ДЕТЕКТИВНЫЙ СЕРИАЛ В РГАЛИ
Кто пытается разрушить связи между россиянами и казахстанцами
Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2018 / 37, 12.10.2018, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Вот уже долгое время меня интересует фигура большого казахского писателя и мыслителя Мухтара Ауэзова и его связи с русскими подвижниками. Понятно, что без архивов тут не обойтись. Поэтому, естественно, я какие-то вещи стал разыскивать в Российском государственном архиве литературы и искусства.
Обычно я в таких случаях начинаю с поиска автобиографических материалов и составления библиографических списков. Как правило, такие вещи содержатся в делах писателей, которые хранятся в РГАЛИ, в фонде Союза писателей СССР (в РГАЛИ он значится под номером 631) и указаны в описях 39, 40 и 41. За десять лет работы в РГАЛИ я изучил несколько тысяч подобных дел, выписав из них множество нужных мне сведений и оплатив из своего кармана по бешеным тарифам великое множество ксерокопий. По моим заказам были осуществлены ксерокопии, в частности, с дел Солженицына, Шаламова, Юрия Кузнецова, Леонида Леонова, Константина Симонова, других выдающихся литераторов. Сотни цитат из фонда № 631 я недавно привёл в своей книге «Советский литературный генералитет».
При этом с 2008 по 2016 год все дела мне выдавались по первому требованию, без каких-либо условий. Но в 2016 году директор РГАЛИ Татьяна Горяева распорядилась выдавать подобные дела с предпросмотром (данный термин, как я понимаю, придуман лично Горяевой, ибо ни в каких официально утверждённых правилах пользования архивами я его не нашёл). Что это означало? Сотрудники хранилища предварительно просматривали заказанные мною дела и потом некоторые листы, в которых, по их мнению, содержалась конфиденциальная информация, обкладывали тёмными конвертами, чтобы исследователь не мог ознакомиться с какими-то тайнами.
Сбой произошёл осенью 2017 года. Сотрудники хранилища посчитали, что исследователям нельзя выдавать дела драматурга Анатолия Сурова, уличённого в своё время в использовании литературных рабов и за это лишённого Сталинской премии. Видимо, сотрудники РГАЛИ решили, что негоже историкам знать о подлых поступках Сурова. Это при том, что материалы о Сурове из других фондов руководство РГАЛИ продолжало выдавать исследователям беспрепятственно.
Я попробовал эту ситуацию прояснить у директора РГАЛИ Горяевой и, когда брал у неё большое интервью, прямо, без обиняков задал ей вопросы, почему она какие-то дела выдаёт историкам, а на какие-то, грубо говоря, наложила вето. Ответы были даны весьма расплывчатые. Не поэтому ли в последний момент Горяева потребовала удалить вопросы и ответы на щекотливые темы из текста интервью, пригрозив, что иначе она больше вообще не будет выдавать ни одно дело, которое указано в описях 39, 40 и 41 фонда 631. Но это же ничем не прикрытый шантаж! Понятно, что редакция этот шантаж Горяевой отвергла и ничего из интервью удалять не стала.
А что потом Горяева? Она исполнила свою угрозу. Более того, уже в январе этого года при свидетелях заявила исследователям, что законы выполнять не будет.
Но мне-то надо было дальше работать над темами об Ауэзове. Я не поленился и в июне 2018 года письменно потревожил Горяеву. В ответ директор архива 27 июня с.г. написала:
«…мы готовы предоставить Вам архивную справку по личному делу М.О. Ауэзова (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, ед.хр. 420) <…> В случае Вашего согласия прошу Вас сообщить, какую именно информацию необходимо представить из личного дела М.О. Ауэзова».
Правда, при этом Горяева забыла уточнить, что за справку я должен заплатить круглую сумму. Вот так: бесплатно изучить дело нельзя, а за деньги тебе из этого дела выпишут всё, что заблагорассудится.
Впрочем, для меня здесь была важна не сумма денег, которую от меня, по сути, вымогали. У меня не было уверенности, что архив качественно исполнит работу по составлению архивной справки. У меня уже был горький опыт. Я уже заказывал в этом архиве справку о долгое время проживавшей в Казахстане писательнице Анне Никольской, которая когда-то участвовала в переводах произведений Ауэзова, и в своём запросе тогда перечислил все интересующие меня вопросы, однако на какие-то вещи ответа так и не получил. Я потом у составительницы архивной справки Татьяны Петровой спросил, а где ответы на такие-то обозначенные мною вопросы. Мне было сказано: мол, значит, в деле Никольской никакой информации на указанную тему не нашлось. Но почему об этом она не указала в архивной справке? Я попросил прислать уточнения. Петрова ответила: «Я подумаю». Но если сотрудница архива, выполняя оплаченные заказы, сразу не пожелала ответить на поставленные вопросы, то что от неё ждать дальше? И что я должен после этого думать о квалификации Татьяна Петровой?!
Параллельно я заказал в РГАЛИ для изучения несколько дел из фонда Комитета по Сталинским премиям. Мне любезно были предоставлены микрофильмы, сделанные с подлинников этих дел. Я нашёл в них важную для себя информацию и заказал за свой счёт на сумму пять с лишним тысяч рублей ксероксы. Правда, как всегда, сотрудники архива нигде, ни в одном документе не указали точный срок выдачи ксероксов. А чему тут удивляться? Ведь директор РГАЛИ Горяева ещё 1 марта 2018 года письменно уведомила не только меня, но и своего непосредственного начальника – заместителя руководителя Росархива Андрея Юрасова, что «при оформлении заказа на копирования <исследователи> вправе требовать у сотрудника, занимающегося оформлением заказа, чёткого обозначения сроков его исполнения в устной форме». Понимаете – только в устной. То есть Гражданский кодекс РФ для Горяевой и, судя по всему, для Юрасова, не существует.
Не удивительно, что это моё возмущение незаконными действиями Горяевой мне даром не прошло. Уже после оплаты заказа Горяева распорядилась больше микрофильмы из фонда Комитета по Сталинским премиям мне не выдавать, никакие ксерокопии не делать и мои требования на ксероксы аннулировать. Объяснение было такое: якобы микрофильмы мне были выданы по ошибке, за что дирекция архива объявила строгие выговоры главному хранителю архива Н.Штевниной и начальнику центра хранения Н.Ефимовой (видите, сразу нашлись и стрелочники).
Тем временем я обратился к сыну Ауэзова – Мурату Ауэзову с просьбой письменно подтвердить руководству РГАЛИ, что он не возражает против того, чтобы я изучал в архиве дела его отца. Но Горяевой письменного согласия Мурата Ауэзова оказалось мало. От меня потребовали предоставить нотариальную доверенность. Спасибо Мурату Мухтаровичу, который плюнул на бесконечные придирки московских чинуш, пошёл и оформил в Алма-Ате нотариальную доверенность. А ведь ему 75 лет. Возраст не мальчика, чтобы бегать по инстанциям и влезать в бюрократические игры.
Думая, что на этом все приключения закончились, я 24 сентября вновь отправился в РГАЛИ и заказал нужные мне дела об Ауэзове. Заведующая читальным залом Гунашвили на этот раз даже не стала требовать с меня каких-либо новых документов, подтвердив, что нотариальная доверенность от Мурата Ауэзова к ним в архив по электронной почте уже поступила. Каково же было моё удивление, когда 27 сентября я часть заказанных дел так и не получил. Причина – до архива не дошёл оригинал нотариальной доверенности.
А что же 27 сентября мне в архиве выдали на руки? Мне выдали, в частности, кассету с микрофильмами из фонда Комитета, но уже не по Сталинским, а Ленинским премиям. В том числе я получил плёнку с материалами из личного дела Ауэзова, хранящегося в этом фонде. Согласитесь, всё было как-то странно: подлинник дела мне не выдали под предлогом отсутствия нотариальной доверенности, а плёнку – пожалуйста, изучайте. Что за двойные стандарты?
Но и это не всё. 27 сентября я увидел в РГАЛИ документы с подделанной моей подписью. Но это ведь уже настоящая уголовка! Пойдём дальше. Просматривая кассету с микрофильмами, я обнаружил немало интересных для меня документов. Например, в деле 90 (фонд 2916, оп. 1) меня привлекла формулировка, с которой гениальный рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека» в 1958 году был снят с рассмотрения в Комитете по Ленинским премиям. Из дела 98 (фонд 2916, оп. 1) я узнал некоторые неизвестные для мне вещи о Шостаковиче. Очень заинтересовало меня и дело 99, в котором содержались материалы о Гилельсе, Мравинском, Ойстрахе, Рихтере, Хачатуряне и других великих композиторах и музыкантах. В этом же деле приводились объяснения, кто и почему из композиторов в 1958 году не получил Ленинскую премию. Я даже заказал за свои деньги ксерокопии.
5 октября я решил продолжить работу с этой кассетой. Около часа дня я явился в читальный зал. Но встретившие меня сотрудники, потупив взоры, сказали, что к ним до моего прихода явились от директора Горяевой какие-то люди и изъяли у них эту кассету. Что же случилось? Как призналась одна из сотрудниц, видимо, кто-то из дирекции архива мне за что-то решил отомстить.
Вся эта безобразная сцена – с неожиданной пропажей кассеты с микрофильмами и отказами выдать мне плёнку хотя бы с делом Ауэзова – происходила на глазах работавших на тот момент в РГАЛИ исследователей из Казахстана – Дж. Жумабековой и М.Капец-Кохановой. Казахские коллеги были потрясены до глубины души. Они не понимали, по каким причинам в России исследователям не выдают материалы о жизни и творчестве их великого земляка Мухтара Ауэзова.
«Если б не видела своими глазами, как в РГАЛИ издеваются над российскими исследователями и над памятью о нашем Ауэзове, – призналась Жумабекова, – никогда бы не поверила». Жумабекова недоумевала: это что, такая линия взята в Росархиве – на разрушение дружбы между россиянами и казахстанцами?! Сначала некоторые архивные начальники пытались опорочить бессмертный подвиг 28 панфиловцев, а теперь что – очередь дошла и до Ауэзова?
«Вы вообще в России, что, все с ума посходили? – продолжала вопрошать Жумабекова. – Что вы делаете с ценами на ксероксы? Я привезла из Казахстана в Москву свою ученицу – Капец-Коханову. Она собирает материалы о связях великого русского композитора Сергея Прокофьева с Казахстаном. И у неё, и у меня сроки командировки очень ограниченные. Моя ученица решила поэтому не переписывать все выявленные документы от корки до корки, а кое-что ксерокопировать. В Московской консерватории ей на эти услуги по ксерокопированию сделали как аспирантке скидку – 50 процентов, и она за лист ксерокса заплатила 3 рубля 50 копеек. А в РГАЛИ с неё за лист ксерокса требуют 48 рублей! Откуда у аспирантов такие деньги? Или у вас в России все уже получают зарплату по полмиллиона? Что вы делаете? На ком вы наживаетесь? Или у вас кругом коррупция?»
Но в РГАЛИ на недоуменные вопросы Жумабековой никто ответить не смог. Да это и неудивительно. Ведь, как утверждает в приёмной РГАЛИ некая Малышева, Горяева теперь с исследователями даже не разговаривает. Вот такая у нас Горяева самодурка. Но, может, она станет разговаривать с прокурором Москвы и, наконец, объяснит, что постоянно толкает её на нарушения действующего законодательства?! Почему, чуть что – в РГАЛИ наказывают мелких сошек, а Горяева всё время выходит сухой из воды? Или у неё есть недосягаемые для прокуроров покровители? Тогда просьба огласить поимённо список этих покровителей.
Интересно, кто именно были “литературные рабы” Сурова? Они ведь тоже подлецы, если шли на такое. Почему их не называют? Не потому ли, что и сейчас есть такие?
Уважаемый Вячеслав Вячеславович!
Настал момент обратиться к Генеральному прокурору РФ и в Следственный комитет не со страниц газеты, а с официальными запросами. Ситуация такова, что мы, все мы, теряем наше историческое наследие, распродаваемое “кому надо” под видом оказания платных услуг, которые оказываются очень выборочно.Пример -РГАЛИ.