Так был ли Толкин фашистом?

№ 2022 / 44, 17.11.2022, автор: Николай ПАЛУБНЕВ, Василий ШИРЯЕВ (г. Петропавловск-Камчатский)

Николай Палубнев: Представь, что я не знаю, кто такой Толкин. Объясни в двух словах.

Василий Ширяев: Это очень влиятельная фигура в современной культуре. Крестный отец жанра фэнтези. Мы живем в мире Толкина.

Н.П.: Почему статья называется «Защита Толкина»?

В.Ш.: Я прочел работу красноярца Дмитрия Косякова, «Властелин колец» как фашистская утопия», и написал ответ.

Н.П.: В чем суть вашего спора?

В.Ш.: В том, что «не все так однозначно». Толкин пропагандировал социальный расизм, потому что «время было такое».

Н.П.: «Не мы такие — жизнь такая»?

В.Ш.: В том-то и прикол, что обратное тоже верно. «Не жизнь такая — мы такие».

Н.П.: «Защита Толкина» — это аллюзия к «Защите Лужина»? А в чем сходство Лужина и Толкина?

В.Ш.: Фамилия оканчивается на «-ин». Лужин был погружен в шахматную комбинацию. Для Толкина главным было создание языка. Толкин писал код. А то, «как слово отзовется», для него было не столь важно.

Н.П.: Кажется, что ты излишне зациклен на Толкине? Почему?

В.Ш.: Это парадокс! Я не переоцениваю его литературных достоинств, он неоригинален как писатель. Но это гениальный фанфик. Именно благодаря своим недостаткам Толкин — хорошая модель для разыгрывания всевозможных сценариев, ролевых игр. Отсюда — движение ролевиков. Он отразил поворот к «новому средневековью».

Н.П.: Подожди со средневековьем. Какие у Толкина недостатки?

В.Ш.: Вторичность и непрописанность. Он же вопиюще неоригинален! Но! Если бы он был более самостоятелен, он не нашел бы такого мощного отклика. Миллионы мух не опознали бы свое. Если бы его герои были более «живые и настоящие», фанатам-ролевикам не осталось бы пространства для маневра.

Человек не способен понять Иного. Он способен понять только самого себя, да и то… с помощью психоаналитика. Поэтому творчество Толкина — ритуальное повторение уже 1001 раз сказанного до него.

Н.П.: Повторение чего?

В.Ш.: Библия и германская мифология «для детей». Но тут нет хулы. Германская мифология в свою очередь неоригинальна, она заимствовала из той же Библии, у финнов и у кельтов. Библейские легенды из книги «Бытия» заимствованы у шумеров. Я заостряю внимание как раз на том, что Толкин идет традиционным путем. Мастер не «ворует», а «берет свое».

Знаешь, как прокололась авторка «Народа на войне», Софья Федорченко?

Н.П.: А кто это?

В.Ш.: Это была очень популярная книга в 1920-е гг. Якобы, медсестра записывала рассказы раненых. Книга имела оглушительный успех. Все на нее купились. Собирались чуть ли не оперу ставить. И тогда автор, Софья Федорченко, захотела свою долю и призналась, что она это все сочинила. Скандалище был огромный!

Н.П.: А в чем параллель с Толкиным? Он же не скрывал свое авторство.

В.Ш.: Ты что думаешь, Толкин изобрел драконов и гоблинов? Угадать в его книгах традиционные мотивы и даже штампы — не бином Ньютона. Придумывание вымышленных миров — довольно популярная забава. Шпенглер в 10 лет придумал себе империю.

Н.П.: Шпенглер придумал себе империю?

В.Ш.: «Все делают это». Все придумывают себе империи. «Закат Европы» Шпенглера был бестселлером. Толкину, на мой взгляд, повезло с экранизацией и переводом Гоблина. Они дали толчок второй волне популярности.

Н.П.: Почему действительно средневековая книга о Первой мировой — это «Швейк» («Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека)?

В.Ш.: Она более «народная». Это ведь сборник анекдотов и баек на живую нитку. Анекдот и байка — подлинно народный жанр.

Н.П.: А народ — это кто?

В.Ш.: Мелкая буржуазия, крестьянство, пролетариат. «Властелин колец» — это замах на эпос, аристократический жанр. Архитектура Средиземья и конструирование языков — это вообще брахманская тема.

Н.П.: Брахманы — это кто?

В.Ш.: Интеллигенция.

Н.П.: Ты в своей «Защите Толкина» как будто его совсем не защищаешь!

В.Ш.: Я не толкинист. Мне не интересно «клясться словами учителя», как это делают Николай Эппле и Екатерина Шульман (признана иностранным агентом – прим. ред.). Расист вполне может написать талантливую, интересную книгу. Тут нет противоречия.

Н.П.: Был ли Толкин антисоветски настроен?

В.Ш.: Вне всякого сомнения. К тому же он был настроен анти-американски и анти-ирландски. Бытовая ксенофобия, наверное, все-таки неискоренима. Не следует считать оксфордского профессора древнеанглийского языка человеком с широким кругозором, не поддающимся пропаганде. Пропаганде подвержены все. Профессора — крупные знатоки в своей сфере. А в остальном — это обычные буржуи.

Н.П.: «Зло на Востоке — это СССР?»

В.Ш.: «Ну что вы! Конечно, Кембридж!»

Н.П.: А если серьезно?

В.Ш.: Если серьезно, наверное, не так уж важно, кем нас считал некий оксфордский профессор. У нас ведь свобода совести, не так ли? Важнее, как это сделано.

Н.П.: Что именно?

В.Ш.: Как устроен дискурс Толкина. Как он сам оборонял свои творения и свой образ мыслей, — свои «две сорванные башни». Публичный дискурс Толкина — это знаменитое английское лицемерие. Очень нужная и полезная штука. Я б посоветовал внедрить у нас. Какие две составные части английского лицемерия? Во-первых, это «покерфейс». Нельзя, чтоб люди смогли прочитать твои эмоции. Во-вторых, не надо никогда выражаться слишком определенно. Чтобы оставить возможность для маневра, отступления и т.д. Это тебе скажет любой юрист. Поэтому Толкин возмущался психоаналитическими и аллегорическими толкованиями своих работ.

Н.П.: Поясни. Почему Толкин возмущался психоаналитическими толкованиями своих работ?

В.Ш.: Боялся, что люди, залезшие к нему в душу, прочтут там много лишнего. Ну и считал, что его творение прекрасно само по себе. Какая аллегория или политические намеки есть в «Илиаде» или в «Саге о Ньяле»?

Н.П.: Какие?

В.Ш.: Да никаких. Никаких, которые были бы важны — релевантны — для нас сейчас. Это война. Просто война, «лекарство против морщин».

Н.П.: Откуда у тебя «ирландская грусть»?

В.Ш.: Сам не понимаю. Особенно, если учитывать, что Ирландия не самая богатая страна: не может тратить много на пропаганду своей культуры. Хотя, собственно, так ли много мы знаем о настоящей Ирландии? Древнеирландский в нашей стране знает от силы 5 человек. Да и то не полностью. Помнишь, к нам приезжал Евгений Водолазкин? Он рассказывал о связях русского и ирландского христианства с Египтом. Иконы святых с собачьими головами были только у нас и в Ирландии. Это Анубис, «самый лютый Судия, самый удалой Господь».

Н.П.: Это слишком сложный ответ!

В.Ш.: Я думаю, все крестьянские культуры очень похожи. Мы находимся в положении Ирландии. В положении периферии огромной системы Запада.

Н.П.: Толкин действительно не любил ирландцев?

В.Ш.: Тут несколько вопросов. Была ли ненависть к ирландцам (и вообще ксенофобия) чем-то особенным для его эпохи? Нет, не была. Он не любил их в качестве ирландцев или в качестве пролетариев? Скорее всего, он переносил на ирландцев свою нелюбовь к сельскому пролетариату вообще. Выражал ли он свою ненависть как-то особо? Нет. Причастен ли он к геноциду ирландцев? Нет, лично не причастен, но он не любил ирландскую речь, а ирландский язык был уничтожен в результате геноцида «черного 47-го».

Н.П.: Чем p-кельты отличаются от q-кельтов?

В.Ш.: Р-кельты — это валлийцы, «бритты», чей язык Толкин смог выучить, он не очень сложный. А Q-кельты — ирландцы. Ирландский Толкин выучить не смог. Отсюда — неприязнь. Но главный мотив! Он считал, что написал англо-саксонский эпос, а рецензенты сочли, что «это что-то кельтское»!

Н.П.: Поэтому ты пишешь: «Толкин «не любил, чтоб его понимали»»?

В.Ш.: Переводчик Сергей Морейно сказал о переводе «Властелина колец» Гоблиным: «он придал смысл великой и бессмысленной трилогии Толкина». «Властелин колец» — бессмыслен. Поэтому ее не надо понимать. От нее надо тащиться. Это вещь в себе.

Н.П.: А если бы начали понимать?

В.Ш.: А если бы начали понимать, то всплыла бы реальная подоплека. Любая академическая структура — это гадючье гнездо. Представь себе: пожилые, не очень здоровые люди, не особенно удачливые в жизни, а зачастую и в работе, втянуты в постоянную подковерную возню выборов и альянсов. Тем более — Оксфорд тех лет, с их кастовостью и субординацией профессоров и профессорш. Тем более именно в те годы контроль над Оксфордом начинает переходить из рук гуманитариев в руки технарей. Вот где корень падения Нуменора и всего остального!

Н.П.: Так был ли Толкин фашистом?

В.Ш.: Я думаю, он был «сочувствующим» в самом начале. Как и многие, тот же Хайдеггер. Многие консерваторы. Но он сочувствовал не Гитлеру, а Франсиско Франко.

Скорее вопрос в том, есть ли у нас серьезные юридические основания предъявить ему это? Скорее это вопрос к нам, ко всем современным людям: склонны ли мы трактовать вину расширительно, как в средние века? И чтоб уж докрутить гештальт: склонен ли к такой расширительной трактовке вины сам Толкин? Справедливо было бы «судить его по законам, им самим над собою поставленным»?

Н.П.: Что ты имеешь ввиду?

В.Ш.: Толкин был католик. Он должен был принимать концепцию греха, мыслепреступления. А в личных письмах и в разговорах он был осторожен, потому что письма просматривались, разговоры слушались, коллеги стучали, — все как у людей. То, что он действительно думал, он мог бы сказать только священнику. Но! Как раз свою близость Франко он не считал грехом, Франко поддерживал католиков, католики поддерживали Франко.

Н.П.: Сочувствие, не выраженное формально-юридически, к делу не пришьешь.

В.Ш.: «Сейчас и не такие вещи пришивают», сказал неизвестный главному герою фильма «Свадьба», отстрелив ему палец. По нужде и закону перемена бывает. Черчилль рассматривал превентивный ядерный удар по СССР и говорил об этом. Но, разумеется, этот факт старательно замазывают. Дескать, Черчилль вообще великий писатель. Нобелевский лауреат по литературе за 1953 г.

Н.П.: Был ли Толкин антисемитом?

В.Ш.: Есть такая байка про Черчилля. Когда у него в статье заметили антисемитский пассаж, то на следующий день оказалось, что он эту статью не писал и даже не читал, потому что «был очень занят».

Н.П.: Но он ее подписал?

В.Ш.: Подмахнул не глядя. Вопрос, как и в случае с ирландцами, сводится к тому, был ли в Англии антисемитизм. Ответ: был. Это отражено в литературе: Диккенс, Уайльд и др.

Н.П.: Не слишком ли ты сближаешь Толкина и национал-социализм?

В.Ш.: Что значит «сближаю»? Национал-социализм не упал с неба. Знаешь как в текстологии: у двух похожих текстов скорее всего был общий источник. Это дух времени, Zeitgeist. Разумеется, в архиве Толкина скорее всего нет текста в духе: «Я, Рональд Руэл Толкин, всей душой, а также £ фунтов стерлингов, поддерживаю деятельность Адольфа Гитлера». Так же как в официальных документах Третьего Рейха не фиксировался замысел уничтожения «низших рас». Если бы такой текст и был, его бы уничтожили.

Н.П.: Ты читал переписку Толкина?

В.Ш.: Ее целиком никто не читал. Я не думаю, что она опубликована без цензурных изъятий. Не следует думать, что он писал все, что думал и думал все, что писал. Потом цензура детей Толкина. Поэтому его переписку очень скучно читать.

Н.П.: Толкин — немец?

В.Ш.: Я сам — «немец». Нас так называли в институте. По второму изучаемому языку. Толкину нравилось немецкое толкование своей фамилии: «толькюн» — «безумно храбрый». По-моему, это толкование притянуто за уши.

Н.П.: Почему ты пишешь, что англичане проиграли англо-бурскую войну, они ведь ее выиграли?

В.Ш.: Формально они ее выиграли. Но тогда же стало очевидно, что империя невыгодна экономически, а старые элиты, земельная аристократия, уже «нихрена не может». И главное — моральная победа буров! Несмотря на пулеметы и концлагеря для гражданских. В лице буров англичане встретились с «настоящими людьми». Которыми они сами уже перестали быть.

Н.П.: Отчего сие важно?

В.Ш.: Я думаю тут завязка личного мифа Толкина. Он же родился не в Англии и даже не в колонии, а в тогда еще свободной Оранжевой республике. Более того! Он родился в здании банка! Отсюда одержимость золотом. Англо-бурская война была войной за брильянты, за «лучших друзей девушек». В этой войне хорошо проявил себя журналист Черчилль. А в старости он все больше становился похож на бравого солдата Швейка.