МЯТЕЖНАЯ ЖИЗНЬ ВЛАДИМИРА МАКСИМОВА

№ 2018 / 37, 12.10.2018, автор: Александр БАЛТИН

От прозрачной наивности «Мы обживаем землю» до высокой перенасыщенности «Семи дней творения» – путь длиною в жизнь, в случае Максимова усложнённую эмиграцией, противостоянием со страной, взрастившей – пусть криво и косо – его; и диссидентство писателя напоминает – по истовости своей – рьяный советизм наизнанку.

Максимов ведь – поначалу – совершенно советский человек, – знал поля беспризорности, воспитывался в детских домах, и даже колониях для малолетних преступников, откуда драпал не раз в Сибирь (вечная российская тяга к шири!), Закавказье, Среднюю Азию…

Он обладал всеми комплексами советского молодого человека – с уверенностью в прекрасном завтра, в том, что человек может покорить природу, а советский строй – самый правильный из возможных на земле. Слоями сходили эти уверенности, медленно спадали пелёны с глаз, и горечь инакомыслия заполняла сознанье.

Роль диссидентского движения в советском периоде русской истории требует глобального исследования, но можно утверждать, что в случае с Максимовым – это действительно инакомыслие, а не желание западных, материальных благ.

И его работа – и как издателя некогда знаменитого журнала, и как писателя, публициста – направлена именно на декларирование своих взглядов – будь то через художественные произведения «Заглянуть ли в бездну», где Колчак представлен героем против советских норм «, «Кочевание до смерти», или финальный аккорд «Семи дней творения», или через многочисленные острые статьи.

В последнем романе Максимов воплотился наиболее полно, наиболее откровенно исповедовался, вложил все свои раздумья – горькие, как правило, всю мощь своего художественного дара.

И жизнь его без этого романа не была бы столь полновесно-сложной, каковой стала, и какой вошла в историю русской литературы.