Русские заступники

№ 2013 / 22, 23.02.2015

На днях в Красноярске была вручена Всероссийская премия им. Астафьева: лауреатами по итогам 2012 года стали Николай Вдовин из Красноярского края за подборку стихов «На круги своя» и московский писатель Мария Ряховская

На днях в Красноярске была вручена Всероссийская премия им. Астафьева: лауреатами по итогам 2012 года стали Николай Вдовин из Красноярского края за подборку стихов «На круги своя» и московский писатель Мария Ряховская за цикл рассказов «Дура фартовая». Ряховская привезла из Красноярска не только премию, но и очерк.

Мария и Крис на берегу Енисея

«– Вся деревня – одни солдатки, – рассказывал мне Виктор Петрович. – Кто был замужем две недели, кто десять дней… наварят браги на 23 февраля, песни поют, ревут. – И Виктор сам заплакал, рассказывая».

На отцовских легендах об Астафьеве, облачённом великим даром сострадания, я росла. Из всех рассказов, включая не очень приличные и матерные, выходило: русский заступник он – и вроде как влился в сонм святых нашей земли.

В концертном зале Красноярска волны вальса Свиридова в исполнении Симфонического оркестра вздымали тюлевые небесно-голубые драпировки на сцене, на которых, как на небеси, сиял под прожекторами портрет Астафьева, опустившего глаза. И будто, как и при жизни, вёл он с нами диалог: взглядывая на портрет, сидевшие в зале читали вслух «Затеси». Прожектор выхватывал из сумрака лица, склонённые над книгой: губернатора, директора Краеведческого музея, «любимой женщины писателя»…

Выйдя после шикарного, но молниеносного банкета на воздух – кругом все люди занятые, – включая главу края Льва Кузнецова, у которого просила благословения на издание книжной серии лауреатов – мы очутились на воздухе. Глядя на гигантский мост через Енисей, уловила краем глаза двух дам пенсионного возраста в выглаженных блузах позднегорбачёвского образца. Они медлили расходиться по домам.

– Как мы его, чёрта старого, чествуем! – раздражённо говорила одна. – А он на парад Победы не хотел ходить! Под гимн не вставал! Коммунистов ненавидел – а с Ельциным пил водку и плясал!.. В интервью говорил: за что любить русский народ? В «Проклятых» сделал из нас никчёмных рабов!

– Над подвигом Александра Матросова поиздевался!.. А у нас только и было чем гордиться – Столбы и Астафьев!.. – поддакнула вторая и замолчала, решив, видимо, что это важнейший аргумент.

– Сделал из нас рабов… – всё повторяла первая.

Признаться, я была сражена тем, что великий сострадалец и русский Шекспир – как я всегда думала о Викторе Петровиче, – не ходил на парад 9 мая. Это ж в честь проклятых и убитых!..

Стоявший возле ученик Астафьева подтвердил слова двух красноярок: дескать, классик говорил, что на параде одни чекисты. За это, в том числе, его и не любили.

Мой флегматичный американский супруг Крис печально протянул, глядя на лиловеющие вдали отроги Саяна:

– Похоже на Риверсайд…

– Красноярск? На Калифорнию? – изумилась я и поняла, как он тоскует по дому: даже Сибирь напоминает ему Калифорнию.

И вдруг сама ляпнула:

– Нет! Город в кольце лиловых гор – это Сербия!

У меня в голове что-то щёлкнуло: эти горы – и «он сделал из нас… цыган»… Кустурица! И главная претензия к нему народа. И я, не привыкшая отмахиваться от неожиданных ассоциаций, – стала вдруг думать об эмире мирового кино. Его – чьё имя ассоциируется с Сербией, как астафьевское с Россией – терпеть не могут на родине. В Овсянке завидовали «богатству» Виктора Петровича, как Эмиру в его деревне – куда оба эпических описателя своего народа затворились, признав гибель родных стран и не желая наблюдать её… Оба считали главной бедой этого мира бездушный прагматизм, – а его вершиной – войну.

Только жёсткий фильм Кустурицы о югославской войне всё-таки называется «Жизнь как чудо», а в «Подполье» убитая страна, населённая поющими застольные песни мертвецами, – отплывает счастливым островом под звуки скрипок на тот свет. У Астафьева в «Проклятых и убитых» не может быть того света – потому что тот свет – это этот.

Но сегодня россиянину нужна надежда – хотя бы кинематографическая и литературная – и самоуважение, которое он может почерпнуть и из искусства в том числе. Потому что одним унижением другого не исправить.

И надо тщиться увидеть в очертаньях «деревенского гаража Парфенон», и, трудясь, «вырастить себя и на дело сгодиться», как пишет лауреат Астафьевской премии-2012 поэт Николай Вдовин. А если мы и были разгильдяями и лентяями, не умели за себя постоять – так ведь возможно это исправить, как делает героиня моего рассказа «Дура фартовая». Можно сказать, это наш ответ сострадательному Учителю, боль которого превратилась в отчаяние, – а отчаяние в раздражение.

В нашей патерналистской стране писатель – всегда наставник и отец народу, да что там – Царь, и, следовательно, отчасти Бог – обратите на формулировку «Он сделал из нас…» Во всяком случае, так было. Поэтому Астафьев в своём романе «Прокляты и убиты» поступил с читателями совершенно также, как со своим сыном, когда тот хотел пойти с ним на рыбалку, но играя с топором, порезался. (Свидетелем этого опять-таки был мой отец Борис Ряховский). Вместо того, чтоб пожалеть ребёнка, Виктор Петрович дал сыну пинка и тот улетел с воем в заросли крапивы.

Вдарить – чтоб очухался наконец! Эмир с гонористыми балканцами такого не мог проделать – поэтому заменил в фильмах земляков на цыган.

Поздно ночью выходим из гостей. От того самого ученика Астафьева. Хозяин до того разошёлся, что, начав с ненависти своего учителя к парадам, – кончил высказыванием:

– А мне наплевать! Ну и пусть разваливается!.. Будет у нас суверенный Красноярский край!

На воздухе мы с Крисом продышались.

Мой флегматичный супруг совершенно преобразился – он прикуривал одну за другой и выкрикивал:

– Я когда впервый такие разговоры услышал здес – думал, с психами говорю! Как можно желат своей стране распада? Это патология! Такое в США может сказат толко куклусклановец или анархист. Но его не пустят в порядочний дом, не то что в СМИ! А у вас такое лучшая част общества говорит! – он согнул пальцы, изображая кавычки. – Вам мало распада Союза? Столко горя! Ещё захотели?! Вы себя не цените! Памятник Александру Второму только что поставили! В Болгарии был – а у вас не было! У нас его портрет в каждом доме висел би! Он как Линколн! Как Мартин Лютер Кинг! А почему памятника Александру нет? Потому что ваши интеллигенты не считают подвигом то, что цар освободил рабов! Подумаешь – раби! Мы не раби, раби не ми! И, может, этот крестянский писател тоже стал интеллигентом на старост!

Я стояла, испытывая странное наслаждение от абсурдности этого дня: Крису Сибирь напомнила Калифорнию, мне Астафьев напомнил Кустурицу… А для огромной России нет иного защитника, чем один маленький, худенький американец.

Мария РЯХОВСКАЯ,
КРАСНОЯРСК-МОСКВА