Александр Михайлов. ПРОЛОГ К НОВОЙ ЖИЗНИ

№ 1968 / 23, 07.06.1968, автор: Александр МИХАЙЛОВ

Фёдор Абрамов. «Две зимы и три лета». Роман. Журнал «Новый мир». №№ 1, 2 и 3. 1968.

---

 

 

ПРОЛОГ К НОВОЙ ЖИЗНИ

 

Да, перемены на Пинежъе большие, и на них стоит посмотреть. Деревни отстроились. Новые дома. С электричеством, радио, с мебелью…» Фёдор Абрамов говорит это нетерпеливым читателям, которые имеют обыкновение тормошить автора вопросами о дальнейшей судьбе героев, которые поскорее хотят видеть их сытыми, довольными и счастливыми. Утоляя это простое и понятное человеческое желание, автор и заключает роман «Две зимы и три лета» коротким ободряющим обращением к читателю «Вместо эпилога».

Может быть, так и надо было закончить роман, я не стану спорить против этого. Особенно для городского читателя, того, который своими глазами не видел перемен в деревне, а знает о них понаслышке. Но ежели он, читатель, внимательный, привыкший глядеть в корень, то и без последних ободряющих слов поймёт, что деревня не могла остаться такой, какой она была в первые послевоенные годы, покуда в ней есть труженики, подобные семье Пряслиных, покуда партийную совесть в деревне олицетворяют колхозный кузнец Илья Нетесов и председатель колхоза Иван Дмитриевич Лукашин.

Около десяти лет назад познакомились мы с прозаиком Фёдором Абрамовым (до этого знали его как критика и литературоведа). Роман «Братья и сёстры» открыл читателям особенный, своеобычный мир северной деревни, а в Абрамове – писателя, превыше всего чтящего реалистические традиции отечественной литературы.

Сдержанная, суровая манера повествования в «Братьях и сёстрах» захватывала исподволь, и власть его над читательским воображением нарастала с каждой страницей, становясь всесильной. Критика дружно хвалила роман, но я делюсь здесь личным впечатлением. «Братья и сёстры» были для меня встречей с отчим краем на страницах книги. Я услышал знакомые с детства запахи пожни и свежее дыхание разгулявшегося сиверка, услышал сверкающую краснословьем северную скороговорку, увидел массивные, приземистые, потемневшие от времени деревенские избы… И ещё на меня глянуло жестокое лицо войны, которая и на переднем её крае была, пожалуй, не горше, чем в далёкой пинежской деревне Пекашино.

Не надобно гадать, насколько похоже Пекашино на невыдуманную деревню Верколу, родную деревню Фёдора Абрамова, где он был на поправке после тяжёлого ранения в 1942 году. Но только заметим, что именно весной и летом этого же года и происходят описанные им в «Братьях и сёстрах» события. Заметим для того, чтобы не оставить без внимания принцип подлинности изображаемого, имеющий для прозы Абрамова очень большое значение.

Как жили-мыкались пекашинцы ещё три долгих военных года, как несли на себе непомерную тяжесть того лихолетья, нам не известно, но зато мы знаем теперь, как сложилась их жизнь в послевоенные «две зимы и три лета», знаем из нового романа Фёдора Абрамова, романа вполне самостоятельного, хотя и связанного с «Братьями и сёстрами» общими персонажами.

Нелёгким было для пекашинских колхозников это время. В годы войны жили надеждой: вот кончится битва с германием, вернутся мужики в деревню, и заживём по-прежнему, даже лучше прежнего – весело, сытно, счастливо… А вернулось-то на всю деревню два мужика – кузнец Илья Нетесов да безногий инвалид Пётр Житов. Хозяйство, державшееся одними бабьими да ребячьими руками, пришло в упадок. А вторым послевоенным летом и без того скудная северная земля почти совсем ничего не уродила.

Было от чего завыть в голос.

Пришёл к руководству разорённым пекашинским колхозом фронтовик и коммунист Иван Дмитриевич Лукашин, человек честный, работящий. Как он ни радеет о хозяйстве, как ни бьётся, а повернуть дело к лучшему оказывается неимоверно трудно. Лихорадит колхоз кампанейщина. Предшественник Лукашина Першин был великим «специалистом» по различным кампаниям и очень скоро довёл до ручки и так отощавшее за войну хозяйство.

Перед Лукашиным сразу же встают такие трудности, которые если и удаётся ему преодолевать, то только благодаря необычайной изворотливости, смелости и трудолюбию. Надобно, скажем, готовиться к весне, к севу, а тут очередная кампания – ударный месячник по лесозаготовкам, куда мобилизуют всех трудоспособных колхозников.

Разорённое войной народное хозяйство требует огромного количества леса. Лес нужен шахтам, железным дорогам, городам и стройкам, сожжённым сёлам… Сейчас трудно себе представить, каких неимоверных усилий стоил северянам каждый «кубик» леса. Я вижу за этими «кубиками» воспалённые от бессонницы глаза секретаря обкома и деревенских подростков, сжигающих своё здоровье в сырых и промёрзлых, наскоро, в дни войны ими же самими построенных таёжных бараках…

Председатель колхоза сам едет на лесозаготовки. Такого ещё не видели пекашинцы! Но колхозного кузнеца Нетесова оставляет в деревне готовить сельскохозяйственные орудия к севу.

Обнадёжило колхозников третье послевоенное лето, урожай добрый по этим местам сняли, корма скоту заготовили, хлеба на трудодень председатель обещал дать побольше, но и тут расчёт не оправдался: план планом, а, кроме плана, страна ещё требует хлеба. Велика она, страна, и народу в ней много, всех накормить надо.

Вот в каких тяжёлых обстоятельствах живут герои Фёдора Абрамова. Тяжелее, кажется, и представить себе невозможно. Перенесёмся же на двадцать лет назад и вспомним: всем тогда было нелегко. А северная деревня бедствовала, может быть, больше других.

Так что же оставалось делать колхозникам – бежать из деревни, скажем, поначалу в райцентр или на промышленные лесозаготовки, которые, в отличие от колхозных, уже механизируются, быт там налажен и заработки твёрдые?.. Так ведь и сделал великий деревенский ходок и мазурик Егорша. Окончил курсы трактористов, пошоферил в районе у самого Подрезова, первого секретаря, а потом сел на трелёвочный трактор, вышел в передовики, «прогремел» по всему району.

Что тут плохого?..

Но куда бежать восемнадцатилетнему другу и ровеснику Егорши Михаилу Пряслину, если он, колхозник и сын колхозника, кровью прикипел к этой холодной земле? Да и на кого он кинет сестру Лизку да четверых мальцов, кроме неё? На мать? Он им заменил погибшего отца в годы войны, подтянул немножко, теперь уже близнецы Гришка и Петька в помощники брату выходят, Лизка работает за взрослую, мать тянет из себя последние жилы… А ведь в других семьях и того хуже – ртов много, а наживщиков – старый да хворый.

И живёт всё же северная деревенька Пекашино. Не доживает, а живёт. Для сегодняшнего дня и для будущего. И люди в Пекашине совестливые, а ежели когда и досадят друг другу, то больше не по злому умыслу. Как они преображаются при первых же успехах в хозяйстве, как подымает и молодит их надежда на добрые перемены!

Вот наступила пора сенокоса, и на пожню собирается в своём полном составе пряслинская семья. Кто не знает, что ставить сено – труд тяжёлый, недетский. А Пряслнны, взрослые и малые, собираются туда, как на праздник!

«Ворота настежь, двери в избу настежь. Крыльцо стонет под ногами. Кто тащит косы, обёрнутые в мешковину, кто – косовища и грабли, кто – корзину с посудой и харчами, кто бренчит чайником и котелками, чёрными, насквозь продымлёнными ещё в прошлогодние страды…»

И сколь люба эта картина соседям, старым деревенским труженикам! А Анфиса Петровна, бывший председатель колхоза в военную пору, – та верхом прискакала, как на пожар, чтобы увидеть своими глазами пряслинский выезд на пожню.

Они и в те времена держались бок о бок, Анфиса Петровна помогала Пряслиным, чем могла, и в ту пору говорила подростку Мише, что придёт такое время – «бригадой поедут Пряслины на сенокос». А теперь вот подросли ребятишки, и хоть малы ещё, но силёнку в себе почуяли, к настоящему делу рвутся. Как же тут не радоваться…

И вот тут-то, на пожне, с какой основательностью, с какой серьёзностью, с какой верой говорят о будущем сестра и братья Пряслины!

Суров колорит абрамовского повествования, но в характерах сельских тружеников, показанных им, сокрыт неиссякаемый запас оптимизма. Потому и роман его воспринимается как пролог к новой жизни деревни, к возрождению крестьянского хозяйства на иной, нынешнему времени отвечающей основе.

Абрамов не идеализирует своих героев. Они бывают жестокими, когда на это их толкают обстоятельства, но жестокость – не в натуре пекашиниев. Совестливы и чисты в своих помыслах совсем ещё молодой, но уже много испытавший Михаил Пряслин, и бывалые люди, закалённые войною коммунисты Лукашин и Нетесов, и наивная, целомудренная Лизка, и бескорыстнейшая труженица Анфиса Петровна… Уж коли, в голоде, в холоде, в разорении живя, пекашинцы не только не утрачивают интереса друг к другу, но и любят, и ревнуют, и страдают, и радуются, и мечтают о будущем – дают волю своим страстям! – это ли не верный знак нравственной силы и здоровья человека?!

Фёдор Абрамов любит своих героев– особенно Лизу Пряслину. Эта светлоголовая, малого росточку девчушка, «крепкий корень», живёт по нравственному принципу всех честных тружеников, будь они в городе или в деревне.

«Вот как, оказывается, надо жить, – размышляет она. – Не поленись, подставь в трудную минуту людям своё плечо – и всё тебе простят. Да вспоминать Семёновну-соседку. Бывало, ещё в войну Семёновна её учила: «Не слезами, девка, замаливай грехи – работой. Работа-то – самая доходчивая до людей молитва». Так оно и есть. Старые люди худому не научат».

Грехи-то у Лизки ею же самою выдуманные, от чистоты и щепетильности, а вот желание показать себя в работе – органично, оно – в натуре, в характере, как наследственность.

Теперь герои Фёдора Абрамова дождались перемен. А он написал о самых трудных годах жизни пинежской деревни, о трудных человеческих судьбах. Написал, чтобы не забывать об этом сегодня, чтобы и молодёжь знала, какой ценой далось нам нынешнее наше достояние.

Можно было бы сослаться на то, что я видел северную деревню такою, какой показал её Фёдор Абрамов. Только для чего это? Роману Абрамова свидетельские показания не нужны, он искренен и правдив внутри себя, хотя локальная замкнутость действия в деревне Пекашино и ограничивает несколько масштаб повествования.

Фёдор Абрамов происходит от того же пинежского, а в старой старине – новгородского корня, от которого происходят его герои. И язык его романа – живой, острый, замешанный на народной основе. Я представляю себе, сколько соблазнов в произведении о северной деревне пойти по пути густой стилизации речи. Поморские диалекты позволяют плести такие затейливые словесные кружева, каких, пожалуй, не сплетёшь на иной диалектной основе. Но Абрамов понимает, что сама по себе эта узорчатая северная «говОря» может лишь отвлечь от сути. Идя от народной основы языка, писатель остерегается нарочитого украшательства. Северный колорит у него накладывается как бы сам собой, с той непринуждённостью и органичностью, которые бывают доступны только уроженцу данной местности, с детских лет впитавшему все особенности крестьянской речи. Язык произведения, его образная ткань развивают традиции русской реалистической прозы о деревне.

Роман Фёдора Абрамова достойно продолжает летопись жизни колхозного крестьянства в советской литературе.

 

Александр МИХАЙЛОВ