ТОВАРИЩ С ВЛИЯНИЕМ

№ 2016 / 28, 05.08.2016

Сергей Сергеевич Динамов родился 16 сентября 1901 года в Москве в рабочей семье. Его настоящая фамилия Оглодков. В юности он работал текстильщиком и литографом. В 1919 году его приняли в РКП(б). Тогда же молодой парень вступил в красную армию, став вскоре инструктором политотдела 48-й дивизии.

До сих пор неизвестно, где Динамов продолжил службу после гражданской войны. Не исключено, что он попал в разведку и там стал углублённо изучать иностранные языки. Точно установлено другое: первые рецензии на книги современных писателей Запада он написал ещё в 1923 году.

Демобилизовавшись в 1926 году из армии, Динамов поступил в аспирантуру Института языка и литературы РАНИОН к В.М. Фриче. Его увлекли романы Драйзера. Он даже завязал с этим писателей переписку, а в 1927 году провёл с ним несколько бесед в Москве.

Интересная подробность: в одном из писем Динамов сообщил о своём интересе к Шекспиру. В ответ Драйзер спросил: «Как могло случиться, что марксиста, твёрдо верящего только в пролетарский характер всей будущей литературы, мог увлечь такой законченный прагматик, как Шекспир?» Драйзер предостерегал Динамова: «Будьте осторожны. Так недолго и оказаться вне России».

После окончания аспирантуры Динамов остался в алма матер, а потом ещё и возглавил в МГУ кафедру методологии литературы. Вскоре в журнале «На литературном посту» появилась его обстоятельная статья «Проблема автобиографического романа». В другом журнале он напечатал свою работу о Герберте Уэлсе. А потом в содружестве с Иваном Ангисимовым молодой исследователь решил написать популярную книгу о современных литературах Америки, Германии, Франции и Англии.

Похоже, уже тогда Динамов своими взвешенными оценками о текущем литпроцессе обратил на себя внимание одного из влиятельных партаппаратчиков Алексея Стецкого.
Не случайно в сентябре 1930 года в ЦК возникла идея назначить его редактором «Литературной газеты» вместо заигравшегося с «Литфронтом» Бориса Ольхового.

Стецкий хотел, чтобы Динамов включился в процесс выработки новой партийной политики в области литературы. Кроме редактора «Литгазеты» он вовлёк в это дело также руководителей РАППа Леопольда Авербаха и Владимира Киршона, а также близких им критиков Владимира Ермилова и А.Селивановского. Уже 31 января 1931 года отобранная Стецким группа подготовила проект постановления Политбюро о централизации руководства всей литературной жизнью. Правда, секретарь ЦК Лазарь Каганович по указанию Сталина потом вернул этот проект на доработку.

Однако в «Литгазете» у Динамова получилось далеко не всё. Отодвинув в сторону группу «Литфронт», он не смог наладить нормальные отношения с другими группами. Это вызвало в писательской среде недовольство. Атмосферу той поры очень ярко передал в своём дневнике критик Вячеслав Полонский. 18 мая 1931 года он отметил:

«Вчера на пленуме ВССП – доклад Динамова о «Литературной газете». Доклад – тягучий, наперёд подтверждающий обвинения, которые могут быть ему брошены: газета и плоха, и не литературна, делала не то, что надо, но «линия её правильна». Затем началась «критика»: один за другим выходили писатели и «крыли» и «Литературную газету», и Динамова. Доходили до крайностей, до резкостей: слишком много накопилось против газеты. Взял слово и я. Хотя я заставлял себя не касаться лично Динамова и подчеркнуть лишь существенную сторону дела – он остервенел от обиды. В своём заключительном слове, не ответив ни на одно критическое замечание, он бросил мне обвинение: вы-де пришли сюда проповедовать классовый мир. Обвинение подлое и гнусное, так как именно я в своей речи подчеркнул, что «Литературная газета» не может пользоваться «всеобщей» любовью, так как литературная среда разношерстна, социально разнородна, а «Литературная газета» обязана в критике проводить линию нашей партии, то есть классово враждебную им линию. Говорил я и о том, что за литературными взглядами, формулами, убеждениями – стоят классовые интересы. Он так «поддел» меня: у вас-де классовые интересы «позади», а у нас они впереди. Идиот, который не читал, вероятно, Маркса и Ленина, он не знает или не хочет понять, что я говорил о том же, о чём писал Маркс в «18 брюмера»: за иллюзиями, чувствами, мировоззрениями партий и фракций стоят материальные, классовые интересы. Беспредельная подлость приёма заключается именно в том, чтобы в отместку оклеветать, оболгать, «пришить» уклон, вычитать то, что не было сказано. А.Виноградов, сегодня встретив меня, сообщил: «Против вас завтра будет в статье «Вечёрки» выпад. Она поддерживает Динамова». Вот для «Вечёрки» Динамов и бросил в меня камнем».

Из «Литгазеты» Динамов ушёл в ноябре 1931 года. Он занял пост заместителя председателя подсекции западной литературы в Коммунистической академии и занялся организацией в этой академии рукописного отдела. По делам академии ему тогда приходилось регулярно выезжать в Ленинград (там Комакадемия имела своё отделение, которое возглавлял критик Валерий Кирпотин). Динамов устраивал различные совещания. Об одном из них 26 февраля 1932 года поведала Кирпотину его жена – Анна Кирпотина.

«Тут без тебя, – писала Кирпотина мужу, – на новом критическом совещании были Динамов, Ермилов, Макарьев. Несколько вечеров провела с ними у себя, и потом у них <…> Вообще народ у вас странный: богемистый, суетливый, интрижный, завистливый и прочее. Многие нехорошее впечатление производят, хотя, несомненно, некоторые толковы, умны и, пожалуй, одарённы <…> А Серж Динамов – пустоват».

В это время у Стецкого появилась мысль забрать Динамова и Кирпотина на работу в аппарат ЦК ВКП(б). За Кирпотиным был закреплён сектор литературы, а за Динамовым – сектор искусств. Но, похоже, что меж двумя критиками сразу возникло некое соперничество. Это отразилось в мемуарах Кирпотина. В одном месте своих воспоминаний Кирпотин чуть не обвинил коллегу в сливе информации. Он писал: «Каким-то образом рапповцы узнали, что «Декларация» <о роспуске в конце апреля 1932 года всех литорганизаций> была составлена мною, может быть, вычислили по слогу, может быть, от Динамова, который начал работать на Старой площади <в ЦК> одновременно со мной. Выносить секреты аппарата ЦК не полагалось, однако, как говорится, произошла утечка информацции» (В.Кирпотин. Ровесник железного века. М., 2006. С 153). В другом месте мемуаров Кирпотин с издёвкой упомянул, как Динамов 25 сентября 1932 года спешно обходил ряды в зале Большого театра, искал кого бы из писателей усадить в президиум собрания в честь 40-летия литературной деятельности Горького.

И для Кирпотина, и для Динамова после перехода в аппарат ЦК одним из приоритетов стала подготовка к первому съезду советских писателей. А здесь огромная роль отводилась «Литературной газете». Однако редактор этого издания Селивановский тянул газету не в ту степь. Не случайно его 23 мая 1932 года сняли с работы.

Стецкий сначала собирался передать «Литгазету» Кирпотину. Но тот и так уже занимал две должности: заведующего сектором ЦК и ответсекретаря Оргкомитета Союза писателей. Брать на себя ещё и газету он не хотел. Тогда Стецкий сказал ему, что посылает в газету ненадолго, пообещав за месяц-два подобрать замену. Позже выбор Стецкого пал на Динамова.

Второе возвращение Динамова в «Литгазету» состоялось 22 июня 1932 года (при этом за критиком осталась должность завсектором искусств ЦК). Первое, с чего он начал, – обратился к Горькому.

«Дорогой Алексей Максимович! – писал Динамов буревестнику революции в начале июля 1932 года. – С последнего номера «Литгазеты» (5.VII) я вновь её редактирую. Хочется сделать живую, интересную, а главное помогающую писателю в его работе, газету. Для этого в первую очередь мы решили посвятить ряд полос целиком творчеству самых крупных наших писателей. Первую полосу мы посвящаем М.Кольцову, имея в виду его значение как художника и общественника для широких масс. Имея в виду то большое значение, которое Вы всегда придавали работе писателя в газете, и Ваш личный писательский опыт, я прошу Вас, Алексей Максимович, дать статью или заметку о Кольцове-писателе, с указанием тех сторон его творчества, которые могли бы послужить примером для наших молодых кадров, идущих в газету. Крепко жму руку!»

Однако Кирпотин в своих мемуарах подчёркивал, что Динамов, когда вернулся в «Литгазету», якобы боялся проявлять самостоятельность и какое-то время будто бы каждый шаг с ним согласовывал. В частности, Динамов советовался с ним в отношении Фадеева, который спал и видел, как бы ему после роспуска РАППа вернуться во власть. Фадеев хотел напечатать в «Литгазете» одну из своих статей. Кирпотин вспоминал:

«Вторую статью в Оргкомитет принёс Динамов, сменивший меня в «Литературной газете», но ещё не привыкший сам принимать решения. Он с тревогой спрашивал: «Может, накануне Пленума не печатать эту статью Фадеева? В ней отстаиваются старые рапповские лозунги». Я ему ответил: «Печатать! И печатать как можно скорее! Не обращай внимания на абстрактное теоретизирование. Смотри, Фадеев рвёт с Авербахом и Киршоном. Это принципиальный раскол, притом по очень важному вопросу – об отношении к постановлению от 23 апреля» (В.Кирпотин. Ровесник железного века. М., 2006. С. 176).

Писательские интриги привели к тому, что Динамов на какое-то время лишился в отличие от Кирпотина доступа к первым лицам партии. Во всяком случае он не был приглашён на встречи Сталина с писателями, которые состоялись в доме Горького 20 и 26 октября 1932 года.

Позже Динамов научился и ловчить, и интриговать. Выступая 15 июля 1933 года на совещании председателей региональных оргкомитетов Союза писателей, он заявил: «Мы говорили, что нам нужен тип писателя, действительно связанного с жизнью, на что указывал Горький, ибо у нас наблюдаются писатели, которые занимаются кабинетным творчеством и пухнут на своём таланте. Например, Леонов, который не знает жизни до сих пор, как не знал её и тогда, когда писал «Барсуки». То же самое «Скутаревский». Олеша, Валентин Катаев, они стали писать лучше, но жизнь стали знать меньше».

Вновь из «Литгазеты» Динамов ушёл в ноябре 1933 года. ему дали новое задание – вместе с Бруно Ясенским редактировать журнал «Интернациональная литература». Одновременно он остался заведующим сектором
искусств в ЦК.

Весной 1934 года Динамов возглавил комиссию Культпропа ЦК по обследованию Литературного музея. К удивлению Бонч-Бруевича, он повёл себя как какой-то цербер. Сотрудники музея от его вопросов были в недоумении. Динамов заявил тогда музейщикам:

«Вот вами куплены автографы Пушкина за границей на валюту. Пушкинский Дом в Ленинграде имеет столько этих автографов, что гнаться за ними и тратить валюту совершенно не надо и бесцельно» (Тыняновский сборник. 4-е Тыняновские чтения. Рига, 1990).

17 августа 1934 года Динамов вместе с другими сотрудниками Культпропа ЦК был отправлен на первый съезд советских писателей. Отсидев на этом форуме несколько дней, он доложил начальству:

«Съезд открылся в весьма торжественной обстановке в Колонном Зале при огромном стечении делегатов и гостей, наполнивших не только зал, но и коридор. Правда, организаторы съезда оказались не блестящими: здание снаружи почти не было украшено (не было, например, иллюминации на фронтоне), была страшная давка, делегаты в тесноте ждали почти полчаса, прежде чем их пустили, они ходили от одних дверей к другим. В зале были повешены портреты русских и иностранных классиков – и ни одного классика народов СССР. Только после моего вмешательства через день были вывешены портреты Руставели и Шевченко. Не всё благополучно было и с лозунгами, например, в коридоре оказался старый рапповский лозунг «За большое искусство большевизма». Павленко по этому поводу сказал: «Плохо работали год. Чего же удивляться, что съезд так плохо организован».

Настроения коммунистов ещё накануне съезда были неважными, групповая борьба снова вспыхнула. Тов. Жданов собирал коммунистов­писателей и это очень оздоровило атмосферу взаимного недоверия и групповщины, но, понятно, болезни писателей­партийцев не излечиваются сразу.

Я приехал в Москву накануне открытия съезда и был просто поражён той внутренней борьбой, которая развернулась. Приведу один разговор с Бахметьевым:

– Мы подписали письмо в ЦК вместе с Киршоном, Ясенским, Шолоховым.

– А ведь у вас всегда были разногласия с Киршоном и Ясенским?

– Разногласия­то остались. Ошибка вышла. Общий противник был (речь идёт о Юдине) – вот и подписали. Приехал ко мне Ясенский, стал отговаривать. А я не хочу идти вместе с Киршоном. А тут приезжает редактор «Литгазеты» Болотников и показывает статью Горького для «Правды», где Горький бьёт Юдина. Позвонил мне в это время Гладков, говорит, что нужно подписать.

– А ведь это беспринципно было?

– Конечно, – согласился Бахметьев. – Мы потом это сами поняли, да уже поздно было.

Понятно, что настроения коммунистов передавались и беспартийным. Это создало крайне сложную обстановку на съезде.

Прошло 6 дней после начала съезда. Можно сказать с полной ответственностью, что на съезде групповщине развиться не дали, она прорвалась только у Микитенко (он заявил в речи, что есть только один глубокий драматург – Киршон, а все остальные поверхностные). Съезд проходит в атмосфере единства.

Начался съезд, после речи т. Жданова, с доклада т. Горького. В последовавших прениях очень многие давали ему чрезвычайно лестную оценку (Бахметьев, Гладков, Микитенко и др.), но между собою многие писатели отзывались о докладе очень неважно (Третьяков, Эренбург, Олеша, Сельвинский и др.): ждали развёрнутой постановки творческих вопросов, новых глубоких мыслей, а получили, как говорили некоторые, лекцию по истории литературы. Гладков, Березовский и некоторые другие писатели, наоборот, считали доклад очень ценным.

Доклады о национальных литературах развернулись в замечательную демонстрацию достижений культуры и литературы СССР. Слушали их, правда, очень плохо, но это только потому, что доклады были раньше напечатаны и розданы делегатам, так что приходилось их слушать вторично. Огромную роль сыграло, что до съезда вышло много книг переводов на русский язык. Замечательно, что были опубликованы переводы Тихонова и Пастернака с грузинского – один только этот факт больше приблизил грузинскую литературу к русскому читателю и писателю, чем предыдущая работа в этом направлении. Нужно обязательно закрепить этот подъём (например, организовать сравнительное изучение литературы народов СССР, создать журнал «Литература СССР», практиковать переводы с участием самых лучших поэтов и прозаиков).

В развернувшихся прениях приняли участие почти все крупные писатели. Два года прошло после 1 пленума оргкомитета и какая резкая разница! Тогда выступали крупные писатели с политическими декларациями (Белый, Клычков, Пришвин и др.) и кающиеся рапповцы, А теперь Пришвину, например, не нужно выступать с такими декларациями: он ходит на съезде довольный и добрый со значком ворошиловского стрелка. Это Пришвин­то! Два года не прошли для него даром.

Новые слова нашли писатели на этом съезде. Они говорят о партийности (Вс.Иванов), они не просто декларируют, но они ставят творческие вопросы и ставят их на высоком политическом уровне, страстно и убеждённо. За эти два года от флангов дожали до середины писательской среды, поворот проделала вся литература.

А как же коммунисты? Были яркие и убеждённые речи Леонова (хотя о его речи пущена на съезде острота: «один пишет, а два в уме», как в арифметике), Иванова, Бабеля, Эренбурга, Олеши, Соболева, Яшвили и др. Съезд очень тепло встречал их, хотя, конечно, есть о чём спорить и с Эренбургом (всё­-таки он, хотя и очень тонко, но ратовал за «левое «искусство) и с Олешей. Но это были речи писателей – красивые и с мыслями. Но вот вышли на трибуну Гладков, Бахметьев, Березовский, Панфёров, Фадеев, Либединский, Чумардин, Микитенко – коммунисты, которые должны вести беспартийных писателей. Их речи были скучными и сухими, точно они отбывали обязанность. Коммунисты не сумели найти яркие слова, впечатляющие образы, они не сумели занять на съезде ведущего положения. А вот Эренбургу во время его речи хлопали не менее и более, как 20 раз! А вот Олешу слушали, затаив дыхание, хотя и назван он был затем в кулуарах «советским Вертинским» (пустил б. сменовеховец И.Лежнев. И напрасно!). Нужно об этом задуматься. Мне думается, что настало время пополнить фракцию крупными писателями (Вс. Иванов, например, вполне созрел для этого и сам хочет) и сделать руководителями парт. группы и ячейки писателей крупных людей (ухитрился же секретарь ячейки оргкомитета за несколько дней до съезда исключить из партии Белу Иллеша без достаточных оснований. Тусклому, как стёртый пятак, человеку доверили руководство таким делом).

Прения показали неблагополучие и с критикой – критики абсолютно не нашли дорогу к сердцу писателей, они не дали ни одной новой мысли, ни одного нового положения (Ермилов, Беспалов, Луппол, Лелевич, Бронштейн, Назим).

На съезде присутствуют иностранные писатели. Из крупных нужно отметить Рафаэля Альберти (лучший поэт Испании, только в прошлом году, после посещения СССР, вопреки троцкистской обработке перешедшего на нашу сторону), Жана Ришара Блока, Андрэ Мальро, автора замечательного романа о Китае «Условия человеческого существования», Мартина Андерсена Нексо, Бехера, Вайскопфа, Незвала (Чехо­словакия).

С большим нетерпением все ждали доклада Радека и чрезвычайно в нём разочаровались: говорил он длинно и скучновато, чисто литературных явлений не касался, ограничиваясь только политикой. Не вышел доклад. Иностранные писатели рассматривают доклад т. Радека как чисто литературный доклад. Естественно, что их удивляет, а некоторых возмущает, что он пропустил целый ряд значительных явлений и писателей. Это нашло своё выражение и в прениях. Например, немецкий писатель Бредель крайне резко критиковал доклад т. Радека». (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 197, лл. 245–248).

Вскоре после съезда власть, учитывая тяготение Динамова к западной литературе, делегировала критика в руководство Международного объединения революционных писателей (МОРП). Он стал главным консультантом ЦК ВКП(б) по культуре Запада. Не случайно Илья Эренбург одно время пытался большинство вопросов, касавшихся реформирования МОРПа, решать прежде всего через Динамова.

«Скажите А.И. <Стецкому> и С.С. <Динамову>, – дал он указание 27 февраля 1935 года своему московскому секретарю В.А. Мильман, – что я получил от Б<арбюса> очень резкое письмо. Я не знаю, что мне делать <…> Я пишу одновременно С.С. Передайте, чтобы мне сообщили ответ срочно и выясните, передал ли в своё время М.Е. <Кольцов> содержание моего письма им. Это важно и срочно».

Как литературовед Динамов долгое время занимался Шекспиром. 5 апреля 1935 года он предложил Сталину организовать шекспировский конгресс. Динамов писал вождю:

«Несколько лет занимаясь изучением творчества Шекспира и являясь теперь главным редактором собрания его сочинений на русском языке, я пришёл к выводу, что только у нас, в СССР, действительно изучают Шекспира и любят его так, как любили его Маркс и Энгельс.

Я слежу за иностранной литературой о нём. Шекспирология на Западе умерла – за последние годы, например, только вышедшая в 1929 г. в Бирмингеме книга Кларка «Шекспир и наука» заслуживает внимания (да и то по материалу, но не по мыслям).

В Париже сейчас не идёт ни одна пьеса Шекспира, тоже – в Нью-Йорке, в Лондоне интерес к Шекспиру чисто музейный, шекспировское общество стало архивным учреждением.

А у нас же в этом году идут 10 пьес Шекспира: «Лир», «Ричард III, «Ромео и Джульетта», «Гамлет», «Отелло», «12 ночь», «Два веронца», «Конец – делу венец», «Укрощение строптивой», «Антоний и Клеопатра».

У нас есть настоящие знатоки Шекспира. Гвоздев прекрасно знает театр Шекспира, Миллер – драматургию той эпохи, Аксёнов -– язык Шекспира и «елизаветинцев», Смирнов – творчество в целом, есть знатоки биографии (я не говорю уже о режиссёрах – Станиславском, Немировиче-Данченко, Таирове, Радлове).

Если до революции Шекспиру была посвящена только одна настоящая теоретическая работа проф. Стороженко, то теперь есть ряд книг – Смирнова, Аксёнова, Миллера.

У нас есть все возможности, чтобы занять ведущее место в деле изучения и усвоения Шекспира.

Я считаю, тов. Сталин, что мы можем собрать в СССР впервые в истории Международный конгресс по Шекспиру, на котором заслушать доклады советских и иностранных учёных по следующим, примерно, темам:

1. Эпоха Шекспира и его творчество

2. Исторические трагедии Шекспира (в них прекрасно вскрывается отношение Шекспира к феодализму).

3. Реализм Шекспира (это очень важно для борьбы за подлинно-великое искусство в СССР).

4. Язык Шекспира (у Шекспира было 20 000 слов – какой это огромный урок для наших художников).

5. Основные проблемы науки о Шекспире (даётся анализ всех главнейших теоретических работе с упором на современность).

6. Шекспир на современной советской и иностранной сцене.

Такой конгресс можно было бы собрать в конце 1936 г., если, конечно, немедленно дать руководство тому научному энтузиазму, которым сейчас охвачены наши, пока разрозненно работающие шекспирологи»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 187, лл. 87–88).

Кроме Шекспира, Динамов очень интересовался также Гёте и Бернардом Шоу, американской литературой. Несколько раз он просил власти, чтобы ему разрешили поездку в Америку. Критик хотел установить личный диалог с Драйзером.

К слову: Драйзер тоже стремился встретиться с Динамовым. «Как вы поживаете? – писал он Динамову 17 мая 1935 года. – Разрешат ли Вам наконец выехать за рубеж, чтобы побывать в Америке? Я бы очень хотел посидеть и поговорить с Вами о развитии советского эксперимента. Из всего, что я прочитал, следует, что в России совершается нечто грандиозное, но ей предстоит ещё сразиться с величайшим врагом – «человеческим упрямством», т.е. человеческой природой. Если верить последним научным данным, то это не человеческая природа, а просто природа, бесконечная и вечная».

Работая в ЦК, Динамов вынужден был заниматься не только литературой Запада. Ему постоянно давали поручения и по советским авторам. Мало кто знает, что он сыграл немалую роль в судьбе Сергея Михалкова.

Дело было так. В 1935 году двадцатитрёхлетний поэт опубликовал в «Известиях» стихотворение «Светлане». По его словам, оно было посвящено случайной знакомой. Но многие считали, что поэт лукавил. Похоже, Михалков изначально адресатом своего стихотворения считал дочь Сталина. Не случайно уже на следующий день после публикации он был вызван в ЦК.

«Принимал меня, – вспоминал Михалков, – ответственный работник ЦК Сергей Динамов. «Ваши стихи понравились товарищу Сталину! – сказал он мне после небольшой паузы, внимательно разглядывая сидящего перед ним молодого автора. Товарищ Сталин поинтересовался условиями вашей жизни. Не надо ли чем помочь?»

В отличие от пришедших в 1934 году к власти в Союзе писателей литераторов Динамов всегда думал о своём профессиональном росте. Он хотел, чтобы продолжали учиться и его коллеги. «О группе западников, – говорил он на одном из совещаний в Союзе писателей 21 декабря 1936 года, – надо тоже договориться с тем, чтобы послать их за границу. У каждого имеется ступенька, на которую он хочет подняться выше». В ответ фактический руководитель Союза писателей – Владимир Ставский заметил Динамову: «Эта ступенька в твоих руках». Более того, он тут же утвердил Динамова ответственным за создание в Союзе писателей комиссии критиков по западной литературе. Но Динамову не новая должность была нужна. Он хотел, чтобы Ставский создал нормальные условия для дисккуссий. Ведт до этого большинство профессиональных споров скатывались до уголовных и политических обвинений. «Споры по теоретическим вопросам невозможны, – констатировал Динамов, – потому что это переходит в драку, напр<имер>, полемика Нусинова с Лифшицем. Если бы вести такую дискуссию в другом тоне, то это дало бы больше. Я считаю, что надо говорить и о теоретических вопросах. Тут важно иметь настоящего руководителя. Нужен человек очень мудрый, знающий это дело, который вёл бы дискуссии страстно, но не пристрастно».

К слову, влияние Динамова тогда было уже огромно. Это отметил драматург А.К. Гладков.

«Днём, – записал он 13 февраля 1937 года в свой дневник, – встретил на Кузнецком Н.В. М-ую. Поговорили минут пять. Она победно-кокетлива. Её мечта наконец сбылась: она вышла замуж за «товарища с влиянием» – за С.Динамова, ответственного работника ЦКЮ подручного самого Стецкого и начальника Литовского».

Вскоре Динамов был втянут в дискуссию вокруг оперетты «Свадьба в Малиновке» (её собирался поставить театр революции). Критик Владимир Млечин спустя годы вспоминал: «Мой старший товарищ Сергей Сергеевич Динамов, заведовавший сектором искусств ЦК, считал пьесу и спектакль профанацией темы гражданской войны. Его поддержало прямое начальство. Над разрешённым мной спектаклем, подготовленным к двадцатилетию Октября, нависла реальная угроза. И опять-таки Динамов не был целиком не прав. Спектакль давал серьёзные поводы для критики. Всё же по ряду общих и веских соображений я не мог согласиться с выводами Динамова <…> В чём же тут было дело? Сергей Сергеевич Динамов, талантливый шекспировед, человек хорошего вкуса, в прошлом – рабочий парень, тоже вскоре ставший жертвой репрессий, дёргался от буффонных выходок исполнителя главной роли Григория Ярона. Ему претила революционная фразеология, препарированная на опереточный лад. А я говорил Динамову: «<…> Не каждый посетитель театра оперетты – Анатоль Франс или даже изощрённый искусствовед Сергей Динамов. И надо ли к этому стремиться, чтобы все были Франсами и Динамовыми?..
И если человек вместо пивной проведёт вечер в оперетте – пусть Григорий Ярон «вытрушивается» как может. «Свадьбу в Малиновке» я отстоял».

Тучи над Динамовым сгустились после ареста Авербаха. Некто П.Рожков 13 октября 1937 года в своём заявлении в партгруппу Союза писателей напомнил:

«Подготовкой критических кадров занимается И[нститут] к[расной] п[рофессуры] литературы. Этот ИКП литературы стоял и продолжает стоять в стороне от литературной жизни, он не принимает никакого теоретического и практического участия в разрешении основных вопросов критики. Всё это также далеко не случайно. Учебные программы ИКП, по которым «воспитывали» красных профессоров, составлены так, что совершенно смазана борьба Ленина и Сталина с Троцким и Бухариным, а также совершенно смазан вопрос о троцкистской «генеральной линии» РАППа, о вредительстве авербаховской банды в литературе. Такие дела творились в ИКП литературы потому, что во главе этого ИКП стоял троцкист­авербаховец Динамов. Этот человек до последнего времени пользовался доверием и поддержкой Юдина и Ставского, ибо без такой поддержки он не мог занимать посты директора ИКП, члена редколлегии «Литкритика» и редактора «Интернациональной литературы».

Рожнов вопрошал: «Почему наша литературная печать молчит и не разоблачает деятельность троцкиста Динамова в ИКП литературы?» Но критика ещё почти год никто не трогал.

По одной из версий, погубило Динамова желание опубликовать в журнале «Интернациональная литература» роман Джорджа Оруэлла «Дорога на Уиган-Пирс». Он попросил автора дать согласие на перевод книги. В ответ Оруэлл написал Динамову:

«Я должен сообщить Вам, что в Испании я служил в П.О.У.М., которая, как Вы, несомненно, знаете, подверглась яростным нападкам со стороны Коммунистической партии и была недавно запрещена правительством; помимо того скажу, что, после того, что я видел, я более согласен с политикой П.О.У.М., а я не хочу представлять себя в ложном свете» (РГАЛИ, ф. 1397, оп. 5, д. 46, л. 3).

Здесь надо уточнить, что у нас ПОУМ – Объединённая рабочая марксистская партия считалась не просто троцкистской, а пятой колонной.

Арестовали Динамова 26 сентября 1938 года. Его обвинили в причастности к контрреволюционной террористической организации. 15 апреля 1939 года он был приговорён к высшей мере наказания и уже на следующий день был расстрелян в подмосковной Коммунарке.

Когда началась массовая реабилитация жертв довоенных репрессий, Динамова уже мало кто помнил. А в начале 60-х годов были даже споры, включить о нём заметку в краткую литэнциклопедию или нет. Это возмутило критика Александра Дымшица. Познакомившись с макетом второго тома, он написал издателям: «Динамов С.С. – Маловато написано. Он был крупным деятелем своего времени. Следует отметить, что его книга 1960 г., сопровождается статьёй Е.Романовой». Но издатели расширять справку о Динамове почему-то не стали.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО