплошь в книгах. Обыск был очень длительным, потому что они перебирали все книжки, и им пришлось вызвать ещё одного человека на помощь. Я только помню, что они откладывали на диван все книги, которые им казались подозрительными, очевидно, на иностранных языках. А книга Трубецкого была на русском. Они её просмотрели и отложили. Обыск закончился, и Виктора Владимировича увезли. Уходя, он мне сказал: «Трубецкого-то приберите». [Да, я должна сказать, что мы с Виктором Владимировичем были на «вы», поэтому не удивляйтесь, что он так ко мне обратился. Мы, как познакомились, всю жизнь были на «вы», никак не могли перейти на «ты».] Значит, Виктор Владимирович догадался, в чём дело: обыск вызван присылкой книги Н.С. Трубецким» («Русская речь», 1989, № 4).

Так Виноградов попал в тюрьму. Ордер на арест за номером 14617 подписал заместитель председателя ОГПУ Я.Агранов.

Следствие по делу Виноградова вели помощник начальника 2-го отделения Секретно-политического отдела ОГПУ Сидоров и сотрудник для особых поручений ОГПУ Горбунов. Они всячески попытались изобличить арестанта в том, «что он является участником контрреволюционной национал-фашистской организации». Однако учёный поначалу с предъявленным пунктом обвинения не согласился.

Виноградов надеялся на поддержку коллег. Но большинство его бывших сослуживцев затаились. Смелость проявил лишь сотрудник Большой Советской энциклопедии Н.Л. Мещеряков, который пошёл по всем инстанциям и стал везде доказывать огромную роль Виноградова в создании «Толкового словаря русского языка» Д.Н. Ушакова. В результате ряд обвинений с учёного сняли и грозивший ему расстрел заменили на три года ссылки в Вятку.

По дороге в Вятку Виноградов, вспоминала его жена, «остановился в Нижнем Новгороде, где три дня пробыл в одиночке. В чемодан ему я положила однотомник Пушкина, редактированный Б.В. Томашевским. И Виктор Владимирович в Нижнем, сидя в одиночке, благодаря вот этой книжке писал статью о «Пиковой даме» (она вышла в 1936 г., см.: Стиль «Пиковой дамы» // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 2. М.–Л., 1936). Значит, он наконец смог поработать. В Вятке он снял комнату у железнодорожного токаря – Широков его фамилия, жена – Александра Филипповна, двое ребятишек – Володя и Женя. Там Виктор Владимирович много работал, тем более что в Вятке была библиотека имени Герцена».

Новый удар на Виноградова обрушился через полтора года. В письме супруге он сообщил, что к нему пришли с обыском и у него изъяли все рукописи и книги. Учёный был на грани самоубийства. Жена Виноградова позже рассказывала: «Письмо это я помню наизусть: «Если со мной случится какое-нибудь недоразумение, а у нас это бывает, я прямо скажу, что больше ни жить, ни работать не буду. И так никто не поверит, в каких условиях я пишу свои работы. Моя жена, далеко не цирковой тяжеловес, возит мне пуды книг». Я позвонила следователю – Виктору Петровичу Горбунову, который вёл дело В.В., рассказала об этом письме. Через несколько дней следователь сообщил мне, что книги вернут Виктору Владимировичу и «всё будет к лучшему». Я запомнила эти слова. Сразу же побежала на телеграф, послала Виктору Владимировичу телеграмму в 32 слова, как сейчас помню, и сообщила также: «всё будет к лучшему». И действительно, В.В. всё вернули».

Пока жена Виноградова пыталась разжалобить следователя Горбунова, пушкинист М.Цявловский и писатель В.Вересаев обратились в прокуратуру. И случилось чудо: власть прислушалась к мнениям учёных. 1 мая 1936 года Виноградову объявили, что срок ссылки ему скостили.

Но тут возникла другая проблема. По закону учёный не мог вернуться в Москву. Ему предложили выбрать место жительства за сто первым километром. Он формально остановился в Можайске и стал читать лекции в педагогическом и дефектологическом институтах.

«Вообще-то, рассказывала вдова Виноградова, учёный «жил в Москве: днём уходил к знакомым или к брату (это были все близкие нам люди), у них работал, а ночевать приходил домой. Вот тут маленькая деталь, о которой мне хочется рассказать (всю жизнь я это вспоминаю с необыкновенно добрым чувством). Был у нас участковый милиционер по фамилии Хорин. Все знали в нашей коммунальной квартире, и, вероятно, милиция тоже, что Виктор Владимирович ночует здесь, но не обращали внимания. Однажды Хорин пришёл и сказал: «Передайте Виноградову, чтобы сегодня не ночевал, может быть облава». Между прочим, мы сделали так – у нас квартира была большая, длинный коридор и из кухни выход на чёрный ход. Там, в кухне, за дверью мы повесили кожаное пальто Виктора Владимировича, чтобы на случай, если позвонят и его будут спрашивать, то он уйдёт через чёрный ход, в общем, убежит. Но пальто провисело за дверью и так никогда и не понадобилось…»

Но что бытовые неудобства?! Часть бывших коллег Виноградова отказалась признать его научные заслуги. Любимец академического начальства Ф.Филин публично заявил, что очерки Виноградова по истории русского литературного языка, как и монография о языке Пушкина, «в теоретическом отношении, несомненно, порочны, а последняя из них написана собственно не о языке Пушкина, а по поводу языка Пушкина, и, по существу говоря, имеет мало касательства к лингвистике» («Русский язык в школе», 1937, № 5).

Почувствовав, что тучи вновь стали сгущаться, Виноградов в феврале 1939 года пошёл на огромный риск и отправил письмо лично Сталину. «Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! – писал учёный. – Обращаюсь к Вам как к организатору советской науки и её руководителю с просьбой улучшить условия моей научной работы, если моя работа нужна и полезна советскому народу, советскому государству. В условиях теперешней моей жизни мне почти невозможно продолжать и решительно невозможно закончить большое исследование о русском языке (часть моей работы увидела свет – и при сём прилагается). В 1934 году по постановлению Коллегии ОГПУ я был выслан на три года в г. Киров (б. Вятка). В 1936 г. по пересмотру дела я был освобождён из ссылки и с тех пор живу в г. Можайске (за пределами стокилометровой зоны от Москвы). Все эти годы я честно и с напряжением всех сил работал на пользу советской науки и советской культуры. О качестве моих работ может дать отзыв любой из советских специалистов по русской филологии. За последние пять лет мною напечатаны и подготовлены к печати шесть книг (из них 3 – пособия для высшей школы) и девять больших научно-исследовательских статей (всего до 200 печатных листов). Кроме того, я являюсь одним из шести авторов «Толкового словаря русского языка» (I и II т. вышли). По приглашению Наркомпроса в 1936–1937 гг. я организовал отдел пушкинского языка на Всесоюзной Пушкинской выставке, ныне по распоряжению правительства превращённой в Пушкинский музей. В отрыве от столичных библиотек и архивов, принуждённый тратить по 8 часов на железнодорожные поездки, не имея легальных возможностей работать в Москве, я страдаю от двойственности своего положения. Я пишу курсы по русскому языку для высшей школы, – между тем лишён возможности преподавать в вузах. Я занимаюсь научно-исследовательской работой – и почти не могу пользоваться научными сокровищницами Москвы. Меня считают крупным лингвистом, но я не имею профессиональных прав любого советского учёного. Я прошу Вас разрешить мне прописку в Москве в комнате моей жены. Ваше доверие даст мне новые силы для ещё более напряжённой работы во славу советской науки и советского народа.

Проф. Викт. Виноградов

Мой адрес: г. Можайск, Моск[овская] обл. 2-я Железнодорожная, д. 28. Виктору Владимировичу Виноградову».

Секретарь Сталина – А.Н. Поскрёбышев, получив это письмо, запросил из НКВД справку. Чекисты сообщили: «Гp-н Виноградов Виктор Владимирович был осуждён Особым Совещанием 2/IV–1934 года к ссылке в Горь[ковский] край, сроком на три года, исчисляя таковой с 8/II–1934 года. В 1936 году Виноградову решением Особого Совещания ссылка была заменена ограничением права проживания в режимных пунктах на оставшийся срок. Срок ссылки и высылки Виноградову по обоим решениям Особого Совещания истёк 8/II–1937 года, с какого времени Виноградов имеет право свободного проживания».

Дальше обращение Виноградова попало к вождю. В архиве сохранилась копия обращения учёного с резолюцией Сталина: «Удовлетворить просьбу проф. Виноградова. И.Ст». Под этой резолюцией свои подписи поставили также Молотов, Каганович, Жданов, Хрущёв и Ворошилов.

В 1940 году Виноградову без защиты диссертации присудили научную степень доктора филологических наук. Поскольку с учёного судимость так и не была снята, милиция выдала ему предписание в течение 48 часов Москву покинуть. Спорить оказалось бесполезно. Виноградов собрался в Тобольск. «Уезжали, – вспоминала его жена, – втроём, ещё моя старенькая мама. Поезд товарный, необыкновенной длины, наверху полати. Мы как-то на них расположились и двинулись в путь, ехали очень долго. А Виктору Владимировичу был указан срок, когда он должен был явиться в Тобольское отделение милиции. Виктор Владимирович едет и волнуется, что он вовремя не приедет. Он был очень обязательным человеком во всём. Мы в Перми отправили телеграмму в Тобольск: «Опаздываю явиться…» и т.д. Наконец мы приехали. В Тобольске начальник милиции оказался замечательным человеком – Михаил Александрович Лаптев. Встретил нас хорошо, а я сижу, и у меня слёзы текут в три ручья. А он успокаивает: «Что вы плачете, расстраиваетесь, война кончится, вы вернётесь…» А когда после безуспешных поисков квартиры в городе мы пришли в жилотдел, нам сотрудница говорит: «Нам звонил Лаптев, чтобы мы вас устроили». Вот так доброжелательно отнеслись к нам. В Тобольск был эвакуирован Омский пединститут. И Виктора Владимировича, конечно, туда сразу же приняли на работу. Он заведовал кафедрой русского языка, читал лекции, занимался своей любимой наукой о русском языке. У нас были две комнаты, маленькая передняя с круглой громадной печкой. Я топила её каждый день. Печки там, между прочим, назывались «контрамарками». А дрова тоже нужно было добывать, и Виктор Владимирович ходил на Иртыш с бригадой пединститута пилить лес». В Москву супруги вернулись лишь в 1943 году.

Более-менее жизнь стала налаживаться после победы. Виноградову дали орден Трудового Красного Знамени. Его бывшая ученица Е.Галкина уговорила своего мужа И.Галкина, возглавлявшего Московский университет, утвердить учёного деканом филологического факультета. Но более всех помог Виноградову академик – секретарь Отделения литературы и языка Академии наук СССР И.Мещанинов. Он добился, чтобы учёного, минуя членкорство, сразу избрали действительным членом Академии.

Подлянку Виноградову подстроили публицист Борис Агапов и критик Корнелий Зелинский. Эти два беспринципных деятеля 29 ноября 1947 года напечатали в «Литгазете» гнусную статью «Нет, это не русский язык!», в которой облыжно разругали фундаментальную книгу учёного «Русский язык». Бывшие лидеры конструктивистов обвинили выдающегося лингвиста в «раболепии перед иностранщиной» и «лженаучной объективности». Эти оценки через три недели подтвердил в «Литгазете» яростный сторонник марризма Г.Сердюченко. Он отказал Виноградову в «отсутствии марксистской идеологии». Далее в кампанию по дискредитации исследователя включился его давний оппонент Ф.Филин. 22 октября 1948 года этот лингвист, выступая в Институте языка и мышления им. Марра, обвинил своего коллегу в «рабском подражании и подобострастии перед западноевропейскими лингвистами».

Позже невежественные соратники Филина попытались Виноградову приклеить новый ярлык – космополита. Вот так: в 1934 году чекисты хотели сделать из учёного русского фашиста, а ровно через пятнадцать лет карьеристы от филологии приписали ему уже низкопоклонничество перед Западом.

Весной 1950 года Виноградов не исключал очередного ареста. И вдруг 11 апреля ему домой позвонил грузинский филолог А.С. Чикобава. В приватной беседе гость рассказал академику о своей встрече со Сталиным и о грядущих переменах. Виноградов засомневался, не обманывают ли его. Но вот 9 мая в «Правде» появилась статья Чикобавы, которая положила начало дискуссии о языкознании. И сразу после этой статьи Виноградова позвали ко второму человеку в партии – Г.Маленкову. Наместник Сталина предложил учёному публично поддержать и развить идеи Чикобавы. Материал Виноградова был напечатан в «Правде» 6 июня.

Дальше события развивались молниеносно. В считанные дни вчерашний противник Марра занял кресло академика – секретаря Отделения литературы и языка Академии наук СССР. Одновременно его назначили директором Института языкознания. Затем ему дали за научный труд «Русский язык» Сталинскую премию второй степени. Чуть позже он получил также орден Ленина.

Но поддержка властей была не безоговорочна. В 1951 году цензура после совета с Кремлём вдруг изъяла из всех библиотек книгу Виноградова «О художественной прозе», изданную ещё в 1930 году. Бдительным комиссарам не понравилось, как учёный раньше анализировал поэтику и язык Замятина, Булгакова и Ахматовой.

Отделением литературы и языка Виноградов в общей сложности управлял тринадцать лет. Институтом языкознания он руководил меньше – четыре года. Но в 1958 году ему дали другой институт – русского языка. Позже Корней Чуковский признался пушкинисту Юлиану Оксману: «Просто срам, что я только теперь удосужился прочитать ВВВ об истории русского языка. Я вообще очень люблю его – без взаимности – но только теперь… оценил его вполне и воздал ему должное» (из письма Чуковского от 12 июля 1962 года).

Лидия Гинзбург считала, что высокие академические должности пошли Виноградову только во вред. Она писала: «В-ву удивлялись – зачем большому учёному, талантливому человеку это карьерное бешенство (уничтожившее в нём учёного), это раболепство, не нормально бюрократическое, а исступлённое. Знавшие В-ва смолоду удивлялись и другому. Молодой он был дерзким задирой, ниспровергателем любых авторитетов, стоявших на дороге его необузданного самоутверждения. Как же так? Именно так. Молодой В-ов страстно хотел оскорблять людей и не выносил ни малейшего противодействия. Что же нужно для того, чтобы невозбранно оскорблять людей и не получать отпора? Нужно для этого стать вельможей. А для того чтобы стать вельможей, нужно всё вышеописанное» (Л.Гинзбург. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002).

Но Гинзбург ошибалась. Виноградов был не так уж всесилен. Когда Хрущёва отправили в отставку, его тоже сильно стали притеснять. Корней Чуковский 14 июня 1965 года рассказывал в своих дневниках: «Вчера в 2 часа были Виноградовы. Виктор Вл. – рассказывает, сколько неприятностей пришлось им вынести из-за поездки в Финляндию. На вокзале их встретил хороший филолог Кипарский. В посольстве этим очень недовольны – Кипарский настроен антисоветски. Виноградовы всё же продолжали водиться с ним. Из-за этого В. В-ча вызвали здесь в Ц.К. и не пустили в Швецию. Кто-то выслал В. В-чу и его жене роскошное изд. Камю и ещё две какие-то книги. Цензура сообщила В. В-чу, что задержала эти книги. А если ему угодно, он может явиться в помещение цензуры и читать эти книги там».

В 1968 году Виноградов решил оставить Институт русского языка. Он вернулся в Ленинград и организовал в Пушкинском Доме сектор исторической поэтики и стилистики русской классической литературы.

Умер Виноградов 4 октября 1969 года в Москве.

Вячеслав ОГРЫЗКО