Ольга РЫЧКОВА. ПОЗДНЯЯ ЮНОСТЬ

№ 2003 / 16, 25.04.2003

Хотелось бы поговорить о тех, для кого в литературе «жизнь только начинается» именно сегодня. О тех, кто не достиг (может быть, пока) славы Пелевина и Акунина, но в прозе уже не новичок и более или менее известен в литературных кругах. (Правда, круги эти, как декабристы, страшно далеки от народа, но это уже другой вопрос.)

 

Наверное, все помнят эпизод из фильма «Москва слезам не верит»: «дочери профессора Тихомирова» устраивают вечеринку, и солидный и скучный персонаж Владимира Басова уверяет собравшуюся молодёжь, что «в сорок лет жизнь только начинается». Чем, разумеется, смешит 20 – 25-летних, для которых сорокалетие если и не «полный финиш», то уж во всяком случае «крепко под занавес».

Между тем герой Басова абсолютно прав, если речь идёт о писателях. Как правило (не без исключений, конечно!), именно в этом возрасте (плюс-минус несколько лет) занятие литературным трудом начинает приносить зримые плоды. Естественно, бывает, что успех приходит и в 25, и в 20 лет, а то и раньше. Но давно известно, что куда легче написать первую книгу, чем вторую. Удачный дебют может быть случайностью, а чтобы подтвердить репутацию серьёзного писателя, нужен шедевр № 2, № 3 и т.д., на что требуется время. Кроме того, я имею в виду прозаиков, а, как опять же известно, многие в юности пишут стихи, и лишь потом «лета к суровой прозе клонят». Для хорошей прозы мало только озарения свыше. Роман на одном дыхании не напишешь – требуется жизненный опыт (которого в нежном возрасте быть просто не может), своя философия. Предвижу возмущённые крики: «А «Герой нашего времени»?! А «Тихий Дон»?!» Да, их авторы были молоды, и даже очень, особенно для прозаиков. Но, повторюсь, нет правил без исключений – это раз. Кроме того, в отличие от многих наших современников, жизненный опыт Лермонтова и Шолохова не укладывался в схему «детский сад – школа – вуз». Так что им было о чём писать – это два. Ну и… гений есть гений – три.

Мне же хотелось бы поговорить о тех, для кого в литературе «жизнь только начинается» именно сегодня. О тех, кто не достиг (может быть, пока) славы Пелевина и Акунина, но в прозе уже не новичок и более или менее известен в литературных кругах. (Правда, круги эти, как декабристы, страшно далеки от народа, но это уже другой вопрос.) При всём шумном успехе (опять же – в определённых кругах) юной Ирины Денежкиной трудно сказать, что и как будет она писать через пять, десять и далее лет – и будет ли вообще. Словом, речь пойдёт в основном о 30 – 40-летних – ещё молодых, но уже сформировавшихся. Как они, мои ровесники, и те, кто немногим старше, ощущают жизнь, окружающий мир? Кто для них «герой нашего времени»? Даже не пытаясь объять необъятное море бумажной и электронной литературы, ограничимся отдельными примерами. Прежде всего интересны произведения, в которых чувствуется так называемый «дух времени». А время сейчас – известно какое…

Не так давно («ЛР», № 6 от 14.02.03) мне уже доводилось писать о романе Андрея Белозёрова «Масоны моего мозга», отрывки из которого печатались в 6-м номере журнала «Московский вестник» за прошлый год. Поскольку Андрей – мой соученик по Высшим литературным курсам и считается у нас одним из лучших прозаиков, то мне, начинающему критику, сам Бог велел познакомиться с его творчеством поближе. Тем более что Белозёрова, жившего в Приднестровье, неоднократно печатали в том же «Московском вестнике»: в № 5 за 1998 год – рассказ «Лица» (подзаголовок – «Рассказ самоубийцы»), в № 1 за 2001-й – «повесть-репортаж» «Всегда сейчас, или Сублимация в сюжет». А в редакционной врезке к «Сублимации…» сказано, что «аритмия этой прозы, воспалённый ум и страстность её автора… достаточно убедительно выражают дух времени в его ближайшей перспективе». На ловца, как говорится, и зверь…

И в романе, и в повести, и в рассказе действует, можно сказать, сквозной герой, которому всегда враждебен, чужд окружающий мир. Персонажи Белозёрова ощущают свою непохожесть, обособленность от остального человечества. Во всех произведениях у главного героя нет имени, он просто «я», «эго» в чистом виде. У него особый мир, но герою там неуютно, он страдает из-за своей «исключительности», и это приводит к сумасшествию и даже суициду. «Я РОЖДЁН, ЧТОБЫ СТАТЬ СУМАСШЕДШИМ!» – так ощущается «избранничество». Больное, воспалённое, шизофреническое сознание – результат страха перед миром и самим собой. Да, такова наша жизнь – нервная, неустойчивая, злая. Каждый защищается как может. Персонаж «Сублимации…» пытается убежать в Америку, но его ловят и сажают в «психушку». В конце концов он всё-таки попадает в Нью-Йорк – и… «Вот соберу свои последние силы – и… побегу, побегу обратно – в Россию!» И вряд ли на этом закончатся его метания, бегство от себя. Помните у раннего Евтушенко: «Что делать мне с собой?» Герой не знает. Похоже, выход только один – как у персонажа «Рассказа самоубийцы»: что с ним стало – понятно из заголовка. В «Масонах моего мозга» главное действующее (точнее, бездействующее) лицо – «нелепый сгусток амбиций, притязаний» – винит в своей неудавшейся жизни «масонов» – собственные мысли, которые не дают ему сделать что-либо стоящее и обрекают на постоянную изматывающую рефлексию.

Что ж, такой «герой нашего времени» имеет право на существование: кому интересно читать про людей, у которых, как говорится, «всё пучком» – ни страданий, ни метаний, тишь да гладь. Но что настораживает – все духовные искания неизменно ведут в тупик, и другого пути 35-летний автор не показывает. В произведениях Белозёрова нет ни одного персонажа, могущего составить здоровую, здравую альтернативу болезненному мировосприятию, вечной неприкаянности. Конечно, не одни сумасшедшие населяют его прозу – есть там люди «нормальные», обыкновенные. Но их заурядность, «заземлённость» отталкивают и пугают гораздо больше, чем маниакальность главных героев. И остаётся пустота и отвращение к жизни…

Впрочем, это всего лишь один автор, а ведь наверняка есть и те, кто знает выход из тупика. Хватит о смертях, самоубийствах – вот сборник с оптимистическим названием «Время рожать» (М.: Зебра Е, Эксмо-Пресс, 2001), в котором не один прозаик, а целых 25. Причём большинство – как раз 30 – 40-летние, и есть имена известные – Маргарита Шарапова, Егор Радов, Баян Ширянов, Анастасия Гостева, Бонифаций, Екатерина Садур, Виктория Фомина… Конечно, фамилия Виктора Ерофеева в качестве составителя уже говорит о многом… Но – смелей, открываем!

Открылось на Бонифации (он же Герман Лукомников), 1962 года рождения. Один рассказ подписан Бонифацием, второй – Лукомниковым. Начнём с первого – «Заметы сердца»: «ВСЕ ПРИТВОРЯЮТСЯ… Я ВСЁ ВРЕМЯ ДУМАЮ О ЖЕНЩИНАХ… О том, как я их всех трахаю… Например, негритянок. А иногда – старух. И новорождённых. И мёртвых… ЕЩЁ Я ЛЮБЛЮ КАКАТЬ…» Думаю, достаточно. Надеюсь только, что писалось это не сорокалетним дядей, а гораздо раньше – тогда ещё как-то извинительно. Да, вот и в сведениях об авторах говорится, что «с 1994 г. Герман Лукомников выступает под собственным именем, но тексты, созданные ранее, продолжает подписывать псевдонимом Бонифаций». В 1994-м ему было 32… Что ж, теперь перейдём к «позднему», «послебонифациевому» периоду. Рассказ так и называется – «Герман Лукомников»: «Я писатель. Я – человеческое существо мужского пола, примерно трёх с половиной десятков лет от роду… Начиная с довольно раннего детства и по сей день я испытываю постоянный невыносимый сексуальный голод. Отчасти утоляю его ежедневными мастурбациями. В детстве я думал, что вот вырасту большой и тогда, конечно, нае…сь как следует…» (в оригинале слово с точками – целиком, как и в нижеприведённых цитатах). А далее – рассуждения об индивидуальных интимных особенностях своего организма и много слов на «х», «п» и «е». Небольшое статистическое исследование показало, что читать до конца никто не захотел. Может, всё дело в том, что текст предлагался 30 – 40-летним, а не прыщавым подросткам. А здесь, видимо, тот случай, когда писатель, как и в 15, и в 18 лет, по-прежнему молод душой и может вызывать интерес у читательской аудитории соответствующего возраста, которую волнует подобная тематика… Иначе говоря, «маленькая собачка – до старости щенок».

Вообще при чтении многих рассказов возникает стойкое ощущение, что их авторы – «до 16 и старше». Иначе откуда подростковое стремление шокировать любой ценой – то через ненормативную лексику (хотя кого этим удивишь – после Лимонова и др.!), то через описание половых актов (опять же – после Генри Миллера и др.!)… У Егора Радова в отрывке из романа «Якутия» после совокупления героя в борделе происходит «радость узнавания»:

«Мы одновременно кончили и вместе открыли глаза.

– Привет, сынок, – тихо сказала она». Виктор Ерофеев обнадёживает в предисловии, что «в русской литературе открывается бабский век» и «женский элемент противопоставляет насилию эротического действия не целомудренность или скромность мифологемной тургеневской девушки, но перекодирование страсти на жизнетворчество». На практике жизнетворчество выглядит, например, так: «Нужно признать, что… старец из Ясной Поляны играл, не сходя с места, целых два часа, управляясь собственным членом». Это «Посещение графа Толстого» Софьи Купряшиной (1968 г. рождения). И там же: «Толстой схватил себя за х… и стал быстро двигать рукою туда-сюда». Правда, в финале выясняется, что граф ненастоящий, так как адрес перепутали: это не «Ясная Поляна, дом 1», а «Люберцы, Кирова, 62». И всё равно, на этом фоне цитаты из того же Белозёрова о «старых пердунах» Толстом и Достоевском – просто панегирик в адрес несчастных классиков!

После такого чтения начинаешь испытывать горячую благодарность к авторам, которые как-то сумели обойтись без мата – спасибо Анастасии Гостевой, Яне Вишневской, Максиму Павлову (одно-единственное «бля» в его рассказе «Убить нувориша» вызывает прямо-таки умиление) и другим. Обнадёживает и то, что не все герои современной прозы – трусы, циники и эгоцентрики. В «Синем морском коньке» Елены Муляровой девушка-киллер отказывается выполнять заказ на убийство бывшего одноклассника и предупреждает его – скорее всего, ценой собственной жизни: «Она ещё не знает, как выкрутится. Может быть, никак». Значит, существует ещё сострадание. К людям. К зверям. В рассказе Маргариты Шараповой «Сады» героиня, жалея измученных перевозкой цирковых морских львов («Им совсем плохо. К язвам прилеплены мухи»), выпускает их в пруд на полустанке: «Плюх-плюх-плюх… Спинки замелькали. Как дельфины!

Вот и совершила: лёгкость, счастье».

А вдруг это и есть выход из тупика? Соскочить на станции «Сады» с громыхающего поезда, почувствовать землю, траву, песок, воду… Ощутить себя частью жизни, а не прятаться от неё. Взглянуть на мир не через оптический прицел или бутылочное стекло – и увидеть облака, бегущие то ли по водной глади, то ли по бесконечному небу. Впустить в романы и рассказы дождь и листья, солнце и ветер: описания природы у сегодняшних прозаиков – большая редкость. (Где они – новые Пришвины и Паустовские? Вот и я не знаю…) Может быть, это поможет понять, что мир гораздо больше холостяцкой панельной берлоги или «палаты № 6». Потому что в 30, 35,40 лет пора не только задавать вопросы и – порой тщетно – искать ответы. Пора отвечать. Для начала – хотя бы за себя. Ещё Маяковский называл слова «грозным оружием». А не погремушкой в руках неразумных детей.

Ольга РЫЧКОВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.