Не спасшая Шпаликова обаятельность
Рубрика в газете: Легенды советского кино, № 2024 / 44, 15.11.2024, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Геннадий Шпаликов одно время работал в паре с Андреем Кончаловским. Они вместе весной 1963 года написали литературный сценарий «Точка зрения», по которому Кончаловский собирался снять короткометражный фильм (в качестве дипломной работы как выпускник ВГИКа).
«Мы предлагаем сценарий, – заявили в предисловии Шпаликов и Кончаловский, – который состоит из нескольких новелл, связанных между собой не сюжетом, а единым замыслом и целью: исследовать, в какие моменты своей жизни бывает счастлив наш соотечественник. В материале будущего фильма мы хотим использовать хронику разных лет истории нашей страны».
Художественный руководитель Шестого объединения писателей и киноработников «Мосфильма» Владимир Наумов 25 июля 1963 года вынес этот сценарий на обсуждение худсовета. Первым слово взял литературовед Лазарь Лазарев, который к тому времени имел репутацию самого въедливого редактора. Он начал за здравие.
«Мне очень понравился сценарий, – признался Лазарев, – его замысел показать в каких-то ситуациях, когда, почему и зачем люди бывают счастливы» (РГАЛИ, ф. 2453, оп. 4, д. 2441, л. 1).
Но дальше критик стал говорить за упокой. Его «удивило несоответствие заявленной идеи и главной истории, которая проходит почти через весь сценарий, – истории этих молодых людей». Главный изъян он увидел «в недостаточной мотивированности материала».
А к чему клонил Лазарев – принять рукопись за основу и продолжить над ней работу или отклонить, этого никто не понял. Может, все ждали, куда повернёт главный редактор объединения – Бондарев.
Однако писатель занял весьма странную позицию. Он сильно отклонился от повестки заседания и затеял целую дискуссию о том, что же такое счастье. Его мнение было таким: счастье – это одержимость. Правда, ему попытался возразить Наумов. Режиссёр считал по-другому: счастье – это прежде всего борьба.
Но какое всё это имело отношение к сценарию Шпаликова и Кончаловского? Оказалось, очень прямое. Ибо Бондарев не увидел в обсуждавшемся сценарии ни одержимости, ни борьбы. Ему не понравилось, что два сценариста представили счастье расплывчато, космато, неопределённо.
«Может быть, – заявил Бондарев, – я глубоко ошибаюсь, но я думаю, что ваш сценарий хотя бы косвенно ни одну проблему о счастье из всех проблем не разрешил хотя бы мало-мальски, хотя её разрешить не нужно» (РГАЛИ, ф. 2453, оп. 4, д. 2443, л. 13).
По сути, Бондарев клонил к тому, чтобы сценарий Шпаликова и Кончаловского отвергнуть.
«Эта вещь, – пояснил писатель, – мне кажется скороспелой».
Бондареву пусть мягко, но тем не менее поддакнули два других прозаика – Григорий Бакланов и Александр Борщаговский. Да, они оба отметили, что в сценарии есть хорошие куски.
«Но на меня, – признался Борщаговский, – это не произвело впечатления значительного произведения».
Из всего худсовета сразу и безоговорочно вступился за Шпаликова и Кончаловского один лишь Андрей Тарковский. Он-то как раз увидел в их сценарии конструктив. И ему очень понравилось, что двое молодых коллег игровую линию выстроили вокруг взаимоотношений своих юных героев – Андрея и Веры, вклинив в их личные истории куски из хроники жизни всей страны. По словам Тарковского, персонажи Шпаликова и Кончаловского исподволь подтверждали главную мысль сценария: один из самых необходимых признаков счастья – это преодоление.
В отличие от Тарковского режиссёр Михаил Калик проявил в оценке сценария осторожность. Но и он согласился с тем, что отвергать работу двух талантливых ребят не следовало.
Бондарев такого не ожидал. Он недовольно бросил в зал: «Я в недоумении». Писатель продолжил гнуть свою линию, что сценарий у Шпаликова и Кончаловского не получился.
А как на эту дискуссию отреагировали обсуждаемые? Кончаловский все прозвучавшие замечания разбил на две части. В первую он включил упрёки идейно-содержательного плана, а во вторую – чисто художественные.
Что касалось идейных обвинений, Кончаловский сразу сказал, что ни он, ни Шпаликов никому ничего навязывать не собирались, поскольку у всех имелись свои представления о счастье. Но его возмутило: как можно было ругать авторов за отсутствие у них активной жизненной позиции? Отстаивая сценарий, Кончаловский заявил:
«Счастье – борьба, я с этим согласен. А разве в наших четырёх новеллах не видно, что может быть выведена эта концепция? Гибель стратонавтов – разве тут не борьба и счастье? А Люшнин, который читал стихи в концлагере? И победа волейболиста? – Всё это борьба за то, чтобы быть счастливыми. Все они борются, и в каждой новелле есть этот процесс» (РГАЛИ, ф. 2453, оп. 4, д. 2441, л. 56).
Кончаловский подтвердил, что не будет менять и художественные приёмы.
«Мы, – повторил он, – хотим снимать картину хроникально».
Итоги подвёл худрук объединения Наумов. В отличие от Бондарева он предложил не отказываться от сценария, а дать ему дальнейшую жизнь и войти со Шпаликовым и Кончаловским в какие-то договорные и производственные отношения. Предполагалось, что уже осенью худсовет мог бы получить от двух авторов доработанных текст. Шпаликов даже успел под будущую доработку получить аванс 1250 рублей.
Но у Кончаловского вскоре изменились планы. Выступая 5 ноября 1963 года на худсовете, он признался, что по-новому взглянул на идею поставить фильм по рассказу Вадима Шефнера «Скромный гений» (хотя директор объединения Данильянц уже приобрёл у писателя права на экранизацию). Его позиция: Шефнер мог бы сильно отвлечь его от новых планов, а он бы не хотел, чтобы руки у него оказались связанными. Кончаловский уже вовсю обдумывал, не экранизировать ли ему пьесу Бориса Горбатова «Юность отцов» (хотя один фильм по этой пьесе уже имелся). Ещё одна идея у него родилась после общения с Тарковским: поставить фильм об архитекторе, о человеке, который учился строить дома.
«Я, – обронил Кончаловский на худсовете, – продолжаю поиски <…> Должен сказать, что мне очень неловко, что я отнимаю у вас время».
Ему с сарказмом ответил Бондарев:
«Пусть это вас не смущает. Если у вас будет десять предложений, приходите и рассказывайте, мы послушаем и обсудим» (РГАЛИ, ф. 2453, оп. 4, д. 2446, л. 34).
А что получилось на практике? Вскоре Кончаловский увлёкся повестью Чингиза Айтматова «Первый учитель», и ему стало ни до Тарковского, ни до Шпаликова. У него возникла новая проблема: кто бы по повести Айтматова написал киносценарий. И Кончаловский пошёл на создание нового творческого дуэта – на сей раз с Фридрихом Горенштейном.
А что Шпаликов? Весной 1964 года он, чтобы не возвращать давно уже истраченный им аванс, попросил руководство 6-го объединения «Мосфильма» перезаключить с ним договор, но уже на другую работу. Он пообещал сочинить сценарий «День обаятельного человека» о «лишних людях» своего времени. Бондарев возражать не стал.
Сценарий Шпаликов написал. Однако запустить его в производство в Шестом объединении отказались. Почему, до сих пор в точности не известно. Дал этому сценарию жизнь уже в 1994 году Юрий Петкевич.
Увы, такова сценарная жизнь…
Спасибо Вячеславу Огрызко за этот кусочек жизни талантливых людей. Меня поразил процесс принятия решения по сценарию и какие люди дискутировали по просто дипломной работе выпускников ВГИК. А какая тема обсуждаемого сценария? Счастье. Цель – исследовать, когда человек счастлив. Можем ли мы представить сегодняшнего кинопроизводителя в роли исследователя? И это по выражению некоторых в “построенном концлагере”. Что может создать сегодня творческий человек, работающий на процессинге? А сколько слов, рисовки – приоткройте занавеску, там пустота.
Верно; искали счастье в страте творческой столичной элиты; Андрей Кончаловский- сын
Сергея Михалкова, Шпаликов- сын военного инженера из Москвы.
А в другой страте- агитпропе из ЦК провозгласили коммунизм в СССР к 1980 г/?!/
Была и другая-низшая страта- рабочие даже в закрытых городах питались ливерной колбасой и маргарином,живя в домах с печным отоплением, а в колхозах, где председателей меняли как перчатки, от бедствия переезжали в города.
До поисков ли счастья им было?! Выжить бы…
Не пишите глупости. Если вы социолог – оперируйте цифрами и фактами.