РАССУЖДЕНИЯ НЕДОПОНЯВШЕГО

№ 2015 / 22, 18.06.2015

В советское время было в ходу такое слово – «недопонял». Одним мягко (до поры до времени) замечали: «Вы недопоняли», другие сами признавались: «Я недопонял». И я вот тоже недопонял статью Дмитрия Чёрного «Как политически старел новый реализм» («ЛР», № 20).

Нет, с основной идеей всё ясно. Само название объясняет. Но вот насчёт доводов.

Дмитрий пишет вообще, по-моему, зачастую не совсем внятно, выражается словно через ухмылку, словами жонглирует. Или я не совсем умственно дотягиваю… Хотя Ленина понимаю, Энгельса, Сталина, чувствую Маркса. А вот Дмитрия Чёрного далеко не всегда. Может, дело в языке статей? Стилистические украшательства и узоры не всегда полезны – замутняют.

Попытаюсь поэтому, превозмогая то ли нарциссизм (в котором Чёрный обвиняет новых реалистов), то ли аутизм, не то чтобы оппонировать статье про политическое старение нового реализма, а наметить пункты своих недопониманий.

 

Во-первых, недопонял я, почему автор помещает новых реалистов в некую политическую колею, по которой, типа, сначала они бодро побежали, а потом, политически состарившись, расползлись?

Новые реалисты, как я могу судить, изначально имели разные политические воззрения, иногда полярные. Хотя нечто общее у них, кроме, кстати, чётко не обрисованных эстетических задач, и было.

В отдалённом уже мае 2012 года в журнале «СПб Собака.ru» вышел очерк Захара Прилепина «Новый реализм» (немного позже под названием «Клинический реализм в поисках идентификации» очерк этот вошёл в книгу «Книгочёт»). Процитирую из него, как мне представляется, важный абзац:

«Всякий раз, встречаясь с указанными писателями (Сергеем Шаргуновым, Романом Сенчиным, Михаилом Елизаровым, Дмитрием Даниловым. – Р.С.), мы говорили о необходимости свержения существующей власти. Не говорили об этом только с Самсоновым, но уверен, что и он был бы за. О необходимости изменения существующего порядка вещей мы продолжаем говорить по сей день и очень надеемся, что рано или поздно свобода нас встретит радостно у входа и братья меч нам отдадут. Хотя у Елизарова, говорю, уже есть оружие. Других, кроме указанных выше, оснований для существования литературной группировки «новый реализм», к которой, говорят, мы все имеем отношение, не существует в природе».

Далее Прилепин оговаривается – «теперь серьёзней», – но и эти его слова тоже достаточно серьёзны. По крайней мере, точны.

Действительно, «необходимость изменения существующего порядка вещей» объединяла эту скорее виртуальную, чем реальную «литературную группировку». Уже через неполные два года «существующий порядок вещей» изменился, и группировка окончательно распалась. Оказалось, что новые реалисты видели грядущее и вдруг произошедшее изменение каждый по-своему.

Ничего, в общем-то, страшного. Все литературные группировки рано или поздно распадаются. А новый реализм в форме «разобщённой общности» (по давнему определению Сергея Шаргунова) просуществовал больше десятилетия. Да и сегодня нельзя утверждать, что новый реализм состарился. В него вливаются новые авторы. И будут вливаться.

Но вернусь к мысли Дмитрия Чёрного о политической составляющей нового реализма.

Он воспринимает новый реализм, как нечто единое. Общим было, наверное, лишь томление существования в бесцельных нулевых. Воспринимание нового реализма, как единого целого, похоже на то, как в советское время воспринимали вообще литературу на территории СССР – как партийную. И в доказательство приводили цитаты из статьи Ленина «Партийная организация и партийная литература». Вот это я записывал в тетрадку на Ленинских уроках классе в седьмом:

«Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колёсиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединённой социал-демократической партийной работы».

Статья была написана в 1905 году, когда в России только-только разрешили создание партий. И Ленин призывал к созданию литературы в том числе и своей партии, которая была далеко не единственной. И мечты Ленина не простирались тогда до тех времён, когда социал-демократическая (будущая коммунистическая) партия станет единственной.

Он объяснял: «Успокойтесь, господа! Во-первых, речь идёт о партийной литературе и её подчинении партийному контролю. Каждый волен писать и говорить всё, что ему угодно, без малейших ограничений. Но каждый вольный союз (в том числе партия) волен также прогнать таких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди антипартийных взглядов».

Захар Прилепин, к слову, тоже пытался в той же статье «Новый реализм» прогнать из нового реализма неподходящих Дмитрия Новикова, Илью Кочергина, Александра Карасёва. Но его призыв не был услышан по простой причине – никаких членов в новом реализме никогда не было, наверняка некоторые авторы, которых к этому течению причисляли, и не слышали никогда о новом реализме.

Новые реалисты, это не «арзамасовцы», не «беседовцы», не «Серапионовы братья», не футуристы…

В своей статье Дмитрий Чёрный, кстати, упоминает футуристов. Упомяну и я.

Вполне допустимо, что для футуристов вся литература действительно, без игры, заключалась в футуризме, а остальное было прахом, который стоило смести с парохода современности. Или вот из декларации имажинистов: «Мы не только убеждены, что мы одни на правильном пути, мы знаем это. Если мы не призываем к разрушению старины, то только потому, что уборкой мусора нам некогда заниматься. На это есть гробокопатели, шакалы футуризма».

В сравнении с ними новый реализм – вегетарианский кружок. В 2001 году Сергей Шаргунов просил: «Вглядимся. Среди пышного многоцветья – бутон реализма. Реализм – роза в саду искусства». И добавлял-уточнял: «Я повторяю заклинание: новый реализм!»

Никакой партийности, а уж тем более однопартийности в новом реализме не было изначально. Была некая смутная общая черта у молодых, а то и юных в начале 00-х авторов, позволившая появиться на свет в сравнительно короткий исторический отрезок времени такой прозе как «Ура!» Шаргунова, «Без пути-следа» Дениса Гуцко, «Рубиновый вторник» и ряду других рассказов Дмитрия Новикова, «Помощник китайца» Ильи Кочергина, «Бульдозер», «Пустыня» Василины Орловой, встряхивающим текстам Анны Козловой, «Земле Гай» Ирины Мамаевой, «Салам тебе, Далгат!» Алисы Ганиевой, «Я – чеченец!» и «Шалинский рейд» Германа Садулаева, повестям Аркадия Бабченко, повестям «Без отца» и «Старик, посадивший лес» Антона Тихолоза, «Горизонтальное положение» Дмитрия Данилова, романам Андрея Рубанова, «Рубашка» Евгения Гришковца, «Рассказы о Родине» Дмитрия Глуховского, «Мы вышли покурить на 17 лет» Михаила Елизарова, «Патологии», «Санькя», повестям и рассказам Захара Прилепина и ещё множеству произведений, перечисление которых может занять не одну страницу.

И во всех них явно проступает ощущение «необходимости изменения существующего порядка вещей». Но, с другой стороны, это настолько обычное для литературы ощущение, что скорее проза 90-х была в основой своей массе какой-то неправильной, чем новый реализм стал чем-то действительно новым в организме русской прозы.

Да, согласен с Дмитрием Чёрным, постепенно не то чтобы «революционность», а вот это ощущение «необходимости…» стало у новых реалистов и их сверстников иссякать. Констатировать это можно снова и снова, а удивляться этому – странно.

Творческий век писателя обычно довольно короток. Десять, от силы пятнадцать лет. Таких долгожителей, как Лев Толстой, очень мало. Он исключение, а не правило… Зачастую, особенно раньше, творческий век писателя заканчивался с его физической жизнью. Но бывает, что творческий век заканчивается, а жизнь человека, которого все считают писателем (и он сам себя, в первую очередь), продолжается. И он пытается продлить свой творческий век. Конечно, бывают удивительные возвращения, лебединые песни, но это опять же редкость. В основном – печальное зрелище… Почему нельзя допустить, что и век новых реалистов тоже подходит к концу? Ничего удивительного. Некоторые из них уже старше Гоголя…

Но Дмитрий Чёрный делает акцент не на творческом старении новых реалистов и даже не на политическом, а на моральном. Без особых аргументов бросается такими, к примеру, фразами: «Моральный напор новреалистов – сдулся, в схватке со временем (с обществом, представленным в литературе самозваной элитой) победило время»; «Те, кого считали моральными авторитетами протеста (а всегда в революции настаёт миг выводить на трибуны писателей) почему-то оказались, мягко выражаясь, «околокремля»…». Хотелось бы объяснений.

Впрочем, морально устаревает всё и все. Почти всё и почти все. Новые реалисты не исключение. И негодовать по этому поводу так же глупо, как негодовать, что за летом наступает осень, а за осенью – зима.

Новые реалисты, ворвавшиеся в литературу с криком души, к сожалению, стали так называемыми профессиональными писателями. Зарабатывают литературой и окололитературными вещами. Некоторые стали достаточно обеспеченными или хотя бы оторвались от той бедности, в которой пребывали в юности. А человек так устроен, что когда появляются у него в кармане тысяч десять, он взбадривается и шепчет: «Жизнь-то налаживается…» Пришла и известность, популярность, медийность. Естественно, всё это развращает. Что ж поделаешь. Как говаривал Леонид Андреев: «Так было – так будет!».

Дмитрий Чёрный вопрошает: «…Где же новое слово? Не утонуло ли оно в «старице» реализма вообще, в которую не без наших усилий свернул мейнстрим нулевых?» Говорит с неодобрением, что вот у новых реалистов ремейки пошли.

Ремейками можно нынче назвать хоть что. Любой текст так или иначе повторяет что-нибудь из многотысячной истории литературы. Но, с другой стороны, а почему ремейки Дмитрий Чёрный не одобряет? Может, потому, что не на ту тему ремейки эти пишутся, на какую бы ему хотелось? Но что ж делать, если нет нынче Журбиных. Точнее, они есть в природе, но им нет места в литературе. А ещё точнее – не их время сегодня. Напиши сегодня о Журбиных, и может сложиться впечатление, что всё у нас не так уж плохо, коль есть такие люди. Сожмут кулаки трудовые, спасут, вытянут страну… Нет. Получится художественная неправда.

Не время сегодня Журбиных, а время братьев Карамазовых, причём таких братьев, которые живут порознь и не подозревают о существовании друг друга.

«Реализм должен быть критичен», – говорит в одной из статей Сергей Морозов. Я согласен. И сегодня он должен быть критичен как никогда. И здесь, – заявляю старческим тенорком, – вся надежда на молодых.

Недавно новый реализм пополнился новым именем – Антон Секисов выпустил в свет повесть «Кровь и почва».

На первый взгляд, ничего в повести нет реалистического. Саркастическая фантасмагория. А если поразмышлять, погулять по сегодняшней Москве, которая является главной героиней повести, то приходишь к выводу, что это вполне реалистическая вещь. В ней показана если не абсолютно сегодняшняя действительность, то уж точно, самое – полгода, год – ближайшее будущее. И в силах прогрессивной общественности (недавно заметил, что словосочетание это стало ругательным) это уродливое будущее исправить.

На презентацию книги «Кровь и почва» пришло много людей. Неожиданно много. И почти все молодёжь лет двадцати – двадцати пяти. Хорошая у нас молодёжь доложу я вам. Правда, молодости свойственно взрослеть…

Возвращаюсь к статье Дмитрия Чёрного. Недопонял я, почему автор упорно относит Сергея Удальцова к «красным», «непримиримым». По-моему, его бросок к Немцову и компании, к той компании, что в решающий день 10 декабря 2011 года гордо увела десятки тысяч людей с площади Революции на Болотную, отменил этот его статус «непримиримого красного». Ссылки на то, что этот бросок был необходим для объединения оппозиции – смешны. К тому же о социализме Удальцов во время протестного подъёма говорил всё меньше. Стеснялся, видимо, стоявших рядом Немцова с Рыжковым… К сожалению, смысл призыва Алексея Навального ходить на митинги, как на работу оказался уж слишком буквальным. В итоге у нас нет сегодня ни левой оппозиции, ни правой, ни либеральной колонны. Всё увязло в болоте.

Невнятными мне кажутся в статье Чёрного и мысли по, так сказать, украинскому вопросу. Вот он с неодобрением замечает, что я, Сенчин, «безоглядно поддержал майдан 2014-го», а несколькими строками ниже итожит: «Готовые возвысить не только голоса, но и оружие против силовигархии – переключились на «проект Новороссия», который не сулит победы. Маленькая непобедоносная послужила идеальным спойлером – гибнуть за буржуазные интересы поехали социалистически настроенные оппозиционеры».

Я встречал в предыдущих статьях Дмитрия его попытки определить свою позицию в произошедшем и происходящем на Украине, но, то ли в силу своих способностей, то ли из-за стилистической манеры автора, недопонял её.

По-моему, как говорил один из героев «Тихого Дона», здесь «серёдки нету». Я по-прежнему убеждён, что в феврале 2014-го на Украине произошла революция. Её делали вместе и националисты, и анархисты, и либералы, и социалисты. Волна революции бросила на трибуну, как всегда бывает, сначала пену. Такой пеной стал Тягнибок с его языковыми инициативами. Инициативы эти Верховная рада сначала приняла, а через пару дней одумалась. Но было уже поздно – эмоциональные крики тут же смытого Тягнибока (где он теперь?) стали отличным поводом к тому, чтобы забрать Крым, устроить то, что происходит в Донбассе и Луганщине. Почитайте признания тоже смытого нынче Игоря Стрелкова о том, как начиналась Новороссия («Завтра» от 20 ноября 2014 года).

Теперь для большинства украинцев Россия – враг, откусывающий куски их страны. Проклинающие Порошенко, Тимошенко, Яроша и прочих, всё же воюют с ополченцами и добровольцами на Юго-Востоке. И ещё долго-долго будут воевать, истреблять друг друга славяне. И радоваться помощи разных обургов.

Я согласен с оценкой Дмитрия Чёрного «проекта Новороссия», грущу о том, что там гибнут «социалистически настроенные оппозиционеры», но это стало следствием того, что майдан изначально был воспринят и ими тоже как нацистский переворот. Тем, кто держит власть в России, такое восприятие было, конечно, выгодно, а вот другим… Евромайдан вполне мог перерасти в социалистическую революцию…

В общем-то события на Украине и стали той развилкой, когда новые реалисты пошли разными путями. Сбылось пророчество Захара Прилепина про «основания для существования группировки». Одна часть новых реалистов железобетонно уверилась в том, что Крым с Донбассом, это долгожданные «изменения существующего порядка вещей» в России со знаком плюс, другие столь же твёрдо утверждают, что со знаком минус.

Что ж, будущее наверняка рассудит, кто прав, а кто нет. Хорошо, если это будущее будет оперировать произведениями прозы.

  Роман СЕНЧИН